Kiss and Swallow

Все пошло не по плану. В туманном и темном замысле, который Чейз строил в своей голове и щепетильно собирал, словно мозаику, по кусочкам, не должно было быть ни единой возможности, чтобы события развивались любым иным путем, кроме того, который он сам выберет. Даже в том темном виде, в котором лабиринт многоходовой игры развернулся в его голове; даже с учетом того, что он не видел всей картины и действовал интуитивно, на подсознательном уровне, не могло быть такого, что все выйдет из-под контроля и обернется против него самого. Оливер Куин не видел всего замысла. Он не мог нарушить правила игры, которую он даже не понимал. И Чейз чувствовал себя ослепшим в стремительно меняющихся обстоятельствах; как будто у него выбили землю из-под ног. Он все просчитал. Он все предусмотрел. Он продумал все возможные варианты развития событий. Он освободил зверя, чтобы приручить его и заставить подчиниться, и зверь обратился против него. Как если бы тьма выбралась из его головы и окружила его плотной аурой, и он больше не мог видеть, что происходит, только брести вслепую в темноте, будто котенок. И он понимал, что не может это контролировать. * * * * * «Ты больше не дергаешь меня за ниточки», — сказал ему Оливер, когда они остановились в коридоре тюрьмы; и синее освещение почему-то напомнило Чейзу интимную полутьму в подвале, где он заставил Оливера освободиться и открыться тому, что он боялся. Охрана замерла, будто восковые фигуры; медитируя в камере и шлифуя свой план до идеала, Чейз часто ловил себя на мысли, что рядом с Оливером он перестает замечать других людей; как если бы они были ростовыми куклами. В них не было той силы, той тьмы; в них не было ничего, что могло бы его привлечь. Они были мертвы без этой силы внутри. Но Оливер Куин нет. Он был жив. И он боролся. И его сопротивление притягивало Чейза, будто запах крови — голодного хищника. «По крайней мере, ты признал, что я дергал раньше», — он ответил с улыбкой; ни один мускул в лице Оливера не дрогнул, но Чейз ощутил его неприязнь и подавляемую ярость так отчетливо, словно они делили одно тело на двоих. У Чейза был туз в рукаве, козырь, чтобы застегнуть ошейник на шее зверя и подчинить его себе; он мог не видеть весь свой замысел, но видел дорогу, которую выбрал и выстроил — десять шагов, которые Оливер не мог просчитать и которые бы привели его к кульминации плана, прямо в смертоносную ловушку. Он не мог ошибиться. Но план вышел из-под контроля. Оливер Куин помог ему бежать — он ожидал это; это был его козырь, который ничем нельзя было перебить. Оливер Куин освободил его и прикрыл, стреляя в людей, которые должны были убить Чейза, если что-то пойдет не так. Оливер Куин выполнил свою роль в этом представлении так, как Чейз задумал это для него. Но что-то пошло не так, если в тот момент, когда Чейз собирался сесть в вертолет и подвести свой план к кульминационной развязке, Оливер догнал его. Чейз ожидал, что он начнет задавать вопросы. Но зверю, взгляд которого он перехватил за долю секунды, когда обернулся, не нужны были ни вопросы, ни ответы. Чейз учел все возможные варианты развития событий. Кроме одного. Что Оливер Куин потеряет контроль над собственным зверем. * * * * * Он пришел в себя в грузовике; челюсть ныла от удара, которым Оливер вырубил его возле вертолета, а в голове стоял такой туман, что несколько мгновений он прислушивался к монотонному шуму мотора и пытался отыскать — вслепую — выход в огромном лабиринте своего плана. Он ощущал себя так, словно кто-то взял его за шкирку, встряхнул и швырнул в самый эпицентр, откуда он больше не мог ни управлять, ни наблюдать. Чейз никогда не задумывал для себя непосредственного участия во всем этом представлении; он шел по грани, манипулируя и вынуждая Оливера делать то, что ему нужно. Но он точно не планировал сталкиваться с ним лицом к лицу в ситуациях, когда правила игры не на его стороне. «Я же сказал тебе, — произнес он и поморщился, когда челюсть заныла, — если я не сяду в вертолет, твои друзья умрут.» «Ты не убьешь их», — ответил Оливер почти мгновенно, будто выпалил заученную и отрепетированную фразу. Интересно. Чейз попытался приподняться и внезапно обнаружил, как натянулись наручники на его запястьях, впиваясь в кожу холодным металлом. Он дернул руками и поднес их к глазам, будто не мог поверить в то, что это реально. Он посадил зверя на цепь. Теперь зверь заковал его. Чейз сделал выпад — как если бы слова были острыми, словно лезвие. «Кого ты готов потерять первым? Фелисити? Тею? Джона?» Оливер съехал на обочину и остановил машину, заглушив мотор. Чейз попытался рассмотреть