-
Тайрелл никогда не был достаточно хорош.-
Тайреллу хочется ударить себя по лицу всякий раз, когда он делает ошибку. И чаще всего он поддаётся желанию — пощёчины отрезвляют, наказание подстёгивает трудиться усерднее, боль учит его быть сильнее. Иногда он бьёт других, но это никогда не помогает так, как могло бы. Как могло бы помочь, если перед ним стоял он сам; если бы он мог ухватить Тайрелла Уэллика за отглаженный до хруста воротник, отшвырнуть с силой, с победным криком, повалить, сделав подлую подсечку. Растоптать и унизить, заставить жалкого противника тягуче плеваться густой тёмной кровью. Обнаружить позже его — самого себя — хрипящего надсадно на земле — побеждённого и победителя. И, может, однажды, играючи, завершить начатое. Это было бы замечательно. Красиво и правильно. Он считал так раньше.-
Сейчас, когда он работает над, верно, величайшим делом, что мог бы сотворить в жизни когда-либо, для него есть другая привычка, помогающая возвратиться в русло, смешаться с потоком и продолжить кипеть, не став бесполезным. Глупый, отдающий чем-то атавистичным даже ритуал. Ритуал, напоминающий о том, кем они стали. Он складывает руки вместе, прижимаясь губами к сухим, чуть немеющим от клавиатуры пальцам. Он вовсе не молится, но стискивает ладони так крепко, будто стал первым, кому удалось поймать в свои ладони фею, ангела — нет — божество. Он думает об Эллиоте. Представляет, как тот, может быть, улыбнётся прозрачно, как умеет лишь он, наконец увидев, чего им удалось достичь.-
Тайрелл никогда не был достаточно хорош, но он как ни разу прежде близок к тому, чтобы стать.-
Когда Тайрелл разжимает руки, в них ожидаемо нет никого, но он чувствует себя апостолом, и за его спиной, он точно знает, незримо и незыблемо стоит чёрной тенью его бог и наставник, и он может ощутить его холодные пальцы на плече, кладёт свои поверх растерянно, а не найдя ничего — лишь сдувает непривычно спутанную влажную чёлку и продолжает работать. Пусть Эллиота нет сейчас рядом, он будет. И когда он будет здесь, он должен остаться довольным. Теперь Тайрелл видит то, что выше его, выше всего — Эллиот позволил ему видеть. Эллиот появился рядом в момент, когда он умирая от жажды, увязая в зубучем песке, бездумно брёл по пустыне, в которую медленно и незаметно превращал своё существование. Эллиот его глоток воды. Эллиот — вся вода, что он может выпить. Эллиот — бездонный колодец, из которого невозможно напиться. Эллиот его оазис, его смысл сражаться. Тайрелл вглядывается в строчки кода, но видит не вирус — Евангелие, и верит, что это войдёт в историю и станет легендой о новом начале, передаваемой из уст в уста. Иногда Тайрелл позволяет себе отдыхать. Теперь, когда конец (начало?) так близко, он даже разрешает себе грезить — о скором будущем, о том как он… Они, вдвоём, будут на вершине догорающего мира: он почти чувствует осколки под ногами и жар пепелищ, и ветер, жадно облизывающий их лица. Он открывает глаза — сквозняк бережно колышет выцветшие газеты, которыми оклеены стёкла. В старом помещении душно от работы системников, пыль кружится в редких лучах то и дело мигающих ламп. Ему хорошо и спокойно. Всё идёт по плану. Может быть, когда-нибудь Эллиот позволит ему попробовать свою улыбку на вкус.-
Тайрелл никогда не был достаточно хорош, и не будет, если не сделает прямо сейчас то, что должен. Когда Эллиот одумается, будет уже поздно; он, Тайрелл, станет годен лишь на то, чтобы смять и вышвырнуть его прочь, как делали до этого все, кого он желал быть достойным. Он не видит ничего из-за слёз, застивших глаза, и его рука дрожит, его голос дрожит, и он умоляет. Он ненавидит себя сейчас сильнее, чем когда-либо, и он отдал бы всё, чтобы стоять напротив Тайрелла Уэллика вместо человека (человека ли?), ставшего в одночасье его жизнью. Тайрелл Уэллик — тот, кем он стал за эти месяцы ради них — смог бы сделать всё как нужно, и убрал с дороги прежнюю никчёмную тень себя. Тайрелл спускает курок.-
Рукава его сорочки алые, сырые, всё кругом тоже пульсирует красным, или это пелена перед его глазами? Он безнадёжно прижимает руки к телу, оказывается, вполне уязвимому, смертному, к животу, к коже, к ране, пытаясь остановить тёплую кровь. Он здесь, они здесь, они так близко. Ему горячо и больно, и так горько. Тайрелл разомкнёт ладони, лишь когда дождётся помощи, и он знает точно: в этот раз его бог окажется именно там.