Какого, собственно, хуя?

Отплёвываться от земли приходится долго. Она везде – во рту, носу, ушах, глазах, под ногтями. В волосах наверняка немерено. Да и вообще он весь этой сырой и холодной землёй облеплён. Почти два метра, всё-таки. Юнги удовлетворённо хмыкает, замечая, что похоронили его, как он всегда и просил, в его любимом оранжевом спортивном костюме, в котором он смотрелся не иначе как бомж – зато люди не подходили и не общались с ним, несмотря на привлекательное лицо. Когда на Мина, ослепляя светом фар, несётся машина, он успевает подумать такое сладкое «Блять, ну наконец-то». Когда он же внезапно очухивается и понимает, что лежит в собственном гробу, то обречённо стонет гулкое «Да за что?» Всё ведь так удачно складывалось. Какого хуя он, собственно, вообще ожил, Юнги старается не задумываться. Всякое же бывает. Какого хуя он смог откопаться – загадка ещё сложнее. С десятой попытки удаётся вылезти из ямы, и Мин, устало вздохнув, присаживается на мокрую траву. Ощущение пиздатое. Сидеть рядом со своей развороченной могилой и любоваться звёздами на прекрасном ночном небе – что же может быть лучше, думает Юнги. Ничего. Через несколько минут он находит возле могильной плиты со своей самой стрёмной фотографией, сделанной, очевидно, рукожопным Намджуном, несколько шоколадных конфеток. Одну из которых сразу же дегустирует. Сладость оказывается вкусной. «Кайф», – проносится в мыслях. А потом он замечает стоящего в нескольких метрах от него Пак Чимина. Тот выглядит довольно комично – глаза выпучены, как у сушёной рыбы, которую Мин терпеть не может (не мог?), в руках цветы и горстка таких же, как у Юнги, конфет. Пак Чимин – симпатичный и дохуя милый сосед ныне «покойного» Юнги. При жизни они особо и не общались, только кивали друг другу при встрече, а Чимин всегда робко, но очаровательно ему улыбался. Почему он пришёл посреди ночи на кладбище, остаётся только догадываться. Почему Юнги встретил его в таком положении – тоже. «Надо поздороваться», – мелькает у Мина в голове. Он же у мамы воспитанный. Был. – Привет, – хрипит он, после чего Пак отмирает и смотрит на него более осмысленно. – П-привет. А ты… Чего это здесь… Как бы… Юнги понимает, что тот имеет ввиду, и меланхолично отвечает: – Да вот, лежать заебался, знаешь ли. Решил воздухом подышать типа, – и улыбается. – А… Бывает. – Чимин как-то криво усмехается и переводит взгляд на свои руки, – Я тут цветы принёс и конфеты… – Цветы не ем, а конфеты буду, – перебивает Юнги и протягивает ладонь, – А то от земли и червяков уже блевать тянет. Он понимает, что шутка удалась, когда Пак бледнеет и, сгрузив конфеты ему в руку, отскакивает назад. – Слушай, – подаёт голос Мин спустя несколько минут молчания и чавканья, – У тебя перекантоваться можно? – Что? – недоумённо переспрашивает Чимин, хлопая ресницами. – Ну, переждать бурю. Устроить привал. Бросить кости. Метафоры Чимин понимает ещё хуже. – Да бля, в гостиной у тебя на диване поспать можно? Я сейчас как бы вернулся, блять, с того света. И не горю, знаешь ли, большим желанием возвращаться к себе домой, где меня вряд ли ждут. – А как же твои друзья? – мнётся Пак, – Ну, те странные ребята… – Господь бережёт меня, раз ты сейчас стоишь здесь, и мне не придётся увидеть этих пидорасов так скоро. На самом деле Юнги, конечно же, очень любит и уважает своих товарищей. Но факт того, что они пидорасы, это не отменяет. Мин выбрасывает фантики в свою могилу и медленно поднимается, кряхтя и матерясь. Чимин следит за его действиями настороженно, но с явным интересом. – Хочу тебе сказать, – Юнги слегка улыбается, – Что твоя реакция мне нравится. – В смысле? – Ну, ты пришёл на кладбище к своему мёртвому соседу, а он вылез из могилы и разговаривает с тобой. Ты бы мог поступить, как в фильмах – заорать и убежать, размахивая руками. Кстати, почему ты пришёл ночью? Чимин после заданного вопроса отводит взгляд. – Просто, – тихо говорит он, а Юнги хмыкает. – Надо бы тут всё обратно закопать, – начинает было Мин, но тут воображение включается, и он представляет, как его раскопанную могилу и отсутствие в ней тела покойного обнаруживают. Как сообщают его родным и