По Фрейду

- Здравствуйте. Меня зовут Лайт Ягами. Вам звонили насчет меня, - протягивая пакет и высокомерно глядя на молодого мужчину за стойкой администратора, проговорил Лайт. - Я привез вещи для тела. И... могу ли я его увидеть? - Здравствуйте. Ягами... Ягами... - глядя в компьютер, а вовсе не на него, пробормотал администратор, выискивая нужную запись. - О! Так это же... И вдруг, обернувшись через плечо, заорал с каким-то диким и неуместным ликованием в голосе: - Сэгава! Тут к нашей Белоснежке приехали! Хотят ее видеть. Проводишь? За его спиной приоткрылась дверь, скрывающая за собой длинный, ярко освещенный коридор, и в нее просунулась голова санитара. Лысый, с мощными волосатыми руками, выглядывающими из рукавов униформы, он казался старше администратора минимум лет на десять. Но явно держался с ним на короткой ноге. - В самом деле? – басисто хохотнуло новое действующее лицо. - Хотят посмотреть на шельму? - Ага, - с ухмылкой кивнул администратор, обмениваясь с санитаром многозначительным взглядом. - Вы, похоже, ошиблись, - холодно оборвал Лайт их диалог. Подобное поведение было немыслимым хамством, но чего еще можно было ожидать от сотрудников морга? И потому он ограничился лишь бесконечно презрительным взглядом, которым наградил зарывавшегося администратора. - Не знаю, с кем вы меня спутали, но я представляю полицейское управление. Вы вскрывали мужское тело для нас. Рюдзаки. Сердечный приступ - требовалось лишь формальное подтверждение. Может быть, уже прекратите кривляться и займетесь своими прямыми обязанностями? - Простите… - с администратора мгновенно слетело веселье, и он виновато взглянул на Лайта, торопливо подхватывая все еще протягиваемый им пакет с вещами. Санитар, прислонившись плечом к косяку открытой двери, сложил на груди руки и присвистнул. - Полицейское управление? А девчонка-то здорово водила всех за нос… - О чем он? – скользнув по санитару уничтожающим взглядом, процедил Лайт, обращаясь к администратору. – Какая еще девчонка? Весь этот цирк уже начал порядком его утомлять. Он уже жалел, что поддался соблазну воспользоваться возможностью и посмотреть в последний раз на тело поверженного врага. Надо было просто отдать вещи и посидеть за ланчем в кафе напротив, ожидая машину с подготовленным и надежно упакованным в гроб телом великого детектива. Но так хотелось еще раз взглянуть в отрешенное, теперь уже безжизненное лицо безумца, который решил, что может бросить вызов самому Кире. Кто почти стал ему другом, оставаясь ненавистным врагом. И кто был закономерно повержен, но, все равно, вызывал безграничное уважение и интерес. А еще – совсем капельку, может быть – легкое сожаление. Посмотреть в лицо мертвого L и еще раз ощутить это упоительное чувство победы… Соблазн был слишком велик. Вот почему Лайт сам вызвался отвезти вещи Рюдзаки, а не отправил Мацуду. Но сейчас, глядя на этих двоих, он не чувствовал ничего, кроме брезгливости. - Эм… Видите ли… Не знаю, как это объяснить… - администратор замялся, подбирая слова, и неуверенно оглянулся на санитара. А потом, словно отыскав выход, вдруг суетливо протараторил, не поднимая на Лайта глаз. – Послушайте, вы же сказали, что хотели бы его увидеть? Ну, тело, за которым приехали? Вот, пожалуйста, возьмите пропуск. Сэгава, проводи господина Ягами. И торопливо выложил на стойку перед Лайтом пластиковую карточку пропуска. Лайт неторопливо взял пропуск и, повертев в пальцах, постучал его краешком о столешницу. - Что за чертовщина здесь происходит? – спросил он, пристально глядя на администратора. - Вы… должны сами это увидеть, - промямлил администратор. – Иначе вы мне ни за что не поверите. - Увидеть что? – процедил Лайт, пытаясь поймать его взгляд. Вместо ответа мужчина лишь вскинул голову и беспомощно, виновато ему улыбнулся, чуть пожимая плечами. - Ваш Рюдзаки… Он не тот, за кого себя выдавал. - Не тот, за кого себя выдавал? И это мне говорят в морге?! Как, интересно, вы это узнали – на вскрытии?! - неожиданно приходя в ярость, рявкнул Лайт. И, уже разворачиваясь на каблуках, недовольно буркнул, достаточно громко, чтобы администратор его хорошо услышал. – Бред какой-то! Надо будет организовать здесь проверку сотрудников на наркотики… - Зря вы так, - миролюбиво заметил ему санитар Сэгава, когда Лайт, приложив пропуск к турникету, прошел в закрытую зону и уже шел вслед за ним по длинному белому коридору. – Вы действительно должны сами это увидеть, иначе ни за что не поверите. Ягами не стал отвечать. Их шаги гулко отражались от стен коридора, и этот звук, и белые стены, и яркие лампы под потолком – все здесь напоминало непрошеным гостям о том, что вокруг царит величие смерти. Нет, Лайт не боялся мертвых. Наоборот, ему даже нравилась эта мрачная атмосфера – она успокаивала и настраивала на философский лад. И именно поэтому совершенно не было никакого желания вступать в разговор с санитаром и вдумываться в тот бред, что теперь, вслед за администратором, еще и он пытался до него донести. Они явно устроили путаницу в документах – только-то и всего. Когда ему покажут чужое (судя по всему – женское) тело, он с удовольствием зафиксирует эту ошибку и допущенную халатность в работе сотрудников морга. И добьется того, чтобы каждый виновный понес максимальное наказание. А пока что, стараясь навсегда запомнить этот гулкий звук шагов в пустом коридоре – звук упоительного прощания с его ненавистным врагом - он перебирал в памяти стремительные события последних дней. Как он старался ни в чем не отставать от Рюдзаки! Из кожи вон лез, чтобы наконец-то вычислить и загнать Киру в угол. А потом – яркая вспышка, пронзившая мозг, мгновенно вернувшиеся воспоминания и… «Кира! Я – Кира!» - ликование, торжество, непередаваемое ощущение близкой победы. И тот, кто почти уже стал ему другом, мгновенно становится ненавистным врагом. Преградой на пути к Новому Миру, которую необходимо снести. Отправить в небытие. Убить. Но он и это предусмотрел. Предусмотрел все заранее. Бог Смерти Рэм, неосторожно полюбившая Мису – идеальное управляемое оружие. Дальше - лишь дело техники. Нужно всего лишь дать ей понять, что Мисе грозит опасность, если L останется жив. И вот теперь он – здесь, а Лайт шагает по коридору, чтобы в последний раз взглянуть в мертвое лицо своего врага. Он победил. Все было не так уж и сложно, пусть сердце и сжалось в сомнении на мгновение. Но… Но это ничего не меняло. Они оба лгали друг другу, и разница только в том, что Кира оказался сильнее. Боги не знают сомнений. Шедший чуть впереди санитар остановился возле одной из дверей и оглянулся на Лайта: - Так ваши, значит, тоже были не в курсе? Ну и ну… - явно продолжая какую-то свою мысль, удивленно покачал он головой. - В курсе чего? – высокомерно процедил Лайт, с неохотой отвлекаясь от нахлынувших воспоминаний. Но Сэгава лишь толкнул рукой дверь, открывая, и качнул