Родственные души

Молодой человек упал на простыни его новой кровати в его новой комнате в его новом доме в его новой жизни. – Стайлз, – прошептал он сам себе в темноте комнаты, улыбаясь широко, почти до боли. Там, в безопасности и – для него – роскоши дома шерифа, он понял, что в нескольких шагах от него нет никаких ссор, никаких забот о миссис Хаммонд, швыряющей своих орущих детей-близнецов ему на руки с приказом заставить их вести себя подобающе, никаких печальных взглядов мисс Александер Спенс, когда она смотрела на него там, в залах сиротского приюта, тихого прыщавого подростка-гиганта среди маленьких детей, которые, скорее всего, найдут дома в течение своего первого года в Хоуптаунском приюте. (Мальчики, которые прожили в приюте большую часть своей жизни, впоследствии оказывались на улицах, дикие и необузданные. Призыслав знал, что ему повезло. Он знал это лучше большинства, ведь взрослые всю жизнь считали нужным напоминать ему о том, как ему повезло.) И в этот момент он почувствовал себя счастливым, почувствовал это каждой клеточкой своего тела и духа. Единственным звуком, который можно было услышать, было мягкое постукивание копыт лошадей по хорошо протоптанной дороге снаружи, сильно отличавшееся от устойчивой какофонии шумных, раздражающих криков мальчишек, заполняющей холодные длинные коридоры Хоуптауна. Единственное, что ощущалось сейчас, был мягкий хлопок лоскутного одеяла на его новой кровати, а не обычный жесткий клочок униформы, которую были вынуждены носить остальные. Позади остался уродливый, липкий воздух кораблей и поездов Портланда, растущего города, находящегося в постоянном движении. Здесь было тихое уединение сонного города в лесу северной Калифорнии с единственным поездом, приходящим по средам, пятницам и дважды в субботу для еженедельного вывоза зерна или крупного рогатого скота и случайных путешественников. Недавно овдовевший шериф Бейкон Хиллс прислал письмо в Хоуптаунский сиротский приют, попросив об усыновлении или удочерении одного сироты, надеясь на маленького ребенка, который помог бы ему по дому, на кого-то достаточно молодого, чтобы его можно было бы воспитать правильно. Вместо восьмилетнего маленького мальчика или девочки они отправили Призыслава – первого в его семье, родившегося в Новом Свете, шестнадцатилетнего, с широкими, хотя и худощавыми плечами, которые доказывали, что он хотя бы приближается к мужественности. – Для тебя, дорогой, это близко к концу пути, – говорила няня, ласково поглаживая только что постриженную голову мальчика, которую ей пришлось побрить из-за вспышки головных вшей в тесных помещениях приюта. – Это может быть твоим последним шансом. Сейчас. Помни о манерах, делай все, что он от тебя попросит и, ради бога, следи за своим языком! Призыслав из-за этих слов быстро наклонил свою голову, его щеки покраснели от стыда и нервозности. Из-за его непрекращающейся болтовни у него всегда были проблемы, но мир был таким интересным; как от него можно было ожидать сидеть тихо изо дня в день? – Если бы ругательства не были грехом, я бы поклялась, что у тебя язык на петлях подвешен, – прокудахтала она, крепко обнимая его, прежде чем толкнуть в поезд, идущий на юго-восток в Бейкон Хиллс. Человек, сидящий рядом с ним в поезде, сразу ясно дал понять, что не заинтересован в вопросах и наблюдениях Призыслава («Четырнадцать людей погибло, закладывая сваи за Сиския Пасс; мне интересно, увидим ли мы их могилы?», и «Я не думаю, что смог бы идти так быстро; тридцать миль кажутся не тем, что стоит ожидать от подростка, который даже свой завтрак удержать не может», и «Я не понимаю, почему они назвали такую прекрасную полоску землю пологой, такое уродливое слово, не думаете?») и поэтому не было никого, с кем бы он мог поделиться своей нервозностью и взволнованностью из-за его первой поездке на поезде. На деревянных досках платформы в разгар дня с сияющим теплым солнцем и легким ветром, несущим восхитительный запах клевера и сладкого сена (так странно, что он не пах океаном, разлагающейся рыбой и вездесущим удушливым запахом угля, который сжигали в приюте, чтобы держать большое каменное здание в тепле!), Призыслав стоял, напевая себе под ноги, ожидая шерифа, который должен был прийти и забрать его. Каблуки его ботинок при каждом шаге издавали громкий щелчок, поэтому он прошел по всей длине платформы, как только все пассажиры исчезли (тридцать два шага), прошел по её ширине (пятнадцать шагов), улыбаясь сам себе из-за резкого, необычного звука, до тех пор, пока кондуктор не прочистил горло и не посмотрел на него. Тогда он остановился, к счастью, возле столба, который был просто создан, чтобы на него опереться. Но Призыслав был не из тех мальчиков, которые когда-либо были спокойными – с этим монахини и дамы в приюте справлялись с помощью хлыста (бесконечно лучше, чем ремень, который, хоть и не был таким остро болезненным, чувствовался намного дольше). К счастью, никого из его приютских воспитателей здесь сейчас не было. На самом деле, здесь не было никого, кроме человека в билетной будке. Несмотря на то, что он постоянно находился в движении – за что часто дразнили его остальные сироты, доводя до жестокого телесного наказания от монахинь, но он никак не мог это контролировать, ведь если не двигался, ему казалось, будто что-то жужжит у него под кожей – он аккуратно держал старый саквояж, прижимая его поближе к груди. Если его держать неправильно, ручка у саквояжа отваливалась, и только Призыслав знал, как надо это делать. Его брюки были слишком коротки для его длинных ног, оставляя его лодыжки голыми, его кепка была потертой, а футболка жала в плечах, но он был чистым, знал, как надо себя вести, и жаждал поскорее сбежать из сиротского приюта, где он был слишком добросердечным, чтобы выжить среди жестоких мальчишек, которых отсылали работать на ферму, только чтобы потом отправить обратно, когда достойным людям из окрестных поселков уже не нужна будет помощь. Он предпочитал чтение рукопашному бою, разговор с кем-либо, кто станет слушать, ухаживанию за младшими детьми, предпочитал учебу игре в карты позади кухни приюта. Моя полы, – старые каменные полы приюта, казалось, всегда были грязными – он услышал, как монахини разговаривают о нем. Одна из них