вишневый цвет моей жизни

Город просыпается медленно. Югем вот тоже не любит рано вставать, но приходится. Он открывает глаза, фокусируя взгляд на почти белом потолке. Ведет правой рукой по постели — пусто. Ким выдыхает, зная, где найдет Бэма. Он садится и видит, как старший сидит на подоконнике, подогнув под себя тонкие ноги, и неотрывно смотрит в окно. — Ты проснулся, — констатирует таец, не поворачивая головы. — А ты простудишься. — Тебя это вовсе не заботит, — вяло огрызается, все же вставая с подоконника. Да, ему сложно. Да, он всю жизнь был натуралом, а тут этот БэмБэм с его по-девчачьи пухлыми губами и тонкими ногами. Ему сложно принять такого себя, и в этом нет ничьей вины. Но Бэму тяжелее, потому что Югем все еще не может до конца стать таким же как он. Младший заглядывается на красивых девчонок, а больно от этого только ему, разве честно? — Завтрак на столе, если что молоко на подоконнике, — говорит Бэм и уходит к шкафу, чтобы тихо одеться и уйти. — Бэм, ты снова начинаешь? Старший останавливается и горько усмехается, смиряя Югема отчаянным взглядом: — Не я начинаю, Югем-а, а ты. Я дам тебе неделю и ни днем больше. Если за это время ты решишь наконец, мне будет легче, какое бы твое решение ни было. Если ты не сможешь определиться, это придется сделать мне, — он накидывает толстовку на голое тело и уходит в прихожую, даже не смотря на младшего. Ким следует за ним. Они молчат, пока Бэм зашнуровывает кроссовки и берет свою сумку. Старший кидает быстрый взгляд и отворачивается лицом к двери. — Неделя, Югем. Всего одна неделя, помни, — он нажимает на дверную ручку и бесшумно выскальзывает из квартиры, оставляя лишь легкий запах своего парфюма. Югем рычит, пиная ни в чем не повинную обувь. Как же все сложно, черт возьми! У Югема есть последние семь дней.