Группа крови

— Питер! — страшным голосом кричит Старк, и я ловлю себя на мысли, что никогда не видел его таким… испуганным? В следующее мгновение на меня будто обрушилась добрая часть мира. Удар. Темнота. ******** Я здесь. Не знаю где, но здесь. Я живой. Так, надо попытаться открыть глаза. Оказалось легче подумать, чем сделать. Борьба за поднятие век длится еще несколько минут и, наконец, мне удается приоткрыть один глаз. Ослепительная белизна света режет едва приоткрывшийся глаз и вызывает ассоциации с тем местом, в которое попадают праведники. Пространство вокруг меня залито таким ярким светом, что место кажется не вполне реальным. Я точно жив? Глаз закрывается, давая мне возможность пораскинуть мозгами относительно моего местоположения. И тут словно лавина на меня обрушивается воспоминание — аэропорт, драки, взрывы, Старк что-то кричит, но что, никак не разобрать, удар, боль, просто оглушительная боль на грани возможности выдержать ее и не умереть и темнота. Наверное, при взрыве в меня отлетел кусок здания. Боже, а что с Тони? Глаза распахиваются сами собой, и свет все также беспощаден к ним. Они мгновенно наполняются слезами, которые в свою очередь стекают по щекам, но это меня сейчас не особо волнует, потому что я вижу его. Тони сидит напротив меня, уперевшись локтями в колени и опустив лицо в ладони. — Мистер Старк, — вырывается у меня хрип. Тони вздрагивает и смотрит на меня. И снова я понимаю, что никогда не видел его таким. Мягко говоря, он выглядит помятым. Словно он не спал пару суток. Оброс щетиной, но самое главное — его глаза. Они опухшие от слез. Я никогда не видел железного человека таким уязвимым и мне становится страшно. Потому что когда ты видишь кого-то очень-очень сильного в таком состоянии, ты просто не можешь поверить в то, что он может быть слабым. Кто угодно, но только не он. Особенно, когда это тот, кого ты любишь. — Мистер Старк, — повторяю я отчасти для того, чтобы убедиться, что это правда он, и он здесь, а не является предметом моей фантазии. Я все-таки довольно сильно ударился головой, и теперь от нее можно ожидать чего угодно. Он поднимается, подходит к моей кровати, садится на нее и смотрит на меня так, будто я — главная ценность в его жизни. — Паркер, официально заявляю, что ты чуть не разбил мне сердце, — с этими словами он кладет свою ладонь мне на щеку и поглаживает ее большим пальцем. Его голос звучит хрипло, но по-обычному, уверенно и властно. Слезы уже льются неконтролируемым потоком, заливая руку Тони, а лицо растягивается в идиотской улыбке. — Пока ты не стал задавать вопросы, расскажу все сам. При взрыве в тебя отлетел солидный кусок здания, и это чудо, что ты остался жив. Тебе пробило голову, и ты потерял много крови. Собственно говоря, это Романова оказала тебе первую помощь и доставила к медикам. Потом оказалось, что тебе нужно переливание крови. Из всех нас, у нас с тобой оказалась одна и та же группа. Короче говоря, Питер, теперь в тебе течет моя кровь. Теперь на его лице заиграла обычная ухмылка, но она не была саркастичной, и это было приятно. — Значит, мы теперь одной крови? — пытаюсь пошутить я, потому что не знаю что сказать человеку, который спас меня. — Точно. Как ощущения? — Тони убирает руку от моего лица и опирается о кровать. — Все тело очень болит, — нет смысла говорить, что все в порядке, потому что это совсем не так. — Неудивительно. Помимо пробитой головы, у тебя сломано несколько ребер. Ну и многочисленные гематомы. Но ничего, подлатаем тебя, и будешь как новенький. Кстати говоря, врачи говорят, что тебя скоро можно будет забирать домой. Будем продолжать лечение в Башне. Скоро домой. Он встает с кровати, потягивается и направляется к выходу. — Простите меня, мистер Старк. — За что, Питер? Это я должен извиняться перед тобой за то, что не смог уберечь тебя, — его лицо каменеет, а взгляд на мгновение становится отрешенным, будто он смотрит сквозь тебя. Он снова смотрит на меня. — Тебе нужно отдохнуть. Я позову персонал. Я буду здесь, рядом, так что не переживай, — он улыбается мне так, как умеет только он, выходит аккуратно прикрывая за собой дверь. Через минуту появляется улыбчивая медсестра и интересуется: «Как ты себя чувствуешь Питер?» На что я приподнимаю кисть и трясу пальцами, показывая: «Да так себе, знаете ли, бывало и лучше». Она подходит к приборам, что-то переключает, и я прошу ее задвинуть жалюзи, потому что если свет будет продолжать драть мои глаза в том же духе, я за себя не ручаюсь. Она кивает, улыбается, исполняет мою просьбу, снова подходит к кровати, на этот раз управляясь с капельницей. Завершив манипуляции, она говорит о том, что мне нужно отдохнуть. А еще что мой отец очень заботлив. Я киваю и улыбаюсь ей. Она уходит, оставляя меня одного. В палате наконец-то приглушенный свет, и я начинаю погружаться в состояние между сном и реальностью, когда воображение уже рисует тебе начало твоего сна, но ты еще ощущаешь присутствие реальности. И на стыке этих двух миров последней проносится мысль о том, что после смерти родителей, а потом и после смерти тети, единственный человек, который проявлял ко мне заботу, был Тони Старк. И после этого я погружаюсь в темноту. ******** Ночью я просыпаюсь от крика. Своего. Тони трясет меня двумя руками и, склонившись надо мной, повторяет: — Проснись, Питер, да проснись же ты. — А. Что случилось? — спросонья спрашиваю я, хотя чувствую, что меня бьет озноб, и пресловутое очнулся в холодном поту — это как раз про меня. — Ты разорался как сигнализация от домушников, перепугаешь тут весь персонал. Кошмар приснился? — Я не помню. Я на самом деле не помню. Мне частенько снятся кошмары. Но до воплей доходило редко. Видимо, сегодня снилось что-то действительно жуткое. В палате уже темно, наверное, сейчас середина ночи. Я смотрю на Тони, он в другой одежде, с той же щетиной, но в целом выглядит лучше. Ну, насколько это можно различить в темноте. — Тони, — я первый раз называю его так просто, по имени, и, конечно, я осмелился на это только благодаря темноте, потому что она все делает другим, и сложные слова произносятся легче, — Ты не бросишь меня? Я знаю, что не надо задавать такие вопросы. Но я не могу не спросить. В комнате повисла тишина, и я уже пожалел о том, что задал такой идиотский вопрос. Тони медленно подошел к моей кровати, сел рядом, и, оперевшись на локоть, склонился надо мной. Его лицо в нескольких сантиметрах от моего, а карие глаза кажутся черными, и если не знать его, то такой вид внушает трепет и, наверное, даже страх. И я не могу унять стук своего сердца, когда чувствую тяжесть его тела на моем, и из-за близкого состояния ощущаю запах его кожи. Сердце начинает стучать просто оглушительно, и мне начинает казаться, что в этой зловеще повисшей тишине он тоже слышит этот звук. Это звук страха. Так звучит жертва, которая стоит перед хищником и в последние секунды своей жизни смотрит на своего убийцу, не в силах оторвать от него взгляд. Не самая лучшая ассоциация, учитывая все то, что он для меня сделал, но отделаться от нее я не в состоянии. — Больше никогда не задавай мне таких вопросов, Питер. Сердце пропускает удар. Оно словно останавливается. Он произносит эти слова шепотом. Но в тишине этой комнаты они гремят не хуже взрыва. Какой я все-таки дурак. — И никогда не смей даже думать о том, что я когда-нибудь брошу тебя. Пока я жив, я всегда буду защищать тебя, и ты всегда должен помнить о том, что, что бы с тобой не случилось, у тебя всегда есть я. Не зная, что говорят в таких ситуациях, в которую я собственно сам себя загнал, я просто обхватываю его руками и прижимаюсь к нему. Он не отстраняется, а лишь приподнимается с локтя и усаживает меня, не разрывая объятий. В тишине ночи я обнимаю Железного Человека, и чувствую себя самым счастливым на свете. Ему не плевать на меня, он спас меня, в конце концов, во мне теперь и в самом деле течет его кровь. И я слышу, как стучит его сердце. Быстрее чем обычно. — Не вздумай снова поливать меня слезами, — говорит Тони и, ухмыляясь, отстраняется. — Не буду, — отвечаю я, хотя от нахлынувших эмоций я мог был залить пол в палате. — Мне остаться с тобой на ночь? — спрашивает Тони. — Да, — просто отвечаю я, потому что на данный момент это мое единственное желание. — Тогда двигайся. Я не собираюсь просидеть в том кресле всю ночь, -отвечает он и, скинув ботинки, ловко пристраивается