головой, приглашая войти: - Увидите. Лайт, чуть поколебавшись, шагнул в приоткрытую дверь следом за ним. Это было помещение холодильника – а он почему-то на мгновение испугался, что его привели в секционную. И на оцинкованном гулко-звучном столе он увидит вспоротое тело Рюдзаки. Это видение вдруг мелькнуло у него в голове, покрывая лоб холодной испариной, но тут же рассеялось, как только он шагнул следом за санитаром. Яркий свет, огромный железный шкаф во всю стену, разделенный рядами квадратных дверок. Каждая дверка – пронумерована, что делало холодильник невозможно похожим на ячейки камер хранения в супермаркете. Ягами даже с трудом удержался, чтобы криво не усмехнуться. Вот и все, чего достиг великий детектив L в своем стремлении победить Киру – железную квадратную нишу и дверцу с номером. Жестокая реальность жизни, настоящей жизни, скрывающейся за иллюзиями на мониторе. Что ж, они с отцом уже заказали роскошный золотой крест для его могилы. Некстати возникло чувство легкого сожаления, неосознанной горечи, и Лайт высокомерно вздернул подбородок, подавляя его. Остановившись посреди помещения и, засунув руки в карманы, он вопросительно посмотрел на Сэгаву. - Сейчас, - буркнул санитар, и, торопливо подойдя к холодильнику, уверенно распахнул одну из пронумерованных дверок. Пара ловких привычных движений – и он рывком выкатил на каталке с раскладывающимися ножками мертвое тело, укрытое с головой белой тканью. И неожиданно снисходительно взглянул на застывшего Ягами: - Вы ведь наверняка думаете, что мы перепутали тело? Ну, из-за этого нашего разговора с Хаяси? Думаете, что у нас тут бардак? Хаяси - так звали администратора. Ягами на всякий случай уже отложил это имя в своей совершенной памяти. Санитару же он ответил без слов, неопределенно пожав плечами и чуть дернув бровями – что можно было принять и за «да», и за «ну что вы, конечно же, нет». И шагнул ближе, становясь вплотную к каталке. Сэгава откинул край белой ткани с головы мертвого тела, и Лайт, как ни готовился к этому моменту, не смог сдержать холодка, пробежавшего по позвоночнику. И снова кольнувшего непонятного чувства утраты. Впрочем, на его привычном ко лжи лице это ни насколько не отразилось. Он все так же оставался высокомерно-бесстрастным. - Да, - чуть заметно кивнул он, глядя на ставшие тусклыми смоляные пряди волос, на мертвенно-бледное осунувшееся лицо, на плотно сомкнутые голубоватые веки с густыми ресницами, окантованные тенями. – Это он. - В том-то и дело, что нет, – с отчетливо слышимым в голосе неуместным торжеством живо возразил санитар. – Это не он, а она! И, вполне насладившись нахмурившимся и озадаченным выражением на лице этого высокомерного выскочки из полицейского управления, жестом фокусника сорвал материю с тела полностью. - Вот. Смотрите! И Бог Нового мира отшатнулся и с трудом устоял на ногах. Лайт почувствовал себя так, словно его оглушили ударом по голове. Потому что перед ним был Рюдзаки - его ненавистный враг и его лучший друг, тот, кто заставил себя уважать и вызывал безграничное чувство симпатии, несмотря на тюрьму и наручники, несмотря на все свои выходки и привычки, несмотря ни на что. Перед ним лежал L. Но… Но он был девушкой. Не парнем. Бесстыдная нагота мертвого тела, обезображенного уродливым темным швом, не оставляла сомнений. Лайт беспомощно хлопал глазами, не в силах поверить, что видит это на самом деле. А где-то на фоне гула, поднявшегося в голове, Сэгава увлеченно рассказывал, похотливо причмокивая: - Она, видимо, давно уже жила жизнью мужчины. Я слышал о таких случаях, но сам увидел впервые. Сиськи она утягивала эластичным бинтом – эксперт даже сначала подумал, что это какая-то травма позвоночника или ребер. А потом его срезали – ну и… Тут вот такое. Лайт поднял на него ничего не выражающий взгляд и с усилием закрыл приоткрывшийся рот. - Накройте… - еле слышно прошептал он пересохшими почему-то губами. Но санитар его не расслышал. - Что? – переспросил он и, не дождавшись повтора, все с тем же похотливым весельем и жадным блеском в глазах продолжил. Видимо, его просто распирало поделиться сенсацией. - А в трусы она подкладывала носок! Представляешь? Обыкновенный свернутый носок – чтобы выпирало, как член. Вот шельма-то, да? Наверняка лесбиянка. - Хватит!!! – рявкнул Ягами, наконец-то вновь обретая дар речи. – Он был моим другом. Он умер за Справедливость! В глазах Сэгавы мелькнул испуг, веселье как ветром сдуло. Он весь разом сжался и, видимо, наконец-то осознав, о чем его просили минуту назад, торопливо накрыл тело материей. - Простите… - пробормотал он. – Я ведь не знал. Я думал, это тело по делу Киры… Сейчас же основная масса сердечных приступов – это преступники… - Поэтому в ваши обязанности и не входит думать! - припечатал Ягами, срывая беспомощную злость на ни в чем не повинном санитаре. Но он уже взял себя в руки. А потому не стал продолжать, лишь презрительно процедил уже совершенно спокойным голосом. – А теперь уходите. Я хочу попрощаться с ним… с ней наедине. Оставьте меня. Санитар покорно шагнул к дверям, но тут же замялся и неуверенно посмотрел на Лайта: - Но… - Что-то еще? – уничтожая его взглядом, холодно поинтересовался Ягами. - Н-нет, - окончательно смешался Сэгава, опуская свою лысую голову. К счастью, ему хватило мозгов понять, что небольшое нарушение правил – ничто по сравнение с оскорблением личных чувств представителя полицейского управления. – Ничего, простите. Думаю, никто не будет ругаться, если я оставлю вас здесь на… десять? На двадцать минут. - Десяти будет более чем достаточно, - покачал Лайт головой. – Благодарю. От его подчеркнутой вежливости санитару явно стало окончательно не по себе, и он поторопился уйти, оставив Лайта наедине с внушительным холодильником, заполненным трупами. Но Киру это совсем не смущало. Он вообще не думал сейчас об этом. Дождавшись, когда дверь за санитаром захлопнется, он подцепил двумя пальцами край белой материи и легонько потянул ее, снова открывая лицо своего врага и обнажая его тело до плеч. - Ну, здравствуй… L, - тихо, одними губами проговорил Ягами, склонившись. – Разве могли мы представить, что все закончится… так? Вскинув руку, он провел тыльной стороной кисти по щеке детектива, чувствуя почти даже нежную грусть от того, что тот уже никогда не сможет ответить. Никогда не остановит на Лайте пристальный взгляд больших немигающих глаз, заставляя чувствовать себя неуютно под этим взглядом и пытаться понять, что же скрывается там – в глубине этих ненормально огромных зрачков. Никогда уже не окликнет так обманчиво-мягко: «Лайт-кун», собираясь затем вогнать в смущение очередной какой-нибудь гадостью. В жизни вдвоем – на цепи – Рюдзаки был невозможен. Сколько раз стискивал Лайт зубы и кулаки, приходя в бессильную ярость от его бесконечной бесцеремонности. Иногда они даже дрались. И в драке L