добрым голосом сказала, что это возможность отослать Призыслава прочь из приюта, отправить его в хороший дом в хороший город к хорошему джентльмену, который бы приглядел за ним и уберег его от проблем. Той ночью, в своих молитвах, Призыслав уделил особое внимание тому, чтобы упомянуть всех монахинь в приюте и поблагодарить их. Шериф Стилински прибыл на вокзал на час позже назначенного времени, из-за чего Призыслав очень разволновался – он думал, что никто не придет, что его обманули, что таким образом в приюте просто избавились от того, кто не мог быть тихим, кто не мог перестать говорить и задавать вопросы, кто не мог контролировать свою жажду знаний. Высокий человек с песочного цвета волосами и добрыми глазами прошел мимо него, едва замечая взглядом, отрывисто кивнул и вежливо бросил: – Привет. Мужчина спросил кондуктора в конце платформы о поезде, который должен был прийти в четыре часа. Призыслав напрягся, чтобы услышать, о чем они говорят, но смог уловить только несколько слов. – Младше, чем этот… Маленький мальчик, нет? Но он практически взрослый! – услышал он; больше ничего уловить было нельзя. Живот Призыслава скрутило, все лицо стало горячим, а руки – влажными. Не было никаких причин, по которым Призыслав мог бы остаться здесь, если этот человек не хотел забирать его. Но, в конце концов, мужчина подошел к нему, встал на ступеньки у вокзала прямо перед ним, потер голову и, не веря своим глазами, пожал плечами и тихо спросил, не хочет ли Призыслав есть. – Я съел яблоко в поезде, я не хочу быть проблемой. Мужчина посмотрел на него сверху вниз, сосредоточенно сжав брови. У Призыслава сложилось впечатление, что мужчина недоволен таким ответом. – Яблока недостаточно для растущего мальчика, – сказал мужчина. – Боже мой, хотел бы я, чтобы кто-нибудь сказал это дамам, доставляющим ужин в приют, – с притворной усмешкой сказал Призыслав. – Они много раз говорили мне, что это больше, чем получает много других детей, и… думаю, это правда. Так что я наелся, честно. Смягчив голос, мужчина спросил Призыслава, как его зовут. Призыслав начал медленно произносить свое имя, проговаривая каждую букву, но мужчина покачал головой, со смехом крутя пальцами у собственного виска. – Я никогда не смогу воспитывать, никогда не умел. Это делала миссис… – Взгляд мужчины отрешился, будто ему вдруг стало больно. Он моргнул и спросил: – Что ты думаешь о том, если я буду называть тебя… Стайлз? – Стайлз, сэр? – Призыслав сдвинулся с места, чтобы удержать ручку его чемоданчика под углом, предотвратив тем самым катастрофу – его вещи чуть не рассыпались по всей платформе. Мужчина – на груди у него был сверкающий значок, и стало ясно, что он шериф – улыбнулся ему застенчивой, теплой и почти желанной улыбкой, и это заставило что-то расколотое и высохшее, что скрывалось в Призыславе долгие годы, прорасти, будто бобы – зеленые, живые и наполненные надеждой, – при виде этой улыбки. – Что ж, моя фамилия – Стилински*, – ответил шериф, – и, раз ты будешь жить у меня, я подумал…? При… нет, Стайлз улыбнулся и посмотрел под ноги, кивая. Его мать умерла, когда он родился; в больнице назвали его по письму, найденному среди нескольких личных вещей его матери, и в течение шестнадцати лет это было похоже на жестокую шутку над ним. Но Стайлз… это было имя, которое кто-то давал из доброты, из-за принадлежности и, может, даже из-за чувства семьи. В груди заболело от радостных мыслей. Словно новое имя стало частью его нового начинания, которое провидение сочло нужным дать ему. – Ладно. Да, сэр. Шериф предложил взять сумку из его рук, когда они шли к его кабриолету, и Стайлз поднял сумку выше, стараясь не отставать от больших шагов шерифа, внезапно почувствовав себя бодрым. Он практически запрыгнул на свое сиденье в высоком кабриолете. – О, я могу нести её сам! Она вовсе не тяжелая. Все мое земное имущество в ней, но она совсем не тяжелая. И, если не нести её специальным способом, ручка отпадет, и тогда вывалятся все мои книги и носовой платок, который мисс Александер Спенс сделала, чтобы у меня было что-то как у настоящего джентельмена, когда я перееду жить к настоящему живому шерифу, – Стайлз осмелился бросить быстрый взгляд на мужчину, все еще ошеломленный от волнения, все еще потрясенный тем, что кто-то наконец пришел забрать его, – и, поскольку мне нужно быть немного лучше, чем просто сиротой, который никогда не сможет быть усыновлен, особенно если я собираюсь жить с таким прекрасным, честным человеком, она сделала для меня все, что смогла, а также там лежат бумаги и колода карт, которую я выиграл в конкурсе на лучшее правописание. Они лежат чемодане, а не в носовом платке, я имею в виду. Ну, у меня сохранились не все карты, потому что иногда другие мальчики любят брать вещи, которые им не принадлежат, например, раньше у меня была замечательная карта с напечатанной на ней катехизацией и очень красивой картинкой заката сзади, но они пытались стащить её у меня – моя вина, потому что я совсем не следил за ней, я понял это сейчас, после того, как мисс Томас объяснила это мне – и, пока я пытался выхватить её у них, она разорвалась пополам. Они выбросили свою половину, так что я не смог соединить кусочки вместе, но сейчас, когда я живу с настоящим, честным шерифом, я думаю, никто больше не будет пытаться украсть мои вещи. Шериф хмыкнул несколько недовольно, прежде чем встряхнуть поводья, заставив лошадь двигаться дальше. Стайлз – Стайлз! – переместился на сиденье, старый изношенный саквояж в безопасности пристроил между ног и спросил шерифа о сельской местности, спросил, на каких деревьях растут такие красивые белые цветы, почему жители города, казалось, предпочитали коричневым овцам более обычных бежевых, нравилась ли шерифу тушеная капуста и яблоки с луком, потому что воспитатели в приюте научили его готовить довольно много блюд, и, хотя будет непросто научиться готовить только на двоих вместо тридцати пяти, он справится с этой задачей. Стайлз спросил, есть ли у шерифа домашний скот, и в какую церковь он ходит, в какой школе он учился, чтобы стать блюстителем правопорядка, сколько детей было в его местной школе, и, конечно, спросил, нужно ли ему, Стайлзу, посещать школу? Имеет ли значение то, что ему шестнадцать, ведь