Прости

Сын фикрайтерши оказался вполне автономным существом: чужака в доме воспринял с философским похуизмом, внимания почти не требовал и пельмени на завтрак варил самостоятельно, причем на двоих. Тяжело Глебу стало только к вечеру, когда мелкий, нагулявшись, ловко увильнул от выполнения летних заданий: похуизм распространялся на все попытки призвать пиздюка к порядку немагическими способами. А с магическими накладка вышла: – Мама тебе яйца оторвет, – сходу заявил ребенок, едва завидел голубую искорку меж пальцев некромага. «Оторвет», – мысленно согласился Глеб и сбросил искру под ноги. – И что будем делать? – Ужинать, смотреть «FNAF» и спать, – невозмутимо пожал плечами пиздюк. – А ты – еще и убираться. Глеб скрипнул зубами в бессильной ярости, но железный аргумент, выдвинутый ребенком, поставил жирную точку в их так и не состоявшемся конфликте. Вечером третьего дня Глеб ощущает смутное беспокойство: тревога, на первый взгляд, абсолютно беспочвенная, вызывает какие-то давно затертые воспоминания. Кажется, что-то подобное он испытывал несколько лет назад, когда… – Ч-черт, – шипит Глеб, понимая, что это не его тревога. Мелкий поднимает на него удивленный взгляд, но от комментариев воздерживается. «Жаннка, ну покажи мне, покажи, где ты». Закрыв глаза, Глеб пытается настроиться на сестру по дару, но выходит плоховато: та слишком нервничает, и перед ее взором то и дело возникает образ магфицера с раздирателем в руках. Где-то вокруг угадываются обшарпанные стены и частично выбитые стекла в окне. Жанне отчаянно нужна его помощь, и он решает телепортироваться почти наугад – в надежде, что по левую руку от нее никто и ничто не стоит. Конечно, рискованно, но лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал. Надежды оправдываются – Глеб попадает в аккурат между Жанной и видавшей виды кухонной тумбой. Резко, не теряя времени на стабилизацию пространства, он делает шаг вперед и зажимает Жанну между собой и стеной, глядя в глаза опасности. Глаза у опасности карие и зло прищуренные: фикрайтерша, определенно, пребывает в бешенстве. Ее рука с кубком, почти до краев наполненным ценнейшим зельем, опасно дрожит, и некромаг вдруг ощущает сильнейшую ярость – эта маленькая истеричка совсем помешалась со своей любовью, ведь и ежу понятно, что фикрайтерша это зелье не отдаст никому, кроме него, уж тем более Жаннке. Ярость почти физически выжигает внутри Глеба черную дыру, которая требует немедленного заполнения, и Глеб, разворачиваясь, с размаху бьет Жанну по лицу. «Какого хуя ты творишь, сука?» – спрашивает он мысленно. Глаза Жанны моментально наполняются слезами, и черная дыра внутри только разрастается. «Я устала любить тебя, – отвечает Жанна, – позволь мне тебя забыть. Умоляю…» Глеб смотрит в ее темно-серые глаза и не может заставить себя отвернуться. Как и слез Жанны видеть – не может. Он представляет себе, что будет, если Жанна исчезнет из его жизни – истеричная и ревнивая, скандальная и надоедливая… привычная и надежная, верная и любящая. Картинка рисуется сразу – и Глеб ощущает горечь потери; вздрагивает: настолько реальным оказывается гипотетическое чувство. Он стискивает Жанну судорожно, будто в последний раз, и понимает: нет, никакой не последний, он этого не допустит. – Прости, – шепчет едва слышно, – прости меня. Дурочка, как ты можешь так думать? «Как я буду без тебя», – хочет добавить, но горло сводит сухим спазмом, и он лишь делает глубокий вдох. Волосы Жанны пахнут лавандой, и Глеб вдыхает приятный аромат еще раз – уже намеренно. Жанна несмело смыкает руки у него за спиной, и от этого ожидаемого и, казалось бы, давно привычного детского жеста, у Глеба сбивается дыхание. Он чувствует, как сантиметр за сантиметром увеличивается его член, упираясь в жесткий шов кожаных штанов, и вжимает Жанну в стену, выбивая из нее горячий выдох. Этот выдох обжигает грудь даже через футболку, но по телу пробегают мурашки озноба, поднимая каждый волосок на поверхности кожи. Глеб