друзьям. Как они думают, что кто-то, блять, выкопал труп Мин Юнги и спиздил нахуй. Представляет и гадко улыбается, – Впрочем, зачем себя утруждать. Чимин смотрит недоумённо, а Юнги подмигивает ему, отмечая явное смущение парня от этого жеста. Всё-таки, странный человек живёт с ним по соседству. Не страннее самого Мина, однако. – Ну что, пойдём? – Куда? – К тебе домой, Чимин, я же говорил. Я собираюсь пожить у тебя, если меня, конечно, можно считать живым. Но если ты вдруг против, – он кидает на Пака нечитаемый взгляд, – то я клал на это сто хуёв. Поэтому хватит стоять и хлопать своими красивыми глазками, пошли. Я предпочитаю проводить свободное время дома, наслаждаясь сном. А сейчас у меня свободна каждая минута, потому что я, как бы то ни было, уже мёртв. Чимин от последней фразы оживляется и, когда они уже выходят с территории кладбища, осторожно спрашивает. – А это… Как это было? Ну… Очнуться в гробу. Страшно? – Как было, спрашиваешь… Я испытал такое сильное отчаяние, как никто и никогда. Я, блять, заебался ждать своей смерти, а когда, наконец, дождался – бац, и я снова тут. – Пак, видимо, понять его чувства способен от силы, и он вздыхает, продолжая, – Это как если бы тебе впервые в жизни дали торт, позволили лизнуть немного крема, а потом забрали. При условии, что этот крем был самым вкусным, что ты пробовал в жизни. Так понятно? – Тебе действительно настолько сильно хотелось умереть? – голос Чимина звучит тихо, но твёрдо. – Мне не хотелось умереть. Мне хотелось не существовать в принципе. Как только я в первый раз осмысленно посмотрел на мир, я понял, что пора съёбывать. И если ты думаешь, что я ничего для этого не делал, то ошибаешься. Все мои попытки суицида, так или иначе, были несостоявшимися, потому что кто-то постоянно вмешивался и не позволял мне закончить. Юнги вспоминает, как решил, что пришло время снова попробовать осуществить его мечту; как он убрался в своей комнате, дабы о нём помнили только хорошее; как открыл окно, залез на подоконник, расправил плечи и прикрыл глаза, последний раз в жизни вдыхая бодрящий запах выхлопных газов и ещё какого-то непонятного дерьма, наконец, чувствуя себя бесконечно свободным… И как чёртов Намджун влетел в его обитель без положенного по правилам приличия стука и с порога начал: – Бро, этот день слишком хорош, чтобы выбрасываться из окна, лезь обратно, ты ещё должен мне шесть тысяч вон, с прошлого года, между прочим, кстати, ты в курсе, что Тэхён собрался поменять пол, вот долбоёб, скажи, Чонгук, по-моему, против, ну и ещё бы – с тёлкой мутить, это же такая ответственность, обязательства там всякие, клятва на крови и ежегодные жертвоприношения, представляешь, Джин мне наконец-то дал, пошли отметим. Злополучные шесть тысяч вон Юнги так и не вернул, но нежелание видеться с другом хотя бы после смерти одолевает его по другим, вполне понятным причинам. Слишком много ненужной и отягощающей информации, плюс слишком много лишних, совершенно лишних и абсолютно лишних вопросов, в то время как Мин не готов ответить и на один. Недостатки дружбы с лучшими и незаменимыми. Чимин всю оставшуюся дорогу молчит, а Юнги невольно задумывается, дошло ли до того в действительности, что он ведёт к себе домой чёртового трупака, вылезшего из гроба. Чисто теоретически, осознаёт ли он? Это же сущий пиздец. Впрочем, сам Мин на его месте мог поступить намного хуже. Чимин-то, вроде как, логикой пользуется – Юнги выглядит как живой, ведёт себя адекватно, без агрессии, в общем, он всё тот же. Просто уже умер – но это мелочи и если совсем придираться. А Пак не придирчивый. Пак опасный, подозрительный и, очевидно, не тот, кем кажется. Потому что в его квартире в абсолютно каждом углу находятся небольшие алтари для поклонения непосредственно самому Мин Юнги, с кучей его фоточек по периметру, а ещё всяких в небытие канувших личных вещей – вроде старого порванного тапка (а он-то думал, что просрал его), серебряной вилки, заговорённой Тэхёном на удачу и подаренной на двадцатилетие (Юнги обычно чесал ей спину и оборонялся от лезущего обниматься Намджуна), и всего такого прочего. Впервые за последнее время у Мина появились