шерифу он нужен не для того, чтобы работать на ферме, поскольку он служитель закона и все такое? Другие ребята из Бикон Хиллз планируют поступать в колледж или…? Шериф свободно держал вожжи в руке и выглядел так, будто не знал, на какой вопрос ответить первым. Тогда Стайлз сделал паузу, чтобы отдышаться. – Эм… Стайлз покраснел и посмотрел вниз на свои руки, волнуясь, и начал перебирать тонкую шерстяную ткань на коленях своих брюк; скоро понадобится заплатка. Он знал, что ему нужно очень хорошо вести себя в течение всего испытательного льготного периода с шерифом. В конце концов, это может быть не первый раз (и не четвертый или пятый), когда его могут отправить обратно в Хоуптаун, потому что семья разочаровывалась в его болтовне и неуклюжести. – Простите, что я так много разговариваю. Раньше это приносило много проблем. Шериф мягко посмеялся и толкнул Стайлза в плечо. – Я не против до тех пор, пока ты не ожидаешь, что я буду говорить столько же. – О, боже, нет. – Стайлз засмеялся, чувствуя облегчение. – Я счастлив разговаривать за нас двоих. – В этом я не сомневаюсь. – Шериф прочистил свое горло и цокнул лошади. – В доме довольно тихо уже какое-то время. Буду рад, если в нем снова зазвучат разговоры. Стайз выпрямился при мысли о том, что у него будет дом. Настоящий дом был тем, во что он почти перестал верить после всех бессонных ночей в приюте – тонкая тряпочная ткань едва прикрывала его тело, когда он дрожал и сжимал свое долговязое тело в фигуру, что поместилась бы на узкую койку, которая была предоставлена всем сиротам. Некоторое время они оба не произносили ни звука, пока Стайлз не заметил большой, красиво построенный дом, расположенный недалеко от главной дороги. Он был похож на пряничный дом в книге сказок мисс Спенсер. – О, шериф, кто там живет? Шериф посмотрел на дом и улыбнулся. – Это дом вдовы МакКолл. Насколько я помню, у неё есть сын примерно твоего возраста. Ты скоро с ним встретишься. Держу пари, вы станете хорошими друзьями. Стайлз мечтал о друзьях, но мальчики в приюте ясно дали понять, что из-за его голоса, его непрекращающейся болтовни, его неспособности контролировать свои конечности с хоть каким-то изяществом, он был пригоден только для насмешек, а не дружбы. Они называли его «странным», заставляли чувствовать себя лишним за его странную привязчивость, которой он никак не мог избежать, но был готов поделиться со всеми, кто, наконец, заслуживал его восхищение, мальчиком или девочкой. Они били его и изолировали его и заставляли его чувствовать, будто это странно просто хотеть заботиться о других. Но разве не всем людям в Хорошей Книге было сказано любить друг друга? Он догадывался, что он просто воспринимает дружбу и восхищение неправильно, ведь он – всего лишь необразованная сирота, жаждущая, чтобы кто-либо наконец увидел все хорошее, что, как он думал, он носит в своем сердце, надеясь на кого-то, кто смог бы позаботиться о нем в ответ. В его животе смешались надежда и трепет при мысли о встрече с мальчиком МакКолов. Было слишком просить об этом, учитывая, что он, наконец-то, был отправлен сюда с надеждой быть официально усыновленным. Он не должен быть жадным. Вскоре они прибыли к месту назначения. После того, как он помог убрать кабриолет и почистить лошадь, он с благоговением вошел в двери дома шерифа, боясь прикоснуться к чему-либо, опасаясь, что его длинные узкие конечности опрокинут что-то драгоценное, что-то незаменимое, то, что заставит шерифа забрать обратно его новое имя, отправить Призыслава в приют, отбросив последний шанс, который у него когда-либо был, на настоящий дом. – Наверх по лестнице и направо, – сказал шериф тихим и добрым голосом. – Там твоя комната. Надеюсь, она придется тебе по вкусу. Стайлз ожидал маленькую детскую кроватку на кухне, а не что-нибудь столь же роскошное, как… Он резко вздохнул, кивнул и негромко прошептал: – Моя собственная комната? – Ну конечно! Давай, иди наверх, – сказал шериф, нежно сжав плечо Стайлза. – Разложи свое «земное имущество». Когда улыбка появилась на лице шерифа, Стайлз побежал вверх по лестнице, на секунду забывшись от волнения. И вот он здесь, на такой пышной и упругой постели, что просто не могла быть сделана из старых изношенных кухонных тряпок, как это было с некоторыми кроватями в сиротском приюте. Простыни были такие мягкие, что он не мог поверить, что они предназначались для него, мальчика, слишком взрослого, чтобы кто-то хотел забрать его к себе, и из приюта настолько бедного, что там едва могли позаботиться о тех, кого они имели в попечении. Он мог сделать двадцать шагов в любом направлении, прежде чем столкнуться со стеной или мебелью. Там была мебель! Красивый высокий комод, сделанный из дерева теплого цвета, которое сияло, будто было зажжено изнутри, тонкая крепкая кровать из кованого железа и ох! Он прикусил губу и прищурил глаза, чтобы не прослезиться: книжная полка настолько широкая, что он мог вытянуть руки в стороны, и остался бы еще дюйм ширины. Книг было не так уж и много, но любая книга была подарком. На маленькой тумбочке стояла толстая неиспользованная свеча в красивом керамическом подсвечнике с петлей в качестве ручки. Это напомнило ему о картинке с Джеком-который-должен-быть-ловким**, в одной из еще целых книжек с картинками из сиротского приюта. Стены были спокойного бледно-голубого, как теплое весеннее небо, цвета, так отличающегося от холодных каменных плит в Хоуптауне. У него даже было собственное окно, которое выходило на гигантский дуб, за которым лежал пышный зеленый лес, простиравшийся дальше, чем Стайлз мог видеть. И это все для него? Он встал, до совершенства расправив одеяло, прежде чем опуститься на крепкий деревянный табурет, стоявший у окна. Он поймал свое отражение в стекле и улыбнулся своему старому другу, отражавшемуся там. (По правде, это был его единственный друг.) – Ну что ж, Питер, – сказал он тихо. – Я рад, что ты тоже покинул Хоуптаун. Я думаю, что нас больше не будут отправлять к другим людям, только чтобы потом отослать обратно в приют. Я верю, что мы только что нашли себе дом. Шериф, он… ну, он не такой, как остальные. Стайлз прижал костяшки своих пальцев к губам, расплывшимся в улыбке, чувствуя, как они дрожат, и горячие слезы потекли из его глаз. Всего