сбоку, благо ширина кровати это позволяет. Закидывает руку мне под голову, а второй прижимает к себе, и я утыкаюсь носом ему в грудь. Он запускает руку мне в волосы и медленно перебирает их, положив подбородок мне на затылок. Мир сузился до этого момента. Для меня мир вообще перестал существовать как таковой. Есть только объятия Тони. Тепло его сильного тела. Надежность, которую он излучает, я ловлю каждым миллиметром тела. Мне нечего боятся, когда он рядом со мной. Меня накрывает волна чего-то такого, что ощущаешь всем телом, но никогда не можешь описать словами, как ни старайся. Это не возбуждение, а смесь восторга, обожания и преданности. И, в этот момент я понимаю что или сейчас или никогда. И я осторожно прижимаюсь губами к его шее. Рука в волосах замерла, но это не самое страшное, потому что, зная темперамент Старка, он после моей выходки запросто мог выдрать мне клок волос и не посмотрел бы, что я вообще-то ранен. Он слегка отстраняется и я поднимаю на него глаза, благодаря темноту, за то что она скрывает стыд, который разлился багровыми пятнами на моем лице. — Ты не станешь, потом об этом жалеть? — спрашивает он меня. Свет от фонаря падает на его лицо, и могу поклясться на чем угодно, что это самое красивое лицо, которое я видел в своей жизни. Я молча пялюсь на него, потому что у меня перехватило дыхание, во-первых, от того что я все-таки решился прикоснуться к нему ВОТ ТАК, а во-вторых, от того что не встал и ушел, а спрашивает о том не стану ли я жалеть о том, что я хочу. Нет, нет, нет и еще миллионы раз нет. Я все для себя решил. Я хочу принадлежать ему, потому что он — самое удивительное, что могло бы со мной произойти в жизни. Неважно, что мне 17, и я только начинаю жить. Есть вещи, которые нужно успеть понять очень рано. Потому что я живу у него уже два года с того момента, как не стало тети. Потому что я не хочу, чтобы он был мне отцом. Я хочу чего-то такого, чего не бывает между детьми и отцами (в обычных условиях). Потому что я точно знаю, что если мне прийдется отдать за него жизнь, я это сделаю не задумываясь. Мысли бьются в моей голове, но ни одна не срывается с губ, и, возможно, он как-то понял, что как собеседник я сегодня не очень, и прождать от меня ответа можно до утра. — Надеюсь, что нет, — говорит он. И в следующее мгновение прижимается к моим губам. Это ни на что не похоже. Серьезно. Ну, возможно, отчасти похоже на то, как на меня обрушилось здание. Головокружение. Сладкое головокружение. Рот приоткрывается сам собой, и он проводит кончиком языка по нижней губе, слегка прихватывая ее зубами. Я уже совсем не понимаю, что делать. Нет, я конечно целовался до этого, но все эти поцелуи были какие-то не такие. Слишком быстрые, суетные, словно говорящие: «у меня сейчас времени совсем нет, так что давай разделаемся с этим побыстрее». Возможно, потому что они были с ровесниками. Здесь все было абсолютно по-другому. Старк заставил меня просто дрожать от волнения и едва ли не стонать от того, что наконец-то я ощутил его язык на своем. О да, с каждым разом хотелось все больше. Хотелось, чтобы эти горячие губы никогда не отрывались от моих, а язык просто поселился рядом с моим. Если хотите, он просто трахал меня языком. Вот так. С каждым разом отравляя все больше и больше. В какой-то момент он отстранился и глядя мне в глаза тихо произнес: — Давай сейчас не будем торопить события, ты очень устал, как и я. И мы все-таки в больнице. Выясним все дома, договорились? Я все также пялюсь на него, как он сам не раз говорил «оленьими глазами», и киваю. — Вот и отлично. Мне уйти на кресло, чтобы эм… ну, не отвлекать тебя? -он привычно ухмыляется. — Нет, не нужно, я просто отвернусь, — переворачиваюсь с левого бока на правый, старательно скрывая вставший колом член, и стараюсь подумать о чем-то мерзком, чтобы возбуждение ушло, потому что как ни крути, тут уж сам себе рукой не поможешь — ситуация не та. Старк действительно никуда не уходит, а лишь приваливается сзади, не забыв закинуть на меня ногу. Что ж. Я хотя бы дал понять, что мне нужен Тони как любовь и любовник. И кажется, он не против. В конце концов, скоро мы будем в Башне и выясним все дома. У нас дома.