вопросы, которые его реально волнуют. И которые он тут же задаёт. – Ты, часом, второй мой тапок не находил? У меня там была спрятана заначка. И какого хуя здесь так много моих стрёмных фоток – мог бы и отфотошопить, чтобы я получше выглядел, или, на худой конец, фотографа-сталкера нанять не с такими кривыми руками, как у тебя. Пожрать есть чё-нибудь? – Тапок свой пожуй… – бурчит в ответ Чимин, – Ты, как я вижу, совсем не удивлён тому, что видишь. – Не думаю, что мне стоит чему-то удивляться после всего, произошедшего со мной сегодня. Так что насчёт жратвы? – К этому я, если честно, не был готов… – выражение лица у Пака задумчивое, – Ты должен был быть таким же, только без потребностей вроде еды и сна. И ты не должен дышать. Ты можешь дышать? В голове Юнги потихоньку прорисовывается картина случившегося. Возможно ли… – Ты что, попросил Тэхёна оживить меня с помощью его дурацких ритуалов? – Я не думал, что это сработает! Никогда ведь не срабатывало… – Да, вилка не принесла мне удачу… – бормочет Мин, – Откуда ты знаешь, что у него не получалось? – Я ведь следил за тобой. Неоднократно, когда ты был в компании своих друзей. Они у тебя прикольные. – Тэхён решил сменить пол. – Хочешь поговорить об этом? – Нет. Я хочу жрать, спать и смотреть телевизор. Кажется, одновременно. Чимин недовольно хмурится. А потом его голову посещает гениальная мысль – сходить к Тэхёну и потребовать от него объяснений. *** На часах два часа ночи, а Юнги и Чимин стоят напротив двери в квартиру Кима. – Не будет ли некрасиво то, что мы пришли без предупреждения, да ещё и так поздно? – сомневается Пак, а Мин жмёт на звонок. – Поверь, такие люди, как Ким Тэхён, не спят по ночам. Сейчас он скажет, что ждал нас. Дверь открывается через десять секунд, являя взору хозяина жилища. Розовые носочки на волосатых смуглых ногах, короткие кожаные шорты насыщенного красного цвета, фиолетово-зелёный полосатый халат, подвеска с логотипом группы EXO, повязка на голове, придерживающая раскрытый веер на затылке. Ким Тэхён повседневный. – Я ждал вас, несчастные заблудшие души, – произносит он басом, а затем, наконец, распахивает глаза, – Ох ты ж бля, ёбаный стыд, Мин Юнги, свинья-корова-жопа! Я лично проводил отпевание на твоих похоронах, меня даже твои родственники камнями закидали и избили. Сколько лет, сколько зим! Проходи, не стесняйся, будь как дома, – он размахивает руками, двигаясь куда-то вглубь квартиры, и Чимин с Юнги следуют за ним. В гостиной ожидаемо сидит Чонгук, в одних трусах, но зато с коробкой пиццы, и Мин незамедлительно к нему подсаживается. – Давно не виделись, хён. Чего не заходил? – спрашивает Чон и чешет левый сосок. Юнги не отвечает, наслаждаясь халявной едой. – Кхм… – Чимин прокашливается, – Мы, собственно… Как бы это сказать… Юнги вроде воскрес типа… И вот… – Ты просил меня вернуть его, и я это сделал, – перебивает Тэхён. – Проблема в том, что твоя эээ… Магия реально сработала, – Юнги смотрит укоризненно, – И я хочу знать, какого блять хуя? – Моя магия всегда срабатывает! Я един с духами, ущербный землежуй! – оскорбляется Ким, – Боги посчитали, что ты достоин второго шанса, и я не в праве им перечить. Поэтому ты здесь, мой недалёкий друг. У тебя есть предназначение! – И какое же, интересно знать? – Ты поймёшь это совсем скоро. А сейчас сваливайте отсюда нахуй, пока ты меня не обожрал. Кто, по-твоему, платит за еду в этом ебучем доме? – возмущается Тэхён. – Что ж, это было не лучшей идеей, – говорит Чимин, когда они выходят на улицу, – У меня, кажется, появилось ещё больше вопросов. Юнги хмыкает, смотря на серебряную ложку в руках, которую напоследок втюхал ему Ким со словами «Это приведёт тебя к ответам». Здорово, блять. Мин вспоминает, что его «удачливая» вилка находится у Пака. Как и множество других вещей. Как и его многочисленные смазанные фото. На алтарях. По всей квартире. – Чимин, – тянет Юнги, – Знаешь, что я буду делать этой ложкой? – Эмм, нет… Что? – Рыть тебе могилу, – глаза Пака округляются, и он смотрит растерянно, – Рядом с моей, лет через пятьдесят. Пошли в круглосуточный, купим продуктов, а то у тебя жрать дома нечего. Пожалуй, я задержусь там надолго.