этого было больше того, что человек мог вынести; этого было слишком много для него. Добрый мужчина, прекрасный гостеприимный дом, книги… Это было больше того, на что Стайлз – нет, больше того, на что Призыслав когда-либо надеялся. Когда он был очень маленьким, то часто искал тихие уголки домов, в которые его посылали, – домов с опустившимися мужчинами, которые слишком много пили, и женщинами, которые были слишком обременены слишком большим количеством детей, домов, в которых не было постоянного места для маленького, шумного, чрезмерно любопытного и домашнего мальчика с именем, которое было сложно произносить, так сложно, что обычно его называли просто «мальчик». Недели могли пройти без добрых слов в его адрес, и однажды вечером, когда он сидел, мрачно глядя в окно, он обнаружил, что Питер – такой же, как и он, маленький мальчик, с вздернутым носом, усеянным веснушками, несчастливыми пятнами на левой щеке и челюсти, со слишком широкими светло-карими глазами – отражался в оконном стекле. У него появилась привычка делиться своими чувствами с другом. В конце концов, неисправимые и неповоротливые сироты, подобные ему, не могли быть особо разборчивыми при выборе друзей. Перед тем, как повзрослеть, он воображал, что есть волшебная уловка, заклинание, которое могло помочь ему пройти через стекло и жить в тихом, дружелюбном мире, где жил Питер. Все, что угодно, чтобы избежать хаоса, которым была его жизнь внутри и вне приюта в последние шестнадцать лет. И вот теперь, похоже, он нашел дом, о котором мечтал, с хорошим мужчиной, который бы не оскорбил его за то, что он не знал, как ухаживать за скотом, человеком, который не оскорбил бы его имя или его бедную мать, которая умерла при родах. Шериф казался человеком с бесконечным терпением, учитывая, как он позволил Стайлзу болтать всю дорогу домой, и поскольку он был вдовцом, то, возможно, понимал, как одинока может быть жизнь человека и как пусто сердце без кого-то, с кем ее можно разделить. До этого момента эта мечта маленького Призыслава всегда казалось невозможной. Все еще могло измениться, у шерифа все еще был льготный период прежде, чем что-либо станет данностью, но что-то внутри него трепетало от возможности, что это было тем самым. Это было тем местом, где его пригласят остаться навсегда. – Итак, Питер, – мягко сказал он своему отражению. – Надеюсь, то, что я не буду часто навещать тебя, не заденет твои чувства. Я действительно верю, что теперь у меня есть кто-то, кто нуждается во мне больше, чем ты. Конечно, ты всегда будешь моим первым другом, – сказал он, прижав костяшки пальцев к стеклу, тихонько смеясь себе под нос. – Но скоро я смогу завести друга по эту сторону стекла. Он прижал свою горячую щеку к прохладному оконному стеклу и попытался сдержать улыбку. Это было чуть ли не больше, чем он мог вытерпеть – чувство обещания, которое он только что сделал. Он так давно не позволял себе чувствовать ничего похожего на надежду. Что-то доброе в глазах шерифа, надежда, которую он увидел, отразилась в пристальном взгляде, который был так похож на его собственный, заставило его наконец чувствовать себя в безопасности достаточно, чтобы выпустить эти чувства наружу. * На следующий день Стайлз встал рано, чтобы пожарить шерифу завтрак, к большому удивлению и восторгу последнего. Стайлз осторожно толкнул огромное блюдо с пышными кукурузными оладьями и толстыми ароматными ломиками жареной ветчины в сторону шерифа. – Я не видел курятника позади, поэтому не стал брать на себя смелость предположить, что могу пожарить яйца без вашего разрешения. – Стайлз? – сказал шериф с полным ртом ветчины. – Если ты планируешь готовить мне еду так хорошо, ты можешь использовать все, что найдешь. Миссис Линда по соседству пристает ко мне каждый раз, когда видит, как я приношу кусок бекона домой, и это только одна из старых куриц***, заклевывающих меня. Стайлз рассмеялся и улыбнулся про себя, довольный тем, что сделал что-то правильно, а затем приступил к своему завтраку. Через мгновение он не смог сдержать любопытства. Здесь он сидел рядом с настоящим шерифом, у которого скорее всего было изобилие разных историй, и Стайлз, возможно, захотел воспользоваться возможностью. – Сэр, вы когда-нибудь встречались с грабителями банков? Шериф покачал головой, делая большой глоток кофе. – А как насчет грабителей в поездах? Лошадиных воров? Нечестных шахтеров? Стрелков? Грабителей дилижансов****? Угонщиков скота? Мошенников? Взломщиков? Шериф медленно заморгал на вопросы Стайлза и снова покачал головой. Стайлз уныло вздохнул и уткнулся в свою тарелку. Может быть, жизнь с шерифом не так увлекательна, как было сказано в больших городских газетах? Тем не менее, это все же был дом, и хороший. – Боюсь, здесь нет большой необходимости в пинкертонах*****, – сказал шериф. Через минуту он кивнул, откинулся на спинку стула и сказал: – Пока я не хочу рассказывать о трагедии, которая произошла несколько лет назад… – он покачал головой. – У нас был довольно большой скандал с Кармоди в прошлом году, если подумать. – Стайлз наклонился вперед, желая услышать, и мгновенно заинтересовался трагедией, о которой шериф не хотел говорить. И скандалом, естественно. – В городе есть семья, Уитморы. Владеют почти всей чертовой… прости. Владеют почти всем на Главной Улице. Мальчик МакКолов – Скотт, тот, с кем ты скоро встретишься – случайно толкнул сына Уитморов, Джексона, выходящего из продуктового магазина, и из-за этого все, что тот переносил через дорогу, выпало из его рук. Они подняли такую шумиху, что можно было подумать, что в этом пакете был фамильный фарфор, черт возьми… прости, я на нервах. Они настаивали, чтобы семья МакКолов заплатила за все содержимое этого пакета, включая вещи, которые даже не были повреждены. И миссис МакКол недавно овдовела, – шепотом сказал шериф, качая головой. – Вот что делает с тобой излишнее богатство. Стайлзу стало ясно, что шериф недолюбливает этих Уитморов. – Сейчас я скажу что-то, похожее на урок, – сказал шериф. – Держись подальше от этого мальчика, и ты прекрасно устроишься здесь, в Бикон Хиллз. Стайлз склонил голову набок, озадаченный вопросом, как он будет взаимодействовать с этим мальчиком. – Конечно, он будет в школе послезавтра. – Шериф сжал губы, его