никогда не давал ему спуску. Прошло еще совсем мало времени, а кажется, что все это было уже бесконечно давно. - Ты этого не заслуживаешь, - очерчивая пальцем высокую скулу, острый волевой подбородок, контур бесцветных упрямых губ, задумчиво продолжал говорить Ягами. - Не заслуживаешь лежать здесь голым, а какие-то холопы обсуждают тебя. И смеются. Они позволяют себе смеяться над тобой, L, ты слышишь? И я не собираюсь их за это наказывать. Потому что ты сам виноват. Как ты смог… смогла обмануть даже меня?! Перестав гладить пальцами лицо детектива, он, затаив дыхание, потянул за белую ткань, открывая его до пояса. И замер, пристально разглядывая худое бледное тело. Он должен был с этим смириться. Как ни крути, а, в каком-то смысле, L все-таки его обманул. Широкие угловатые плечи, теперь наконец-то расправленные. А при жизни Рюдзаки все время сутулился, он даже спал, свернувшись калачиком. Сильно выступающая ключица, которая всегда притягивала его взгляд – сколько раз Лайт ловил себя на том, что неосознанно рассматривает ее в растянутом вороте футболки своего вынужденного сожителя. Он вообще слишком часто смотрел на Рюдзаки. Детектив ему нравился. Можно сказать… физически был приятен, несмотря на все свои странности и дурные привычки, которые людей обычно отталкивают: облизывание пальцев после еды, шумное прихлебывание из чашки, чмоканье и любовь говорить, набив рот. А еще – откровенное пренебрежение к внешнему виду, даже неряшливость, особенно ярко проявлявшаяся в спутанной темной гриве волос. На памяти Лайта L ни разу не брал в руки расческу. Типичный мужлан. - Ты, наверное, потешалась в душе над нами, да, L? – Лайт скользнул пальцами с шеи на острую, сильно выступающую ключицу худого, но вовсе не хрупкого тела. – Но видишь, как все повернулось. Теперь я смеюсь над тобой… Грубый шов, тянущийся от горла и скрывающийся под белой материей, уродовал тело той, что уже не могла постоять за себя и сберечь от чужих глаз свою тайну. Но Ягами старался не обращать на него внимания. Он жадно пожирал взглядом небольшие полукружья маленькой упругой груди с такими темными, в сравнении с бледной кожей, сосками. И нервно облизывал губы, не замечая этого. Внутри поднималось какое-то странное чувство, неосознанное томление, которому он пока что не мог дать определения. Худощавое тело L его будоражило. Мертвое тело лежащей перед ним девушки волновало. Тяжело сглотнув, Лайт решился и положил руку на правую грудь L - она как раз уместилась в его ладони. И замер, прислушиваясь к своим ощущениям. В голову неожиданно ударило жаром, когда он вспомнил, как тщательно раздевался и оставлял всю одежду в комнате, когда отправлялся в душ. Таково было требование детектива, вполне укладывающееся в рамки безопасности, и Лайт и не думал его оспаривать – какой смысл стесняться перед таким же парнем, как он? Более того, уже раздевшись, он частенько останавливался у двери душа, завершая какой-нибудь свой монолог или какую-то важную мысль, вынуждая уже усевшегося на пол детектива вскидывать голову и пристально смотреть на него, внимательно слушая. Мысль о том, что он постоянно красовался голым перед девушкой, заставила порозоветь щеки. Хорошо, что сейчас на него никто не смотрел. А вот Рюдзаки он никогда не видел раздетым. Трусы и вечная белая футболка – минимальная поблажка, что детектив позволял себе на ночь. В те редкие ночи, когда ложился в кровать. Все остальное время он проводил в джинсах, а одежду менял, когда ходил в душ, приковывая при этом Лайта обоими наручниками к кровати. И тогда Лайту это тоже казалось нормальным – он даже был благодарен Рюдзаки, что тот не ввел в правило принимать душ вдвоем, оставляя обоим хоть какую-то видимость личной зоны в их бесконечном присутствии рядом друг с другом. Единственное, что Ягами себе позволял – это посмеиваться и подтрунивать над Рюдзаки, что тот моется гораздо дольше него самого. «Ты прямо как девушка» - говорил он ему, даже не представляя, насколько был близок к истине. Задумавшись, Лайт не осознавал, что уже давно и весьма недвусмысленно гладит ладонями мертвое тело. Ласкает упругую грудь и нежную бледную кожу, не замечая их ледяной холодности, словно пытается разбудить девушку, совсем недавно разобранную бесстрастным экспертом на органы, и снова собранную обратно. Но им двигала вовсе не похоть. Ну, может быть, отчасти она – слишком живой казалась лежащая перед ним L. Если бы не уродливый шов, можно было бы и правда подумать, что она только спит. Но, главное – он изучал. Не только глазами, но и прикосновениями – тщательно изучал своего поверженного врага. То, что L оказался девушкой, перевернуло его сознание. Он начинал чувствовать к ней… какую-то странную горькую нежность, извращенно перемешанную с чувством превосходства, и жалостью, что она этого уже никогда не признает. - А ты был… Ты была красивой, Рюдзаки. Для томбоя*. Или кем ты была? Во всяком случае, точно не лесбиянкой. Это просто еще один способ защиты, правда? Все равно бы никто никогда не поверил, что L – это девушка, - тихо шептал Ягами, скользя тыльной стороной ладони по боку L. Он пытался уловить изгиб талии, сдвинув край материи еще ниже, но не смог – слишком узкие для девушки бедра и бросающаяся даже в мужском обличии в глаза худоба детектива делали наличие явной талии невозможной. Зато его пальцы скользнули по остро выступающей тазовой кости, и внутри что-то сжалось и задрожало. – И ты прятала грудь, постоянно сутулясь и стягивая ее бинтами; ты скрывала свое тело под мешковатой одеждой; ты говорила, что ненавидишь носки, но один ты использовала… Даже думать не хочется – в качестве чего. И никто – ни один из мужчин, окружавших тебя – не заподозрил подвоха. Как… глупо. Он задержал взгляд на впалом животе девушки, на беззащитной ямке пупка. И почувствовал, как телу становится жарко, как учащается биение сердца. Его собственное дыхание – еще медленное, но тяжелое – эхом отдавалось в ушах. Во рту пересохло, слюна стала вязкой. Он совсем не думал о том, что кто-то может войти. Сейчас он был наедине с ней. Наедине с L. Рывком сорвав с ее тела целомудренно закрывающую бедра ткань, он отшвырнул ее на пол. Теперь он уже вовсе не придавал значения шву от вскрытия – это вышло куда-то за рамки сознания. Кокетливая тонкая полоска темных жестких волос, скрывающая только самое главное, и гладко выбритая кожа лобка окончательно свели его с ума, заставляя забыть о реальности. - Почему ты не открылась мне, L? – Лайт склонился, жарко шепча в мертвенно-бледное лицо с плотно сомкнутыми густыми ресницами. – Ведь это же для меня ты ухаживала за собой, старательно пряча это под мешковатой одеждой. Для кого же еще? Ты надеялась, что когда-нибудь я сам узнаю? Надеялась и старалась быть готовой к этому в любой момент? Самодовольство, подогретое превосходством и поднимающимся желанием, просто