целует Жанну в макушку и спускается губами все ниже – лоб, переносица, едва заметная горбинка, кончик носа… он замирает и думает отстраниться – «глоток воздуха» своей сестренке он уже дал, и в сознании бьет набатом: «Подлость! Подлость!» но тихий щелчок входной двери играет на руку все нарастающему возбуждению: они с Жанной остаются наедине, и вселенная сужается до размеров обшарпанной комнаты в расселенном доме. Еще секунду назад четкое, сознание затапливает животным желанием, и Глеб целует Жанну в губы. Она отвечает неумело, наталкиваясь языком на его небо, зубы, случайно прикусив губу, но Глебу уже все равно – он почти не замечает этих мелочей, просто отстраненно фиксирует их в памяти. Снова ловит ее горячий выдох, и на этот раз по телу разливается жар; одежда вмиг становится тесной, душной и такой ненужной в этом маленьком мире. Глеб все-таки отстраняется – на короткий миг: сдернуть с себя футболку – и снова прижимается к Жанне. Ее ладони невесомо поглаживают напряженную спину, а он проводит языком по шее – от мочки уха и вниз, до кромки выреза на кофте. Встретив неожиданное препятствие, Глеб коротко взрыкивает и одним движением срывает с Жанны кофту; с лифчиком он обходится уже более сдержанно, но, будто компенсируя вынужденную задержку, с силой впивается в ее грудь, прикусывая сосок; Жанна стонет слишком тихо, и Глеб хочет слышать крик: он расстегивает ее джинсы, спускает их почти до лодыжек и встает на колени. Запах смазки возбуждает еще сильнее, и, забыв про нежность, Глеб припадает губами к клитору, проводит языком до влагалища и обратно; Жанна вцепляется ему в волосы и тяжело дышит, инстинктивно подается навстречу движениям, неловко выпутывает ногу из штанины и закидывает ему на плечо. Одной рукой Глеб сжимает ее бедро, другой почти неосознанно высвобождает пульсирующий член и сжимает его, проводит вдоль несколько раз невпопад, затем подстраивает ритм под движения языка. Наконец Жанна кричит. Глеб встает и, пока Жанна еще всхлипывает от оргазма, подсаживает ее коленом и сильным толчком входит. На мгновение ее глаза удивленно распахиваются, но он совершает несколько коротких движений, вызывая у нее вторую волну, и Жанна забывает о боли, снова проваливаясь в наслаждение. Он кончает довольно быстро, шумно вдыхая сквозь сжатые зубы и негромко вскрикнув на выдохе. Ноги дрожат от напряжения, и Глеб медленно опускается на пол. Обессиленная Жанна тоже сползает по стене. Жанна телепортируется с ополовиненным кубком в их реальность, а Глеб снова садится: уйти отсюда он пока не готов. Он ни черта не уверен, что Жанна выполнит его просьбу и передаст остатки зелья Лизе: закрывать свое сознание от некромажки, которая с тринадцати лет вытравливает волосы в ненавистный ей рыжий, он так и не научился – Жанна чувствует его тем чутьем, о существовании которого ни бабка, ни Чума, даже догадаться не могли. Наверное, от такого блоков просто не существует. Поэтому Глеб уверен, что она знает – он ее просто использовал. «Как всегда. Ничего нового». Новое все-таки было – мерзкое ощущение совершенного преступления. Глеб впервые понимает, что слово «преступление» образовано от сочетания «преступить грань». Переступить. И он переступил – через себя и через нее. Еще Глеб понимает, что за любое преступление полагается наказание. Но он надеется на помилование – Жанна всегда его прощала, должна, обязана простить и сейчас. Особенно после того, как он ей доверился – весь, без остатка. Она должна это понять. Не может не понять. По телу снова разливается жар, но это уже не приятный и возбуждающий огонь страсти. «Жгучий стыд», – вспоминает Глеб выражение из какой-то книги и коротко дергает головой, отгоняя непрошенную мысль. Он сидит на полу, притянув колени к груди, и смотрит в пустоту. Где-то там, за гранью этой вселенной, его маленькая рыжая богиня вершит его судьбу. А здесь на него скалится разбитое окно, и в бледнеющем небе умирают звезды. Глеб уверен, что забывать эту ночь он не хочет.