глаза сверкнули весельем. – Полагаю, мы можем сразу отправить тебя в школу, хотя и осталось всего несколько недель. Стайлз сидел совершенно неподвижно, его сердце бешено колотилось, а рот с большим непрожеванным куском ветчины в нем открылся. Покраснев, он сунул все это обратно в рот и проглотил целиком, закашлявшись. Стайлз всегда хотел пойти в настоящую школу, а не только на кухню в приюте, где хранились все книги, которые монахини смогли достать. – Послезавтра? – переспросил он, почти свалившись с кресла, а шериф, сидевший напротив него, чуть не рассмеялся. – Я разберусь с ужином, если ты проверишь те книги в твоей комнате, ты должен найти там несколько учебников. Можешь пролистать их, чтобы найти наиболее подходящий. – Шериф посмотрел на свою тарелку, аккуратно кладя вилку сбоку. – Миссис Стилински была городским школьным учителем, прежде чем умерла. Стайлз выпрямился на стуле, широко раскрыв глаза, его сердце забилось быстрее от полнейшей печали, которая мелькала в глазах Шерифа. Он догадывался, что быть вдовцом так же плохо, как нежеланным сиротой. – Я разберусь с этим, сэр, даю слово. Шериф мягко улыбнулся, глядя в глаза Стайлзу. Стайлз видел, что Шерифу все еще больно, но он пытался справиться с этой болью. Это было то, с чем Стайлз был очень знаком. – Я знаю, что разберешься, Стайлз. Стайлз прочистил горло, чувствуя себя смущенным и странно счастливым, зная, что шериф уже ему доверяет. – Я все это уберу, а потом Вы можете показать, что бы вы хотели, чтобы я делал по дому, чтобы заработать на жизнь? – Звучит здорово. И, как только мы закончим с этим, я подумал, что ты, возможно, мог бы пойти со мной на прогулку? Может, мы найдем причину посетить МакКолов, посмотрим, что Скотт может рассказать тебе о новом учителе, которого они наняли. После Клаудии… – Шериф прочистил горло. – Мы с новым учителем не виделись с глазу на глаз несколько лет, и я не особо обращал внимание на то, как он справляется со своей работой как новый школьный учитель, так как на него не было никаких жалоб, требующих участия закона. Итак! – Он хлопнул в ладоши. – Давай займемся этим, хмм? Взволнованный перспективой встречи с потенциальным другом, Стайлз вскочил на ноги и начал хватать блюда со стола, едва ровно стоя на ногах и удерживая тарелки в руках. Он нервничал из-за встречи с мальчиком МакКолов, и то, как о нем говорил шериф, заставляло Стайлза поверить, что в этом мальчике было что-то хорошее. Шерифу бы не понравились люди, с которыми Стайлз вырос, он просто знал это; шерифу, казалось, не очень нравился мальчик Уиттморов, в конце концов, заставлять вдову платить за те вещи просто из-за злобы не казалось ему хорошим поступком. – Э-э, Стайлз? Стайлз повернулся на полпути к раковине от большого стола, на котором они завтракали, в его руках было слишком большое количество посуды, наполовину съеденный олашек во рту и кружка, свисающая с одного пальца. Его нога поскользнулась, но он быстро выпрямился, прежде чем все не упало на пол. – Да, сэр? – Может, помедленнее? Стайлз кивнул, его щеки залились румянцем смущения. Шериф не выглядел разозленным, совсем не как миссис Томас, когда Стайлз был дежурным на кухне вместе с ней. Нет, шериф выглядел позабавленным, если не немного обеспокоенным за состояние своей посуды. – Э-э, да, сэр. Стайлз сосредоточился на том, чтобы сделать лучшую работу, на которую был способен, немного успокоившись, и услышал, как Шериф рассмеялся про себя, все еще сидя за кухонным столом со своим кофе. * Стайлз не особо волновался о своей одежде, пока она была приличной. Обувь, которую ему подарили на Рождество в приюте, не очень-то и подходила, но, если поджать пальцы ног и идти по внешнему краю, они не слишком жали. Очевидно, этого было недостаточно для шерифа, потому что он даже перестал пристегивать свою гнедую лошадь к кабриолету, чтобы посмотреть вниз на ноги Стайлза. – Хмм. Это многое объясняет, – пробормотал себе под нос шериф, потирая затылок. – В них ты чувствуешь себя комфортно, не так ли? – спросил он, не смотря Стайлзу в глаза. – Они красивые и просторные? Стайлз переступил с ноги на ногу, не желая быть обузой. У него уже была замечательная комната, регулярная горячая еда, обещание отвести в школу… В конце концов, у его ботинок были крепкие подошвы. Ему ничего больше и не нужно было, именно так он всегда относился к вещам. Он не хотел заставлять Шерифа думать, что то, что Стайлз здесь находится, будет обузой, и, в конце концов, отправить его обратно в Хоуптаун. – Полагаю, в них еще долго можно будет ходить, – сказал он и провел ладонью по своим коротким волосам. – Одна из сестер в сиротском приюте сказала, когда мне исполнилось тринадцать, что, хоть я и не особо красивый, если бы держался аккуратно и попытался контролировать свои руки и ноги, то оказался бы полезным. Я не всегда контролировал свои ноги и руки… Шериф на это тихо рассмеялся. – Но зачем такой домашней сироте, как я, новые ботинки? Я буду просто стоять на кухне или сгребать уголь, или делать что-то вроде того. Для этого не нужно красиво одеваться, – сказал Стайлз, проводя рукой по хорошо полированному дереву кабриолета Шерифа, открыто восхищаясь мастерством. – Лучше быть умным и хорошим, чем красивым, так? Знаете, однажды я получил новое пальто. Ну, оно было новым для меня. Я думаю, его носил только один из старших мальчиков, прежде чем умер от чахотки. – Он пожал плечами, выпрямился и снова улыбнулся шерифу. – Я не заметил, чтобы моя жизнь улучшилась просто потому, что у меня было что-то более приятное, чем обычно. – Ох, да. – Шериф задержал свой взгляд на минуту, что-то в глазах старшего мужчины смягчилось, прежде чем он отвернулся, чтобы проверить тяжелую металлическую защелку. Шериф похлопал лошадь по боку и склонил голову к кабриолету. – Запрыгивай. Мне, кажется, нужно кое-что в бакалейном магазине. Не против, если мы заскочим туда сначала? – Нет, сэр! – сказал Стайлз, запрыгивая в тележку рядом с Шерифом, убедившись, что дверь сарая заперта. – Хорошо. – Шериф несильно похлопал поводьями по упряжке, чтобы лошадь поняла, что можно ехать. Шаткой походкой они двинулись к переулку. Даже легкое покачивание не объясняло, почему Шериф положил руку на плечо Стайлза. – Ты можешь присмотреть себе пару новых рабочих сапог, пока мы там. Стайлз было открыл рот, чтобы сказать, что ему и своих достаточно, что Шерифу не нужно ничего делать, когда тот продолжил. – Я имею ввиду, что, если мне понадобится твоя помощь, чтобы сбежать от перпа? Этот термин используют судебные исполнители, он означает… – Преступник, я знаю это! – сказал Стайлз, широкая улыбка появилась на его лице при этой мысли. Стайлз питал глубокую любовь к детективным историям и загадкам и каждый раз искал многосерийные романы в газетах. Именно поэтому жизнь с настоящим шерифом казалась ему такой захватывающей. – Вы действительно думаете, что я смогу сделать это однажды? Шериф улыбнулся про себя и цокнул лошади. * Шериф вошел внутрь первым, обязав Стайлза подвязать лошадь вместе с кабриолетом около магазина. Стайлз в третий раз перепроверял свою работу, когда краем глаза заметил движение. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок, когда заметил крупного мальчика, – или это был мужчина? – проходящего позади него, идущего слишком медленно, чтобы просто проходить мимо. Стайлз обернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с очень красивым мальчиком, который казался на несколько лет старше Стайлза. Он был неоспоримо мужественным, с широкой грудью, мускулистыми плечами и атмосферой силы, витавшей вокруг него, при всем этом у него была тонкая, суженная талия. Рукава его рубашки были закатаны по локоть, и Стайлз едва не вздохнул несдержанно, увидев, как натянулись сухожилия на предплечьях молодого человека, когда он поднял тяжелый мешок с зерном на плечо. У него были лоснящиеся, почти неуправляемые черные волосы, которые каким-то странным образом выглядели мягкими на ощупь, и самые пронзительные зеленые глаза, которые Стайлз когда-либо видел. Он тоже сердито смотрел на Стайлза. Стайлз нервно сглотнул и, как он надеялся, дружески улыбнулся. Молодой человек подробно осмотрел Стайлза еще раз – так подробно, что сердце Стайлза сжалось, а его ладони начали потеть, потому что он не мог понять, что значит этот горячий, вопросительный взгляд незнакомца. Молодой человек надолго задержал взгляд на нем, – достаточно надолго, чтобы Стайлз почувствовал себя поразительно странно из-за глубины этого взгляда – прежде чем кивнул и ушел, не останавливая взгляд ни на одном мужчине или женщине, мимо которых проходил. Прежде чем Стайлз смог перевести дыхание и попытаться понять, что это значит, в особенности, почему это так повлияло на него, Шериф высунул голову из двери магазина. – Я думаю, если ты привяжешь эту лошадь еще туже, то нам придется позвать Гудини, чтобы он отпустил Роско. Теперь иди сюда и выбери ботинки, ладно? У Стайлза засосало под ложечкой, он опасался, что расстроил шерифа этим пустяком, но вдруг заметил маленькую, одностороннюю улыбку на лице старшего мужчины, прежде чем шериф нырнул обратно. Когда Стайлз вошел в магазин, ему показалось, что он чувствует все свои конечности и нервы. Он заставил себя глубоко вздохнуть и стряхнуть с себя странность последних нескольких минут. Но, кажется, это не сработало. – Простите, сэр, я просто хотел… – Стайлзу показалось, будто в комнате не осталось воздуха. Он чуть не врезался в самую красивую девушку, которую когда-либо видел. Может быть, она была самой красивой девушкой, которая когда-либо существовала. Она была маленькой, на несколько голов ниже Стайлза, с розовыми щеками, зелеными глазами (не такими пронзительными, как у того парня на улице, но все же с привлекательным оттенком), а её волосы цвета пламени спадали на одно плечо. Она стояла, выпрямив спину и задрав острый подбородок, и смотрела на себя в маленькое зеркало. – Это Леди Шалотт… – почти неслышно прошептал он. Одна из немногих книг в сиротском приюте, в которой отсутствовали некоторые страницы, была сборником стихов лорда Теннисона, и Стайлз много раз читал ее за прошедшие годы, пялясь на вклеенную фотографию рыжеволосой женщины. Девушка поднялась, почти с отвращением глядя на бедного беспризорника перед ней. Не то чтобы Стайлз мог исправить то, как он выглядел. Провидение только сейчас сочло нужным сделать его долговязым, прыщавым, чувствующим себя неуютно в собственном теле и постоянно неловким, как всегда говорили монахини. – Прошу прощения, – фыркнула молодая женщина, – она была огненной и милой одновременно, и как ей удалось глядеть свысока на Сталза, который так легко возвышался над ней? – прежде чем резко повернуться на каблуках и быстрой походкой выйти из комнаты. Очень элегантный, очень любящий рисоваться молодой человек с нагруженными пакетами руками пошел за ней, но пристально посмотрел на Стайлза злобным и взбешенным взглядом, прежде чем проскользнуть мимо и проследовать дальше за юной леди. Тяжелая рука опустилась на его плечо, но нежное сжатие и небольшая тряска заставили Стайлза успокоиться. – О, мальчик, – сказал Шериф, опять легонько тряся Стайлза за плечо, прежде чем осторожно рукой, лежащей на шее мальчика, направить Стайлза к дальним полками в глубине магазина. – Кто… кто это был? – спросил Стайлз, спотыкаясь о свои ноги, прежде чем шериф поймал его за локоть, чтобы он не врезался в аккуратно сложенный ряд консервов. – Это была мисс Лидия Мартин, а молодой человек с ней, кидающий на тебя убийственные взгляды, был ее кавалер, Джексон Уитмор. Стайлз обернулся назад, к двери, в надежде, что богиня Тициана вернется, и увидел ошеломленное выражение на лице шерифа. – Уитмор? – переспросил Стайлз. – Тот, о котором Вы вчера рассказывали? – Ага, тот самый. Стайлз стоял совершенно неподвижно, кусая щеки, поскольку он только что созерцал самую прекрасную женщину на земле, за которой, как щенок, следовал молодой человек, о котором его предупреждал шериф. – Я не произвел хорошее первое впечатление, не так ли? – Да, не произвел. Давай посмотрим, сможем ли мы нарядить тебя немного, это может увеличить твои шансы. Ты не сможешь завоевать ее сердце, если будешь так выглядеть. – Шериф кивнул в сторону блестящих черных кожаных сапог. Стайлз начал понимать, что, когда Шериф смеялся над ним, это не было жестокостью или злостью. Его собственное разочарование в себе из-за того, что он был угрюмым, непривлекательным и бедным перед такой прекрасной дамой, было смягчено теми счастливыми чувствами, которые он испытывал каждый раз, когда шериф делал что-то доброе для него. – Ну, вы знаете, как говорят – сделать сито из собачьего хвоста, – пробормотал Стайлз, засунув руки в карманы своих изношенных штанов, глядя на ряд превосходных ботинок. Шериф засмеялся, положив руку на плечо Стайлза. Прямо в этот момент Стайлза не волновало, что мисс Лидия Мартин посмотрела на него как на грязь на подошве ее ботинка, не волновало, что его брюки были такими тонкими и изношенными, что их можно было использовать для просеивания муки, не волновало, что незнакомцы в магазине смотрели на него в упор и перешептывались. Все, что его волновало, было своеобразное и незнакомое чувство безмятежности, которое расцветало тепло и обнадеживающе в его груди каждый раз, когда шериф говорил с любовью или даровал мягкие, отцовские прикосновения, пропитанные добротой. – А я думаю, что одежда красит человека, – ответил шериф, рукой подзывая толстую пожилую женщину за кассой. * – Но комната была заперта! Не было никакого способа проникнуть внутрь, окна были заколочены, а дверь была с тройной защелкой, и все же каким-то образом полковнику с украденным изумрудным амулетом удалось быть убитым прямо там внутри нее, – сказал Стайлз, едва перехватывая дыхание, рассказывая Шерифу об одном из своих любимых детективов. – Вы могли бы пройти по комнате с лупой и расческой, и не нашли бы ни одной подсказки. Поэтому казалось невозможным, чтобы кто-то мог войти туда, не говоря уже об убийстве. И, ох, какой список подозреваемых! Сержант, ушедший с фронта, недовольный второй кузен, таинственный тихий сосед, слишком дружелюбный парень-молочник. Даже его старая тетя Матильда должна была быть серьезно рассмотрена детективом в конце, даже если у нее была подагра и она почти не могла ходить – я бы поставил на нее свои деньги, если бы делал ставки, потому что было в ней что-то, чему я не доверял. Но кто знает… – Стайлз глубоко вздохнул. Несмотря на то, что он перечитывал эту историю снова и снова, он все еще был в восторге от кажущейся невозможной тайны убийства. И, увидев, что в копии приюта не хватало последних восьми страниц книги, он потратил много свободного времени, пытаясь понять, кто сделал это и почему. Шериф провел рукой по своему лицу и потянул левый повод, повернув на свою аллею. – Значит, ты никогда не читал финал или не узнал, кто все-таки убил бедного пьяницу? – Не-а, – ответил Стайлз, рассматривая сверкающие ботинки, на которых настоял Шериф. У него никогда не было такой большой пары обуви, в них было достаточно места для того, чтобы он мог шевелить пальцами своих ног. Шериф также положил несколько пар новых шерстяных носков на маленькую кучку несвязанных покупок, когда увидел, что, даже несмотря на многочисленные штопки, ничего не могло предотвратить скорую непригодность единственной пары носков Стайлза. «Мы также можем купить новые брюки для тебя, пока мы тут. И несколько рубашек, одна для воскресных служб и две для школы. Не хочешь же ты подарить мне дурную репутацию за то, что я не слежу за своим новым подопечным, не так ли?» После того, как со Стайлза сняли несколько щекотливых и неудобных мерок в местах, которые оставили Стайлза с красным лицом, горящим от смущения, старушка за кассой обещала, что вся одежда будет взята там, где необходимо, и отправлена в дом шерифа в тот же вечер перед ужином. – Боже, держу пари, что Шерлок Холмс смог бы решить эту неразбериху чертовски быстро, – размышлял Стайлз. Шериф кашлянул. – Стайлз? Наверное, тебе не стоит использовать такую лексику у вдовы МакКолл. Стайлз прикусил губу, его лицо наполнилось смущением. Ну, это было то, что пришло вместе с отсутствием других товарищей по игре, нежели другие убогие сироты, полагал он. – Что касается вдовы МакКолл, – сказал шериф, натягивая поводья и спрыгивая вниз, чтобы привязать Роско, – она достаточно сурова и не совершает ошибок, – сказал шериф с восхищением в голосе, как заметил Стайлз. – Будь умным, будь вежливым, и… – Шериф сделал паузу, привязывая лошадь полузахватным узлом к забору МакКоллов, и посмотрел на Стайлза взглядом, который мог бы показаться умоляющим, если бы не был на лице кристально честного блюстителя порядка, того, у кого не было никаких причин умолять кого-либо. – Может, постараешься следить за языком? Только до того, как она привыкнет к тебе? Стайлз быстро кивнул, сжимая руки в кулак. Внезапно он почувствовал волнение. Что, если он опозорит шерифа? Что, если он не понравится сыну вдовы МакКолл? Это был его первый шанс завести достойного друга; все внутри него завязалось в тугой узел. – А сейчас не нервничай так, – сказал Шериф со вздохом. Он приобнял Стайлза за плечо и подвел его к входной двери. – Ты справишься. – Он постучал в дверь и потом тихо добавил. – Я думаю. Прелестная женщина, выглядящая моложе, чем Стайлз ожидал, и совсем не похожая на вдову, с темными кудрявыми волосами и красивой улыбкой, открыла дверь. – Неужели, шериф Стилински! Чем мы заслужили удовольствие от такого визита? – Она сделала паузу, внезапно сделавшись непреклонной, наклонилась вперед и резко спросила. – Вы же не насчет Скотта, не так ли? Шериф улыбнулся и покачал головой. – Нет, ваш мальчик не причиняет никаких проблем. Вдова МакКолл фыркнула – леди, такая красивая и элегантная, как она, фыркнула! – и сказала: – Не знаю, не знаю. Эти седые волосы иного мнения по этому вопросу. Ну, давайте не будем церемониться, заходите. Шериф кивнул и позволил Стайлзу зайти первым. – Я вижу, вы привели с собой гостя, – сказала она, указывая на прекрасный диванчик, предлагая присесть. – И кто бы ты мог быть? – Стайлз, мэм. – Стайлз? – спросила она, глядя на шерифа. – Но, я думала, он был польским мальчиком из приюта в Орегоне? – Я, эм, подумал, что это имя может быть легче для запоминания людьми здесь, в городе, чем его настоящее имя, – ответил шериф. – Делает его немного больше похожим на мое, не думаете? Стайлз улыбнулся ей, потому что не мог быть согласен с шерифом больше, чем сейчас. – Ну, тогда, Стайлз, – сказала она, ласково улыбаясь. – Почему бы тебе не пройти через эту дверь, и мой сын Скотт покажет тебе свои книги? Кажется, все, что ему хочется делать в последнее время – это читать. Он испортит зрение, читая так много в помещении. Может, имея