распирало его. Он был уверен, что правильно интерпретировал то, что видел. Разумеется, L хотела его. Может быть, даже была в него влюблена. Зачем еще нужно было следить за собой, как за девушкой, притворяясь мужчиной? Он вдруг почувствовал, как в штанах становится тесно. Это было немыслимо – возбудиться при виде мертвого тела, но ведь это было не просто мертвое тело. Выписывая на животе L пальцами витиеватые узоры, Лайт медленно опускался ими все ниже и ниже. – Ты должна была просто сказать мне, - несвязно бормотал он, пожирая глазами полностью обнаженное тело девушки. - Ведь тогда наше противостояние могло бы стать гораздо, гораздо более интересным… Я бы мог показать тебе страсть, порожденную ненавистью, но маскирующуюся под любовь. О, да. Я показал бы тебе, Рюдзаки. Мне бы нравилось трахать тебя. Снова и снова. Кончать на тебя… Слушать, как ты задыхаешься подо мной, постанывая от удовольствия. Как ломаешься, подчиняясь. И знать, что я Кира. А ты… Ты – L. Это совсем не то, что обычные девушки. Тебя я бы даже, наверное, полюбил… в каком-то смысле. Уж точно нашел бы способ задержать чуть подольше, чтобы сполна наиграться… Пожалуй, я бы вообще не стал тебя убивать, если бы знал. Я бы заставил тебя отречься от… от всего. Влюбил бы в себя до беспамятства и подчинил, чтобы ты всегда была рядом и наблюдала восхождение Киры, забыв, кем была. Его рука уже поглаживала кончиками пальцев жесткие волоски на лобке L, оценив и гладкость кожи выбритой части. Он перешел все мыслимые границы, но Лайту уже было не до этого. Он – Бог Этого Мира, он может делать, что хочет, и тот, кто посмеет его осудить или попытается остановить, пожалеет. Наклонившись совсем низко к телу, он жарко выдохнул в отрешенное мертвенно-бледное лицо, в тонкие бесцветные губы, согревая их своим тяжелым дыханием: - И я должен был быть твоим первым. Потому что так правильно. У тебя… Ведь у тебя же не было никого еще, L? Его пальцы уверенно скользнули еще дальше вниз по лобку, к самой интимной щелке, намереваясь прямо сейчас проверить. Но в этот момент густые ресницы L дрогнули, и огромные глаза ее неожиданно распахнулись. На Лайта в упор уставились слепые пустые белки, а в запястье железным хватом вцепилась мертвая ледяная рука… *** … Задохнувшись, издав сдавленный то ли хрип, то ли крик, Лайт рывком садится на кровати. Хватая воздух распахнутым ртом, словно выброшенная на сушу рыба, он выпученными от ужаса глазами слепо таращится перед собой, не в силах сразу понять, почему вокруг так темно. Но мозг постепенно оправляется от пережитого шока, и очертания знакомой комнаты медленно проступают из мрака. Ягами осознает, что на нем не строгий костюм, а пижама. И сам он в постели, а не в помещении морга. - Сон? – тихо шепчет он самому себе, еще не в силах окончательно осознать. – Такой… жуткий сон? Его волосы стоят дыбом, на лбу и висках ощущаются проступившие капли пота. Левой рукой, подрагивающей противной трясущейся дрожью, Лайт обессиленно вытирает лицо. И отчетливо слышит в царящей вокруг ночной тишине тихий звон звеньев цепи. Несколько мгновений он оторопело смотрит на наручник, болтающийся на запястье. А потом опускает руку и замирает, не в силах заставить себя повернуться. Сердце в груди бьется, как бешеное – кажется, вот-вот, и оно вырвется на свободу обезумевшей канарейкой. Медленно, очень медленно, затаив дыхание, Ягами поворачивает голову. Рюдзаки спит на боку, свернувшись калачиком на своей половине их широченной двуспальной кровати. В своей вечной белой футболке, повернувшись к Лайту спиной и подтянув колени к груди, словно даже во сне неосознанно защищая самые уязвимые части тела – пах и живот. Ягами не видит его лица – он видит лишь спутанные темные волосы, раскиданные по подушке, торчащее плечо и острый локоть согнутой поверх одеяла руки. Наверняка грызет палец во сне, или сжимает уголок наволочки в кулаке – спящий лучший детектив мира всегда выглядит так обманчиво мило, смешно и по-детски трогательно. Но сейчас Лайту вовсе не кажется это смешным. - Сон, - облегченно выдохнув, окончательно убеждается он. Отвернувшись, он двумя ладонями растирает лицо. И замирает, глядя перед собой в полумрак, пытаясь восстановить в голове детали так напугавшего его сна. Но они стремительно исчезают из памяти, словно слова на песке, смываемые подступившей волной. Во сне он был Кирой. И, кажется, ненавидел Рюдзаки. Что-то там было еще в этом сне, что-то связанное с Кирой, то, что сейчас мозг Лайта не в силах уже уловить – оно утекает, рассеивается, оставшись лишь смазанным ощущением. Ягами кажется, что это что-то действительно важное, но, как ни старается, вспомнить не может. - Бог Нового Мира, - неожиданно вспоминает он вместо этого. И криво усмехается, еле слышно буркнув под нос. – Какой бред. Приснится же. Рюдзаки как-то давно еще говорил, что, возможно, Кира возомнил себя Богом. Наверное, отсюда оно и взялось – это «Бог Нового Мира». Да и вообще, весь этот сон – не что иное, как квинтэссенция напряжения, в котором они живут все это время из-за расследования, мучительных логических построений, попыток вычислить опаснейшего массового убийцу, да еще и в режиме бесконечных подозрений в адрес самого Лайта. Он столько раз примеривал на себя образ Киры, пытался влезть в его шкуру – и не только ради расследования, но и чтобы снова и снова убеждать самого себя в абсурдности обвинений L, кажущихся такими правдоподобными. Не удивительно, что именно сейчас, когда они наконец-то нашли зацепку в виде связи смертей с ростом доходов Ецубы, все это вылилось в сон, что он Кира. Давление незаслуженных подозрений чуть спало, и мозг, пользуясь случаем, сбрасывает напряжение таким вот манером. Так что все вполне закономерно и объяснимо. Но… Но есть еще кое-что. Эрекция. Несмотря на пережитый ужас во сне, его пижамные брюки ощутимо топорщатся. Но Лайт не чувствует отвращения. Он прекрасно осознает – почему это. Ведь ключевым фактом в той части сна, что он (в отличие от всего, что было связано с Кирой) помнит очень даже отчетливо, являлось не мертвое тело L, а то, что L… L был девушкой. Красивой и сексуальной девушкой – во всяком случае, на взгляд Лайта. Он никогда не признался бы вслух, но ему всегда нравились девушки определенного типа: те, что в стиле одежды и внешне больше напоминали хорошеньких мальчиков. Вот почему его совсем не трогала Миса – с этими ее длинными светлыми волосами, откровенными нарядами с короткими юбочками, подчеркнутой женской жеманностью, глупостью и сексуальностью. Как, впрочем, не трогали и большегрудые обнаженные красотки из специальных мужских журналов. Если уж сравнивать, то гораздо сильнее его привлекала Такада – с ее закрытой одеждой, высоким ростом, короткой стрижкой и отсутствием яркой косметики на лице. Но Такаду он ни разу не видел раздетой, а вот L… L увидел. Пусть и во сне. И не так уж и