в лобовое стекло между спинками сидений, где они находятся, но увидел лишь темное небо и верхушки деревьев; и было так тихо, словно весь остальной мир вымер. Он даже не мог высчитать, сколько времени он был без сознания. Это не входило в план. И это не было деталью, которую невозможно просчитать. Это было разрушением — в чистом виде; как если бы карточный домик возможностей и вариаций, который Чейз строил так долго в своей голове, рушился и погребал их обоих под собой. Несколько мгновений в салоне было тихо, а потом щелкнул ремень безопасности. Чейз поймал себя на том, что затаил дыхание. Он проследил взглядом за тем, как Оливер перелез в кузов грузовика и опустился на корточки рядом с ним — прямо как в той прозрачной коробке-клетке. «И что теперь?» — издевательски спросил Чейз, всматриваясь в полумраке в лицо Оливера. Он попытался допустить мысль о том, что Оливер убьет его, и не смог. Что бы Оливер ни открыл в себе, когда выпустил зверя, это не привело бы его к убийству, не уничтожив то, чем он так дорожил. Чейз толкал его к этому, но был уверен, что человек, который притягивал его своими тайнами и темнотой, будет балансировать на грани. Ставки слишком высоки для него. «И как ты чувствуешь себя сейчас? — спросил Оливер; его голос прозвучал так тихо, что почти сливался с окружающей темнотой. — Ты получил, что хотел.» Чейзу захотелось протянуть руки и попытаться коснуться его, как если бы он растаял в воздухе — зловещая часть иллюзии; игра теней. Он сжал руки в кулаки, сдерживая себя, и усмехнулся. «Мы по-разному понимаем то, что я хотел.» «Меня, — на несколько секунд взгляд Оливера словно бы пригвоздил его к полу; казалось, что его глаза горят, будто у хищника. — Ты хотел меня, я здесь. К этому ведь все шло?» У Чейза перехватило дыхание. «К тому, чтобы ты страдал, — почти мгновенно ответил он, стараясь не выдать своих эмоций в голосе. — К тому, чтобы ты пожалел обо всем, что ты сделал. К тому, чтобы ты почувствовал себя монстром.» Оливер выдержал короткую паузу, будто обдумывал его слова и анализировал его — как делал это сам Чейз. Так быстро они не просто поменялись местами, а Оливер внезапно стал его отражением, искаженным видением того, что Чейз ощущал внутри себя; как если бы они были по разные стороны тонкого стекла, отделяющего их такие непохожие миры, а потом оно исчезло. И Нарцисс, всматривавшийся в свое отражение, упал в темную воду. И она поглотила его. «И какую роль во всем этом ты отвел себе?» Чейз ответил шипящим шепотом, сочившимся предвкушением и ядом; как если бы отвечала сама тьма. «Видеть, как ты падешь.» Странная усмешка мелькнула на лице Оливера — рассеянная полуулыбка, будто он вспомнил хорошую шутку, — и исчезла; он положил руку на горло Чейза и погладил его кожу большим пальцем. «Я потяну тебя за собой», — пообещал он. «Ты можешь попытаться, — хмыкнул Чейз; собственное сердце билось где-то в глотке, прямо под пальцами зверя, над которым больше ни у кого не было контроля. Не сводя с него взгляд, Чейз чуть запрокинул голову, когда пальцы Оливера двинулись вверх по его шее. — Я буду удивлен, если у тебя получится.» И про себя добавил то, что они оба — и Оливер тоже, он был уверен — знали и так: это не входило в план. Оливер медленно погладил его шею ладонью, а потом опустился с корточек на колени. Едва дыша и напряженно ожидая, что будет дальше, Чейз смотрел в его лицо, пытаясь уловить тот тонкий момент перемены, когда они оба перейдут грань. Он ощущал себя слепым и потерянным в собственной голове, но интуитивно понимал, что где-то здесь есть грань, и Оливер, ведомый своим внутренним зверем, балансирует на ней; и если он сорвется, события начнут развиваться слишком неаккуратно. Он был на десять шагов впереди, но сейчас он не мог видеть, что произойдет. Оливер наклонился к его лицу, и Чейз перестал дышать. Его руки машинально дернулись, будто он хотел выставить их перед собой и сохранить дистанцию, но в последнюю секунду передумал; в тишине звякнули наручники, Оливер застыл, и его пальцы на горле Чейза на секунду сжались, но почти тут же расслабились. Как когти кошки, которая играет с мышью, но еще не собирается убивать ее. Чейз был так напряжен, что в висках пульсировало; он задержал дыхание на несколько секунд, а потом выдохнул и попытался позволить тьме забрать контроль. И тьма сказала: не волнуйся об этом. Но рука зверя лежала на его шее, поглаживая кожу кончиками пальцев, и он в смутной тревоге ждал, что, если Оливеру больше нечего будет терять, он сломает все границы. А потом напряжение отступило в глубины его подсознания, поглощенное непроглядной темнотой, которая так