Луна и серебро

Они не ищут встречи друг с другом. Просто иногда безлунной ночью оказываются рядом на одном мосту. Она флегматично посасывает мундштук и выпускает колечки дыма, разглядывая подсвеченный звёздными бляшками тёмный провал над головой. Он ковыряет в носу, облокотившись на перила, и разглядывает ту же тьму под их ногами. Ничего нет. Только тьма, мост и они. Они ничего не должны друг другу. Они ничего друг от друга не хотят. И всё же эти редкие безлунные ночи нужны им. Просто чтобы знать наверняка: ты есть. — Как Хинова? — Хорошо. Пауза. — А как твои дети? — Как обычно, — жмёт плечами, запуская в полёт очередное своё «ископаемое». — Заходите как-нибудь на чай и выпить. Хинова будет рада. — Угу. Так раз за разом перемежается долгое совместное молчание ленивыми, ничего не значащими разговорами. Пока однажды что-то не ломается. Что-то хрупкое в этой тишине. Или что-то тонкое, связывавшее их. Просто однажды что-то становится не так. — Гинтоки. Она зовёт его по имени, не сокращая и ничего не добавляя, словно её он устраивает именно таким — как есть. — Что? — отзывается он ворчливо. Но внутри себя он уже готов ко всему: бежать, драться, спасать, если надо. Одно её слово — и Саката Гинтоки готов ввязаться в любую заварушку без шансов на спасение. Ибо — давайте будем честными — никаких шансов давно уже нет. Когда он так безнадёжно пропал? Когда впервые увидел её на фоне луны? Когда она скупыми словами и скупыми движениями командовала своими «девочками», а они внимали, готовые сложить головы за неё по одному только знаку? Когда она, истекавшая кровью, упрямо рвалась спасать Хинову и Ёшивару? Он помнил ярость, потопившую его, когда он увидел её связанной в лапах чёртового паука… Он всегда готов драться до последней капли крови за тех, кто ему дорог, кого он уважает. Но за неё он готов не умереть — но выживать, чего бы ни стоило. Только чтобы вновь уловить смятенную, стыдливую благодарность в глазах этой женщины. Только с ней он неизменно терялся и оказывался сам не свой. И в то же время именно с ней быть самим собой было легко. — Может, выпьем вместе? — Нет, — поспешно отзывается он, памятуя о последней совместной попойке, снившейся ему в кошмарах. Она опешивает слегка и замолкает. Выпускает в воздух тонкую струйку дыма и отворачивает лицо. — Что ж, ты прав. В Ёшиваре и без меня полно женщин. Красивых. Он злится, потому что не считает её некрасивой. По правде, он считает её красивейшей женщиной в Ёшиваре и во всём чёртовом Эдо. Он фыркает, выпрямляется и внезапно привлекает к себе, заглядывая в глаза. Проводит пальцами по шрамам: на лбу, на щеке. Очерчивает линию нижней губы. Зарывается пальцами в волосы, игнорируя то, что портит тщательно уложенную причёску. — Прекраснейшая женщина Ёшивары здесь, — отвечает он тоном, которому невозможно возразить. Каждое слово тяжело падает в ночной тишине и словно отпечатывается на камнях моста. — Но пить с тобой я не буду. Это опасно для жизни. Она не реагирует на шутку, захваченная внезапным оцепенением. Она вообще не в силах сейчас ни пошевелиться, ни вздохнуть. Слишком близко и слишком внезапно. Сейчас бы оттолкнуть, вырваться, залепить пощёчину или вышвырнуть наглеца в реку за непозволительные вольности… Она просто стоит и смотрит на него, забыв, о чём они вообще говорили. Этой ночью определённо что-то ломается. Гинтоки наклоняет голову и осторожно накрывает её чуть приоткрытые губы своими. И Цукуё отвечает на этот поцелуй. И даже Луна не знает, сколько они стоят так, целуясь, потому что они никогда не встречаются под её светом. Когда поцелуй истекает, он медленно отстраняется и возвращается к своим излюбленным перилам. Она глубоко затягивается, опираясь на перила спиной. Словно ничего не менялось, в то время как изменилось всё. Она докуривает свой кисеру. Он устаёт стоять согнувшись. — Заходи ко мне. У меня есть прекрасный чай. — Чай — это хорошо. Я зайду. Они расходятся, каждый в свою сторону, как обычно. Но в следующую безлунную ночь этот мост их больше не дождётся.