важно, что он был там вроде как мертвым… Жуткая часть сновидения уже тоже рассеялась, смазалась, оставшись лишь неявным воспоминанием о причине его такого резкого пробуждения. Лайт сглатывает и опускает взгляд на себя в нерешительности. Он возбужден, и его дыхание сбито не только от ночного кошмара. И он уже очень давно не имел возможности сбрасывать естественное напряжение. Глаза сами собой закрываются, правая рука ложится на член поверх пижамных штанов. Лайт так давно не позволял себе к себе прикасаться, что с трудом сдерживает стон наслаждения. Он поглаживает твердый как камень член, лаская его сквозь мягкую ткань, но этого мало, катастрофически мало, и он запускает руку в штаны и начинает дрочить. Удовольствие нарастает, но в этот момент ему приходит в голову мысль, от которой он снова распахивает глаза и, не переставая быстро двигать рукой, оглядывается на спящего Рюдзаки. Если сон – это искаженное отражение собственных мыслей, переживаний и происходящих событий, то не скрывается ли в нем нечто большее? Что, если мозг, занятый на сто процентов расследованием дела Киры и поиском хоть каких-то зацепок, тем не менее, все это время краем сознания фиксировал и что-то еще, не менее важное? Проще говоря – возможно, во сне его подсознание сегодня открыло ему то, что, в силу концентрации всех ресурсов на Кире, он попросту не замечал. Ведь это так часто бывает – когда во сне находишь верный ответ… Продолжая дрочить, Ягами пытается при этом еще и соображать. Он ведь действительно никогда не видел Рюдзаки раздетым. Даже когда одному из них требуется помочиться (минутное дело!) – они никогда не ходят вдвоем в туалет. Хотя, казалось бы, вместе было бы очень естественно – во всех общественных местах писсуары стоят по нескольку штук в ряд, и это никого не смущает. Одно дело, когда надо занять унитаз, но – помочиться…. Но нет – один из них всегда остается за дверью. И это было требованием Рюдзаки, которому Лайт тоже не придавал до сегодняшнего дня значения. Но вот теперь… Все одно к одному: душ, туалет, вечная белая футболка, в которой L спит даже сейчас... Паззл сложился. Рука Лайта останавливает свои движения по напряженному члену, и он медленно вытягивает ее из штанов, не отрывая взгляда от согнутой спины спящего Рюдзаки. Соблазн слишком велик, а возбуждение слишком огромно, и слабые доводы разума о том, что нельзя позволять себе это, тонут во всепоглощающем внутреннем жаре. Риск, что он ошибается, что Рюдзаки на самом деле вполне себе парень, странным образом лишь подогревает желание разобраться прямо сейчас. И Лайт больше не может этому желанию сопротивляться. Осторожно, стараясь, чтобы не запуталась и не звякнула цепь, Лайт опускается на бок. Тихонько пододвигается вплотную к Рюдзаки и невесомо кладет ему на бедро правую руку, стараясь дышать как можно бесшумней и реже – словно бы он просто случайно обнял во сне того, кто спит рядом. Темные спутанные волосы L лезут ему в лицо, от них сладко пахнет ванилью и чем-то до боли домашним, и Лайт, шумно вздохнув, пододвигается еще ближе, прижимаясь к детективу всем телом. От соприкосновения его обдает жаром, он ерзает, стараясь прижаться сильнее, и не замечает, как чуть вздрагивает Рюдзаки, когда жесткий член Лайта упирается ему в задницу. Но густые ресницы его все так же сомкнуты, а дыхание – медленное и размеренное, поэтому Лайт остается в неведении и продолжает свое рискованное исследование. Он осторожно оглаживает бедро Рюдзаки и переносит руку на его впалый живот, чуть колышущийся от сонного размеренного дыхания. Сам Лайт уже задыхается, ему все сложнее сдерживаться и не начать пыхтеть L в затылок. Приподнявшись на локте, он нависает над детективом и пристально вглядывается в профиль его лица, а пальцы его правой руки тихо-тихо начинают собирать складками мягкую ткань белой футболки, подтягивая ее вверх. И вот наконец-то добираются до теплой и гладкой кожи. Нащупав неглубокую ямку пупка, Ягами тяжело сглатывает и, не удержавшись, перестает следить за лицом детектива, инстинктивно переводя взгляд на свою руку, изучающую чужой живот. В этот момент Рюдзаки чуть приоткрывает глаза и искоса бросает на Лайта сонно-заинтересованный взгляд сквозь ресницы. Но, как только он замечает, как тяжело Ягами вздыхает, собираясь снова повернуть голову, чтобы за ним наблюдать, как тут же плотно сжимает веки. И Лайт остается в полной уверенности, что его сосед (он почти не сомневается уже, что соседка) по кровати все еще крепко спит. Он так возбужден, что ему все сложнее сдерживаться, все сложнее изучать чужое тело лишь почти невесомыми прикосновениями. Но он все еще отдает отчет своим действиям, и потому снова пристально вглядывается в лицо детектива, готовый в любой момент отшатнуться и притвориться, что крепко спит, стоит заметить хоть легкую дрожь его ресниц. А его исследующая рука, тем временем, уже нащупывает мягкую резинку трусов, и, осторожно подцепив ее кончиком пальца, проскальзывает под нее. Лайт замирает и снова тяжело сглатывает, неосознанно еще сильнее прижимаясь к Рюдзаки всем телом, особенно членом. Теперь он на сто процентов уверен, что сон был правдив – потому что кожа детектива до самого лобка все такая же чистая, гладкая, без единого намека на волосы. Левая рука, на которую Лайт опирается, нависая над детективом, уже затекла, но он не обращает на это внимания. Вглядываясь в лицо Рюдзаки, которое кажется ему с каждой секундой все более женственным, Лайт облизывает губы и неосознанно улыбается. Так значит, все правда. Девушка. Девушка, которую Ягами сейчас разбудит мягким прикосновением к клитору и вагине. А если ему повезет, то он успеет изучить ее еще глубже в этой самой интимной части женского тела. А потом… Потом он заткнет ей рот поцелуем, обдавая жаром своего возбужденного тела, своей рвущейся на свободу страстью. И она не сможет не ответить ему - ведь она только этого и ждет. Иначе зачем ей так тщательно следить за собой, выбривая там кожу? Дрожа от возбуждения, Ягами торопливо проскальзывает ладонью по абсолютно гладкому лобку L, намереваясь проникнуть пальцами во влажную женскую щель. И… неожиданно ощущает под рукой теплый и мягкий член. И мошонку. Его словно окатывают ведром ледяной воды, сводя перевозбудившийся разум в жестокой судороге. Дернувшись, не веря своим ощущениям, Лайт рывком приподнимается на локте и вытаращенными глазами смотрит на свою руку, скрывающуюся в чужих трусах. Он так потрясен, что в первую секунду даже не понимает, что же произошло. Но в этот момент Рюдзаки поворачивает голову и в упор смотрит на него все еще сонным, но уже хитрым взглядом, полным насмешки: - Что-то не так, Лайт-кун? - Рюдзаки! – Лайт судорожно отдергивает руку и пытается отшатнуться на безопасное расстояние. – Это не то… Не то, что ты мог подумать! Но Рюдзаки уже стремительно переворачивается и, толчком опрокинув