завораживала Чейза; на смену горящему ожиданию того, что его рука в две секунды сломает Чейзу шею, пришло трепетное предвкушение: поднялось от кончиков пальцев на ногах вверх по спине и рукам, будто текло по венам; тьма разжала кулаки и расслабила горячие ладони. Она была так погружена в то, что происходило в лабиринтах подсознания, что не видела взгляд зверя, нависшего над ней в нескольких сантиметрах; взгляд, заставивший ее замереть, когда она его перехватила: Оливер Куин — или зверь; или кто сейчас держал контроль, — изучал ее. Тьма с трудом удержалась от улыбки. Там, в подвале, те шесть дней и шесть ночей, что они провели вместе; тот взгляд, которым Оливер Куин следил за каждым движением и жестом своего врага, оказывается, был изучающим. Чтобы потом, несколько недель спустя, когда они поменяются местами, воспроизвести его максимально точно. Будто в отражении темной воды, в которую всматривался влюбленный Нарцисс. И, подобно тому, как Нарцисс наклонился к своему отражению, тьма, затаив дыхание, следила за тем, как ее искаженное отражение наклонилось к ее лицу, к приоткрытым губам; после секундной заминки — как будто кто-то в голове зверя колебался, боролся за контроль, — Оливер поцеловал его. Тьма сделала глубокий вдох, будто перед погружением, и раскрыла губы; и рука зверя на ее горле расслабилась, а потом переместилась на грудь. Это происходит. Оливер убрал руку, но ощущение, будто кто-то сдавливает его горло, осталось — восторг перед планом, который был так щепетильно выстроен, отшлифован, разрушен и все равно привел его к этому моменту, когда человек, который так яро боролся против него и против себя, пал. Оливер углубил поцелуй; его пальцы вцепились в куртку Чейза и сжали ее; и сейчас он не переставал сопротивляться, пусть даже его попытки бороться с тем, что так сильно тянуло его к Чейзу, были обречены на провал. Разумом Оливер мог понимать, чем для него опасно поддаваться этим животным импульсам, темным, подсознательным и неконтролируемым. Но одного разума недостаточно. Никогда не было достаточно. Это происходит. Чейз задыхался, как если бы собственный план обратился в черный дым; такой же плотный, какой наполнял его камеру еще несколько дней назад; как если бы многоходовый карточный лабиринт в его голове обратился в пепел и осел в его легких. Пальцы Оливера забрались под его одежду и коснулись обнаженной кожи; на короткое мгновение грань между человеческими руками и звериными лапами стерлась в ощущениях Чейза так сильно, что ему показалось, будто в эту секунду Оливер разорвет его на части. Он сделал порывистый вдох, запрокидывая голову; его взгляд зацепился за острые верхушки деревьев на фоне темно-синего неба; он видел кусочек неба между сиденьями и чувствовал себя так, словно это все было иллюзией, и на самом деле он тонет в своей тьме с тонкими оттенками синего, пока губы Оливера, прочертив дорожку поцелуев по его подбородку, остановились на его шее. Все шло к этому. К освобождению. Тьма сжала его плечо, но не оттолкнула; первый порыв отстранить его от себя был недостаточно силен, и, после секунды колебаний, она расслабила пальцы, но не отпустила его. Наручники натянулись на запястьях так, что до боли впились в кожу. Оливер оставил слабый укус на его коже, будто пробовал его на вкус, а потом чуть отстранился и коснулся укуса губами. Кожа горела. Под осыпающимся карточным домиком своих многоходовых планов Чейз ощущал себя бестелесным и свободным, словно он сам был черным дымом. И он наслаждался каждой секундой, как если бы он отравлял этого зверя собой. * * * * * Оливер пересел за руль, но не спешил заводить мотор, и еще несколько минут в салоне царила абсолютная тишина. Прикрыв глаза, Чейз восстанавливал дыхание и прислушивался к каждому шороху, доносящемуся со стороны водительского сидения, пока вдруг не услышал собственный голос, будто со стороны: «И что теперь?» Ответа не последовало. Спустя минуту или две что-то с металлическим звоном упало рядом с ним; Чейз повернул голову и на ощупь провел скованными руками по полу грузовика, пока не наткнулся на то, что Оливер бросил ему: ключ от наручников. «Отпускаешь меня?» — хмыкнул он, расстегивая их и разминая запястья. «И не рассчитывай», — раздалось в ответ. Оливер завел мотор и развернул машину на дороге, возвращаясь обратно. Чейз бросил наручники и ключи на пол и заложил руки за голову. «Стоило догадаться, что ты не захочешь меня отпускать», — удовлетворенно произнес он. «Хочу посмотреть, каков будет твой следующий план, — ответил Оливер и добавил после короткой паузы. — Порази меня.» И к своему удивлению, Чейз услышал улыбку в его голосе.