друзей своего возраста, ему будет легче выходить на улицу почаще. – Она повернулась к шерифу и сказала, – доктор хочет, чтобы Скотт как можно больше бывал на свежем воздухе, но я стала замечать, что дыхание Скотта ухудшается, когда он проводит много времени на улице. Но у доктора Дитона действительно есть взаимопонимание со Скоттом, и он получил образование на Востоке, так что я должна доверять ему, он знает, о чем говорит. Стайлз оставил взрослых обсуждать заболевание Скотта, а сам отправился на его поиски. Стайлз задержал дыхание, осторожно проходя через такой прекрасный дом. Он ужасно нервничал, не зная, чего стоит ожидать от этого мальчика Скотта. Миновав несколько закрытых дверей, он подошел к красивой комнате, от пола до потолка забитой книжными полками, – и все они были заполнены книгами всех сортов. Именно там он и нашел растянувшегося в кресле молодого человека примерно своего возраста. Стайлз не мог сказать почти ничего о лице молодого человека, так как оно было полностью закрыто большой толстой книгой, виднелись только густые темные кудри, такие же, как у его матери. Стайлз стоял в дверях, не зная, что делать. Мальчик был полностью погружен в свою книгу и не понимал, что там стоит незнакомец. Несколько раз прочистив горло, чем, казалось, вообще не нарушив концентрацию мальчика, Стайлз шагнул вперед, глубоко вздохнув, – он весь день работал, беспокоился о важности предстоящей дружбы и даже не смог проглотить яблоко, которое дал ему Шериф, когда они вышли из магазина, слишком сильно волнуясь о том, что все пойдет не по плану, – и после всего этого мальчик не мог хоть немного успокоить его нервы, просто поздоровавшись? Стайлз подошел ближе, обнаружив, что мальчик читал вовсе не книгу, которую держал в руках, а какие-то бумажки, спрятанные внутри. Ого! – Что это, интересно? – спросил Стайлз, ошеломленный этим вопиющим обманом в доме женщины, которой так восхищался шериф. Мальчик взвизгнул и захлопнул книгу. Прижав руку к груди, он прохрипел: – Кто ты такой? – Стайлз, и я пришел с шерифом, – сказал Стайлз, шагнув вперед, чтобы пожать мальчику руку. Скотт взял его руку с чем-то, сильно похожим на удивление. – Значит, тебя должны посадить в тюрьму? Стайлз на это засмеялся, содрогаясь всем телом. – Хорошим подопечным я бы был, попади в тюрьму, не прожив с ним даже дня. В конце концов, я хочу, чтобы он согласился оставить меня. На лице Скотта вспыхнула подлинная улыбка, и он быстро встал, книга и журнал были забыты на полу. – Я слышал, он собирается усыновить кого-то, и я думаю, это ты! Но я думал, что это будет маленький мальчик. Мне шестнадцать, а тебе сколько лет? – Мне тоже шестнадцать, и я думаю, что до сих пор хочу узнать, что это ты читаешь? Лицо Скотта покраснело, и его улыбка превратилась в застенчивую. – Не смейся надо мной, но… – Он подошел к двери, всматриваясь в даль приемной комнаты, где все еще весело разговаривали его мама и шериф. – Я достал их у старшего мальчика, который работает в больнице. Это журнал с приключениями. Я очень люблю рассказы о преступлениях. – Это вовсе не смешит меня! Я тоже их люблю! – Стайлз серьезно улыбнулся и засунул руки в карманы, поморщившись, когда почувствовал, что разрыв в подкладке кармана стал больше. Ну, новые брюки появятся позже, а пока у него не было надобности хранить там монеты, ведь у него не было никаких денег. – Я читал все рассказы про детектива Дюпина, все, что было у Вилки Коллинза, и множество других из газет. Что это у тебя? Следующие полчаса два мальчика провели вместе, разговаривая о своих любимых историях, о лучшем литературном жанре (Стайлз говорил, что это криминальные истории, Скотт предпочитал приключенческую литературу из-за эмоционального подъема, что они приносят) и о том, как далеко они продвинулись в школе (Стайлз в общем-то и не знал, а Скотт собирался сдавать вступительные экзамены в следующем году), спорили, какой пирог самый вкусный (Стайлз говорил, что уксусный*****, так как не пробовал ничего, кроме него, на что Скотт утверждал, что ничто не сравнится с крыжовниковым пирогом его мамы, и он был уверен, что скоро у Стайлза появится возможность его попробовать), болтали и на другие темы, которые интересны молодым людям: какие из ребят были наиболее дружелюбными, и каково было положение молодых леди Бейкон Хиллса. Прямо в тот момент, когда Скотт собирался выдать иерархию свободных девушек города, в дверях показалась голова шерифа. – Ну что ж, какая досада, что вы двое не поладили. Стайлз и Скотт улыбнулись друг другу, оба развалившиеся на животе на полу с целой грудой книг и журналов вокруг них. Стайлз, желая быть уважительным и доказать свою ценность, подпрыгнул на ноги, за ним последовал и Скотт. – Стайлз, я собираюсь закончить свой обход и хотел поинтересоваться, что ты думаешь насчет того, чтобы остаться здесь ненадолго, пока я занят этим? Миссис МакКол говорит, что она не против, если ты согласишься. – Он смотрел на Скотта, пока говорил это. – Так что, Скотт, спрашиваю тебя, как мужчину в доме. Стайлз и Скотт посмотрели на друг друга с настоящим трепетом, смешанным с волнением, и одновременно повернулись обратно к Шерифу, быстро кивая. – Да, сэр, я вовсе не против! – ответил Скотт. – Постарайся не производить на миссис МакКолл такого же особого впечатления, которое ты произвел на мисс Мартин, хмм? Стайлз вздрогнул, волнуясь о том, что его репутация уже испорчена, перед тем, как увидел на лице шерифа улыбку. Ему определенно потребуется время, чтобы привыкнуть к поддразниваниям шерифа. Стайлзу нравилось это; это побуждало его чувствовать, что между ним и шерифом образуется особая связь, будто они строили что-то между ними двумя, что-то, что будет продолжаться еще очень-очень долго. Это было больше всего того, на что он когда-либо надеялся, и его сердце выскакивало из груди от того, каким удачливым он чувствовал себя прямо сейчас. Стайлз улыбнулся в ответ, заметив такое же чувство на лице шерифа, и кивнул головой. – Да, сэр! Шериф улыбнулся им обоим, прежде чем исчезнуть за дверью. Скотт мягко ударил Стайлза в плечо и предложил ему прикончить тарелку сладостей, которые его мама испекла днем ранее. Оказалось, что их мнения насчет этого вопроса совпадали, и вскоре ни одного печенья не осталось.