на спину, шустро вспрыгивает на Лайта верхом. И ловит за запястья его взметнувшиеся руки, инстинктивно пытающиеся защититься. - Да неужели? – он чуть наклоняется вперед, прижимая его запястья к кровати за его головой, с нескрываемым интересом вглядываясь в лицо Ягами. – И что ты надеялся там обнаружить? - Я… Да ничего! – Лайт пытается вырваться, извиваясь изо всех сил. Но затекшая левая рука играет с ним злую шутку, отказываясь подчиняться, а Рюдзаки сидит верхом на его животе, нависая над головой. И глаза его так странно сверкают в полумраке на бледном лице, обрамленном свисающими темными прядями. И телу почему-то невыносимо жарко от ощущения его горячего паха, и теплых бедер, и ног, крепко обхватывающих по бокам. И мысли путаются, путаются, и стыдно взглянуть детективу в глаза, а лицо уже просто пылает. Но он все еще старается привычно выкручиваться. – Я просто спал, Рюдзаки! Мне приснилось во сне, что ты девушка. Может быть, я нечаянно обнял тебя… Но я не нарочно! Это просто во сне! - Тебе снился сон, что я девушка? – живо переспрашивает Рюдзаки, легко пресекая попытку Лайта освободить руки, и снова с силой прижимает его запястья к кровати. И задумчиво тянет, словно не замечая, как он отчаянно извивается под ним. – Ну, надо же, прямо по Фрейду… Он склоняется еще ниже, перенося массу тела на руки, окончательно лишая Лайта надежды освободиться путем простого сопротивления – детектив в на порядок более выигрышной позиции и жестко фиксирует его своим весом, руками, ногами и бедрами. А Лайт не настолько сильней, чтобы просто скинуть его с себя. Теперь их лица находятся близко – так катастрофически близко, что Ягами уже просто не знает, куда себя деть. - А то, что ты Кира… Тебе случайно не снилось, Лайт-кун? – вкрадчиво шепчет Рюдзаки, обдавая теплом своего дыхания. Фрагменты коварного сна молнией пронзают мозг, на мгновение даже притупляя неправильно нарастающее возбуждение от этой их близости полуобнаженных тел, и Лайт, насколько это возможно, отшатывается на подушке: - Рюдзаки! Ты опять за свое! Сколько раз тебе говорить, я не… Но детектив вдруг склоняется еще ниже и закрывает ему рот поцелуем. Лайт сразу же вырывается, вертя головой, и испуганно выдыхает, беспомощно распахивая ставшие по-детски удивленными и растерянными глаза: - Ты… Ты чего?!! - Да ничего… - Рюдзаки слегка отстраняется и чуть пожимает плечами. - Я просто подумал: почему бы и нет? У меня тоже давно не было секса. Понимание – что он имеет в виду, бьет Лайта одновременно в голову и в пах. Разум взрывается возмущением и негодованием, но тело, возбужденное до невозможности и этим дурацким сном, и ошибкой, и жаркой борьбой, от которой он даже уже немного вспотел, предательски отзывается новой вспышкой желания. - Рюдзаки!!! Я не гей! – возмущенно рявкает Лайт, но собственный голос вдруг кажется ему жалким, он даже сам не может понять – чего в нем больше: ярости или соглашающегося отчаяния. - Ну, так и я не гей, - еще раз чуть пожимает плечом Рюдзаки с таким видом, словно они обсуждают что-то совершенно не значимое. – Ну и что? Он опять наклоняется и снова целует Лайта. Его губы мягкие, чуть сладковатые, и от него на удивление вкусно пахнет конфетами, и он такой жаркий, что Лайт даже не понимает – как это так получается, что он отвечает ему. И не просто отвечает, а даже позволяет проскользнуть языком себе в рот. От неправильности происходящего кружится голова и теряется ощущение реальности. Возбуждение и желание туманят мозг, лишая способности думать рационально. А когда губы Рюдзаки соскальзывают ему на щеку, а после – на шею, Ягами окончательно утрачивает способность искать причины, чтобы сопротивляться. - На самом деле, Лайт-кун, - Рюдзаки перестает его целовать, выпрямляется и выпускает его запястья из болезненно-жесткого захвата своих рук. И принимается деловито расстегивать пуговицы на его пижаме. – Все это штампы. Почему мы должны из-за них себя ограничивать, если оба нуждаемся в сексе? Или ты гомофоб? Почему-то то, как он бережно расстегивает пуговицы, действуя в своей обычной манере всего двумя пальцами, окончательно добивает Лайта. Он смотрит на его руки, на болтающееся на тонком запястье кольцо наручника, и чувствует, как пульсирует жаром оттопыривающий пижамные штаны член. Но детектив ждет ответа, и, тяжело сглотнув, Лайт вскидывает на него глаза. Рюдзаки смотрит на него одним глазом из-под упавшей на лицо длинной челки, сидя на нем верхом. - Н-нет, - Ягами качает головой и, облизав пересохшие губы, неожиданно даже для самого вдруг приказывает. – Сними футболку. - Я так и думал. Детектив замирает на мгновение, а потом шумно выдыхает, выдавая и свое нарастающее возбуждение. И подцепив за полу футболку, покорно стягивает ее с себя, небрежно швыряя на пол. Выпрямляется, опуская руки вдоль тела, давая себя как следует рассмотреть в ночном полумраке. Разумеется, на нем нет никаких эластичных бинтов, утягивающих женскую грудь. Как нет и никаких изъянов, объяснявших бы его любовь к вечным белым футболкам с длинными рукавами. Обычный нормальный парень – сухое поджарое тело, с пусть небольшими, но мышцами, чуть выступающими на руках, груди, животе. Слишком худой (ребра, особенно нижние, хорошо заметны под кожей), но и не тощий дохляк. Он сидит на Лайте в позе наездника, расслабленно положив ладони себе на бедра, и с любопытством наблюдает, как внимательно Лайт его разглядывает. Он достаточно привлекателен – но не как девушка, а как парень. Теперь, без мешковатой одежды, в нем нет ничего – совсем ничего – женственного. «Что за бред мне приснился?!» - думает Лайт. Он нарочно демонстративно медленно разглядывает детектива, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией: его широкие острые плечи, опущенные руки, грудь, впалый жесткий живот… Пока не натыкается взглядом на уже сильно топорщащиеся трусы. И тогда его снова обдает жаром, и вдруг становится жутко, что это происходит по-настоящему. Судорожно сглотнув, он окончательно теряет все остатки надменной невозмутимости и вскидывает на детектива снова беспомощно распахнувшиеся глаза. Рюдзаки пристально наблюдает за ним и, поймав его взгляд, насмешливо улыбается самыми кончиками губ: - Не очень тяну на девушку, да? Но Лайт не успевает ничего ответить, потому что Рюдзаки, видимо, уже наскучили разговоры, и он просто ложится на него сверху. Его твердый член упирается Лайту в живот, их обнаженные разгоряченные тела соприкасаются, и то, что это – неправильно, что так нельзя, становится не так уж и важно. Рюдзаки снова целует его – но теперь уже жадно, влажно и глубоко, он ерзает на Лайте, сползая бедрами ниже, чтобы устроиться поудобнее, возбуждая его до безумия. И все, на что Ягами остается способен, чтобы окончательно не потерять лицо, это с фальшивым смешком выдохнуть между поцелуями: - Я тоже… не очень… тяну… Рюдзаки в ответ только хмыкает и тихо шепчет ему в самые губы: - Это вообще не критично. Раздвинь ноги. И Лайт подчиняется – ему так хорошо, так жарко и так здорово целоваться, что больше думать вообще не хочется. Хочется лишь одного: продолжать. Продолжать испытывать это физическое наслаждение, и нарастающее возбуждение, и потную влажность их тел. Почему бы не попробовать новые ощущения, не переходя безопасной черты, разумеется? К тому же, он почему-то наивно уверен, что все еще контролирует ситуацию: сам он в пижамных штанах, а Рюдзаки в трусах и, теоретически, он может остановить это безумие в любой момент. Эта мысль привносит уверенность, и Лайт широко раздвигает ноги, давая возможность детективу пропихнуться между ними бедрами. Но дальше… Дальше все вдруг выходит из-под контроля. Разум капитулирует под неожиданно жаркими умелыми ласками и, когда Рюдзаки добирается губами до его живота, а потом чуть отстраняется и, положив кончики пальцев на резинку его штанов, вопросительно смотрит на Лайта – Лайт даже не думает возражать. Лишенный спасительного прикрытия пах обдает легкой приятной прохладой, а потом… Потом его член накрывают влажные губы Рюдзаки. И мир перед глазами взрывается от получаемого удовольствия. Лайт зарывается пальцами в густые волосы детектива и благостно закрывает глаза, отдаваясь целиком получаемому наслаждению. И мысленно спрашивает себя, какого черта он сомневался. Разве так уж и важно, кто делает тебе минет – девушка или парень, если это дарит такие фееричные ощущения? Наверное, потом L потребует подобного и для себя, но… Но Лайт не собирается брать в рот чужой член, ни сейчас, ни потом. Он вовсе не гей. Все, что он хочет – это получать удовольствие. И, надо отдать детективу должное – он умеет его доставить. Ягами думает, что Рюдзаки чуть позже ждет горькое разочарование, но сейчас он не собирается об этом ему сообщать. Наоборот, он удобнее устраивается на подушке и полностью расслабляется, всецело погружаясь в поднимающееся наслаждение. Он ничего Рюдзаки не обещал. Глупо с его стороны рассчитывать на благодарность. Но он не может не признавать, что в минете от парня есть свои преимущества - у них одинакова физиология, и детектив, в отличие от неумелых девчонок, похоже, прекрасно знает, как доставить максимальное удовольствие. Лайт уже задыхается, часто облизывая и покусывая свои губы, пытаясь растянуть на как можно дольше эти феерическое блаженство… Как вдруг в его доверчиво расслабленное тело вторгается инородный предмет. Даже не то, чтобы предмет – этот бессовестный извращенец бесстыдно засовывает свой почему-то влажный и скользкий палец ему в самое сокровенное место. Ягами дергается от неожиданности и странного, непривычного ощущения, и широко распахивает глаза. - Рюдзаки! Ты спятил?! – с возмущением вскрикивает он, одновременно подаваясь назад, чтобы скорее уйти от этого непрошеного вторжения. Но тут же осекается, потому что Рюдзаки выпускает его член изо рта и, вскинув голову, молча пристально смотрит на Лайта. И его узкое бледное лицо в обрамлении спутанных смоляных волос, с огромными темными глазами и влажными от слюны губами выглядит так порочно между широко расставленными ногами Ягами. В следующее мгновение он уже оказывается снова на Лайте, прижимаясь к нему всем своим жарким телом, глаза – в глаза, губы – в губы. Его дыхание уже пахнет совсем не конфетами, и, когда детектив целует Лайта, тот изо всех сил отворачивается: - Не смей меня целовать, идиот! Ты забыл, что только что было у тебя во рту?! - Твой член, Лайт, - Рюдзаки ловит губами его губы, и у Лайта больше не остается сил сопротивляться. Он морщится, но позволяет ласкать кончиком языка свои губы, не делая попыток вывернуться и отвернуться. – Разве тебе от этого было… плохо? - Не плохо, но… Ч-черт! Вовсе не обязательно после этого меня целовать! – пытается хотя бы голосом возмущаться Ягами, проклиная мысленно Рюдзаки за его привычку прямо называть вещи своими именами. Но мысли путаются, путаются… И он чувствует, как горячо пульсирует его дырочка ануса, освобожденная от чужого вторжения – то ли от облегчения, то ли требуя немедленного продолжения. Тело вышло из-под контроля, Лайт больше не понимает себя, не понимает, что хорошо, а что плохо и, застонав, он отвечает на настойчивый поцелуй Рюдзаки. И уже не возражает, когда, не разрывая поцелуя, детектив одной рукой подтягивает его колено к самой груди, а другой скользит вниз по его животу. И вновь проникает в него, но теперь уже сразу двумя пальцами. И это уже не просто необычные ощущения. Лайт невольно вскрикивает, дергаясь всем телом – ему кажется, он никогда не был настолько чувствительным. - Тшш… Сейчас все пройдет, - мягко шепчет Рюдзаки, удерживая его под собой и зацеловывая его жаркими, влажными поцелуями, от которых Лайт, вопреки неожиданной боли, снова возбуждается и расслабляется. Он и не думал, что детектив может быть таким – страстным, требовательным, властным. Тело привыкает к вторжению, боль отходит на задний план, и он начинает чувствовать совсем другие ощущения – никогда ранее не испытываемые им, но такие остро-волшебные. Пальцы Рюдзаки задевают что-то внутри него, и от этого так невыносимо приятно, что хочется кончить прямо сейчас. Инстинктивно Лайт трется о влажно прижимающийся к нему живот детектива членом, возбуждаясь уже просто неимоверно. – Ты же понимаешь, Лайт-кун, к чему все идет, - врывается ему в мозг мягкий шепот Рюдзаки, и от этого его хриплого приглушенного голоса по телу Ягами пробегает очередная судорога возбуждения. – Не можешь не понимать. Но если ты скажешь «нет» - я еще способен остановиться. Его пальцы в разработанном анусе Лайта двигаются уже легко и свободно, принося только сладостное наслаждение и ни капли боли. И Лайту плевать уже на неправильность происходящего и на то, как они завтра будут смотреть друг другу в глаза. - Да пошел ты… - невнятно бормочет он, обхватывая двумя руками шею Рюдзаки. И выгибается всем телом, прижимаясь к нему. Вторжение члена в задницу не просто болезненнее, чем вторжение пальцев. Теперь уже это по-настоящему больно. Лайт скрипит зубами, выворачиваясь, шипя Рюдзаки проклятия и изо всех сил сжимая повлажневшие вмиг ресницы. Но, как ни странно, при этом меньше всего он хочет, чтобы детектив останавливался. И он прижимает к себе Рюдзаки, находя компенсацию и возможность справиться с болью в его сбившемся рваном дыхании, его горячем вспотевшем теле, в его всклокоченной шевелюре, которую он безжалостно сжимает в кулаках, тоже, наверное, причиняя ощутимую боль. Но детектив вовсе не пытается отстраниться или освободить свои волосы от рвущих их скрюченных пальцев - он жарко шепчет что-то на ухо Лайту, зацеловывает его губы, глаза, шею, жарко ласкает свободной рукой. И боль отступает, снова уходит куда-то на задний план. И, когда Рюдзаки, с его разрешения, начинает осторожно и медленно двигать бедрами, Ягами охает от взорвавшего яркой вспышкой мозг сладкого наслаждения. Что-то там, внутри него, оказывается, может приносить даже большее удовольствие, чем традиционный секс. Во всяком случае – более острое, необычное и щекотливо-запретное. И он уже не стесняется стонать в голос, скребя пальцами спину партнера. Ему так хорошо, так упоительно, что мыслей больше нет никаких, нет вообще ничего, кроме их влажных переплетенных тел, слившихся воедино. Ему хочется, чтобы это продолжалось бы бесконечно. Он впервые не контролирует секс, впервые играет пассивную роль, не говоря уже о том, что он вообще впервые трахается с парнем, но ему это неожиданно нравится. Нравится перекладывать ответственность на партнера. Нравится, что можно расслабиться, целиком отдаваясь поднимающемуся наслаждению, сосредотачиваясь лишь на себе и не думая вообще ни о чем. Ни о чем, кроме того, чтобы продержаться подольше, в глупом стремлении не проиграть… Но в этом его спасает Рюдзаки. - Ну, давай же, - шепчет он ему в ухо срывающимся голосом, и подхватывает Лайта рукой под второе колено, тоже прижимая к его груди. – Я не смогу с тобой… трахаться до утра. У меня… почти год уже не было… секса. И все убыстряет темп фрикций. А потому, поднявшись на пиковую точку блаженства, Лайт спокойно кончает, ни в чем не пытаясь себя ограничивать или сдерживать, не боясь больше оказаться слабее. То, что Рюдзаки признал, что не способен долбиться в него до бесконечности, превосходя своей выдержкой, почему-то кажется Лайту маленькой, но победой. Вполне значимой компенсацией за неожиданность происходящего. И он рад этому приятному бонусу – и оргазм его особенно ярок. Рюдзаки сразу же выпускает его ноги и выскальзывает из него. И, встав на коленях, обхватывает ладонью свой влажный и скользкий член. Еще не отойдя от оргазма, Лайт лениво смотрит из-под ресниц как он дрочит, жадно хватая воздух губами и в наслаждении прикрывая глаза. И как ходят ходуном ребра под светлой кожей, и вжимается плоский живот, и облепляют темные пряди волос влажную от пота шею… Рюдзаки кончает Лайту на грудь и живот, бесцеремонно заливая горячей и липкой спермой. И замирает, тяжело дыша, вздрагивая всем телом от затухающих волн наслаждения и мягко поглаживая свой член, чтобы продлить удовольствие. Чуть отдышавшись, он опускает руку и приоткрывает все еще затуманенные оргазмом глаза. - Лааайт… - с придыханием чувственно шепчет он, кажется, даже не отдавая себе в этом отчета. Лайту нравится этот его хриплый голос. Он хотел бы сказать что-нибудь детективу, если бы не был полностью вымотан полученным удовольствием и жарким сексом, и ему не было совершенно лень говорить. И он обходится только вялой улыбкой. Но Рюдзаки понимает ее абсолютно неправильно. Его глаза широко распахиваются, и он, словно очнувшись, судорожно вдыхает воздух и подается к Лайту. - Лайт-кун, прости, я не должен был… - бормочет он. – Не должен был этого себе позволять. Я просто… Просто не до конца проснулся! И в его глазах столько раскаяния и вины, что Ягами с трудом удерживается, чтобы не рассмеяться. И этот человек только что вертел его, как хотел, обжигая страстью, заставляя стонать и терять рассудок, подчиняя и властвуя? - Расслабься, Рюдзаки, - лениво усмехается Лайт и легонько машет рукой. – Я не в претензии. Глаза детектива становятся озадаченными, и он недоверчиво смотрит на Лайта. - Ты… не в претензии, Лайт-кун? - Угу, - ноги Лайта, между которыми сидит Рюдзаки, все еще согнуты в коленях, и он вытягивает их, благостно расслабляя. И потягивается. - Даже, пожалуй, как-нибудь повторил бы. Если только ты не будешь пытаться лгать и придумывать оправдание, что «не до конца проснулся». К тому же, от меня такое же оправдание не показалось тебе достаточным. По телу струится нега, ему так хорошо и хочется задремать, только мешает ощущение некоторого дискомфорта в заднице, между полупопиями. Там неприятно влажно, скользко и липко. Под пристальным взглядом детектива Лайт лениво обводит глазами вокруг и наталкивается взглядом на безжалостно раздавленное пирожное с масляным кремом на тумбочке возле кровати. И хмыкает, снова переводя глаза на Рюдзаки: - Пожертвовал своим пирожным? - По-другому было никак, - дергает плечом Рюдзаки. Но ему явно не дает что-то покоя и, глубоко вздохнув, он решительно спрашивает. – Лайт-кун, ты уже был с парнем когда-то? - И когда только успел… - насмешливо тянет Лайт, завершая свою мысль и разглядывая остатки пирожного. А потом до него доходит вопрос, и он переводит взгляд на Рюдзаки. – Нет. Никогда. Почему ты спросил? Разве это не очевидно? Они некоторое время смотрят друг другу в глаза, а потом детектив вздыхает и опускает голову. - У тебя… Странная реакция для первого раза, Лайт-кун, - задумчиво, чуть запинаясь, негромко говорит он. – Ты производил впечатление человека, привыкшего считаться с моралями общества. Логично было бы увидеть если и не раскаяние в потере контроля, то хотя бы легкое сожаление и неясное чувство вины. Но ты… - Моралями? Моралями общества? – Лайт притягивает к себе колено и садится, обхватывая его руками. Чуть склонившись, он насмешливо заглядывает детективу в лицо, под скрывающие его пряди волос. – О чем ты, Рюдзаки? Это общество лживо, невежественно и лицемерно. В нем процветает коррупция и преступность. Каждого можно купить. Для каждого подобрать цену. Преступники, которые должны сидеть в тюрьме – разгуливают на свободе и терроризируют население, а никому до этого даже и дела нет. Ни одна нормальная девушка даже не может поздно вечером выйти на улицу, потому что на нее могут напасть какие-нибудь пьяные отморозки – просто так, ради смеха. Этот мир весь прогнил! И перед кем мне испытывать это «неясное чувство вины»? Кто вообще смеет судить меня? Рюдзаки медленно поднимает голову и очень внимательно смотрит ему в глаза. Его лицо снова бледно-застывшее, отрешенное, недоверчивое. Но Лайту сейчас так хорошо, что плевать ему на всю эту подозрительность L. Он легко улыбается и хлопает его по плечу: - Это общество со своими гнилыми моралями не стоит моих сожалений, Рюдзаки. Они даже Киру превозносят, как Бога. Так что не было никакой «потери контроля». У нас был отличный секс, о котором я не жалею. Мне даже не жаль, что ты оказался не девушкой. Пойдем в душ? - Угу… - Рюдзаки пытается привычно закусить палец, оценивающе разглядывая Лайта, но вовремя вспоминает, что вся его ладонь измазана в его же сперме. И он решительно опускает руку. – Да, Лайт-кун, пойдем. Кстати, ты прав – я солгал, что «не до конца проснулся». Прости, что пытался тебя обмануть, придумывая глупые оправдания – этого больше не повторится. - А ты ловишь все на лету. Приятно иметь с тобой дело, Рюдзаки, - усмехается Лайт. И деловито кивает. – Тогда купи нормальную смазку. Второй раз запихивать мне в задницу крем я не позволю.