Часть 1
12 июля 2017 г. в 23:35
На небе медленно зажигались звёзды — одна за другой, как будто там, высоко, собирался рой из разноцветных светлячков. Ночь была безлунной и оттого тёмной. Фейнериль вовсе не радовался, что тёмное время суток застало его и идущего с ним юного бретона посредине пути, ведь хотелось успеть попасть в Коррол дотемна: тогда бы не пришлось снова укладываться в спальник на холодную землю и тогда бы, наконец, выдалась возможность отдохнуть. Переход из Брумы оказался на удивление трудным.
Неотрывно глядя на только разгоревшийся костерок, альтмер затосковал. Клонило в сон, и только воодушевлённый трёп мальчишки рядом не давал сомкнуть веки тут же. Тьен говорил обо всём подряд: о такой далёкой коллегии Винтерхолда, которая почему-то волновала его больше всего, о босмерке, обворовавшей его в Анвиле ещё неделю назад — и потом попавшейся на какой-то другой краже. А ещё он что-то спрашивал, и немного рассеянный Фейнериль расслышал вопрос не с первого раза.
— Фейн! — бретонцу пришлось повысить голос. — Так почему всегда рассказываю только я?
— Мне больше нравится слушать. И тебе всегда есть что рассказать, трещалка, — усмехнулся альтмер, подсев ближе к костру. Он помедлил, а затем серьёзнее добавил: — Да и вряд ли то, что я расскажу, окажется весёлым.
— А необязательно весёлое. Что же у тебя там за истории?
Фейнериль призадумался. Он мимолётом вспомнил своё не слишком радостное детство и ещё более трудное юношество. Мутно припомнились лица младших сестёр — с тех пор, как в родной дом прилетела Великая война на своих обожжённых крыльях, эльф не видел их. В памяти возникали лишь тёмные обрывки прошлого и совсем ни одного луча света.
— Послушай, — разрушил неловкое молчание Тьен. — Ты ведь альтмер?
— Посмотри на меня и не задавай глупых вопросов… — снова усмехнулся Фейн, на миг прекратив думать о плохом.
— Да нет же, я не договорил. Ты ведь альтмер, но воевал на стороне Империи?
— Ну я ведь говорил, почему опять спрашиваешь? Да и не воевал, целителем был.
— И как оно было?..
Фейнериля охватил невероятный страх, когда он не застал каджита дома. Обычно если тот уходил из своей прогнившей насквозь хижины, не стоило ждать ничего хорошего. И это убеждение подтвердилось сейчас наихудшим образом: эльф нашёл Дж’Атри, но это лишь ещё больше погрузило его в бездну отчаяния. Едва ли существовали вещи хуже, чем найти друга, с которым ещё утром разговаривал, лежащим в луже собственной крови, с пробитым черепом и переломанными лапами.
Даже прикасаться к телу каджита было страшно и гадко. Альтмер корил себя — неправильно это. Самым гадким был не этот труп, а те, что остались от душ убийц. Фейн догадывался — этот кошмар сотворил не один человек. Такие никогда не нападали в одиночку, толпой гораздо проще издеваться над теми, у кого уши поострее или хвост есть. Глупым и узколобым, коих всегда было много в эльфовой деревне, а с начала войны стало ещё больше, всегда было легче кого-либо обвинить или «наказать», нежели открыть глаза и подумать, кто же на самом деле виноват во всём. Им и в голову, вероятно, не приходило, что на самом деле не здешние альтмеры и не бедный Дж’Атри привели в Сиродил армию Доминиона.
Фейнериль должен был смириться: первыми на войне страдали невинные — и преданные. Но юное, ещё не покрывшееся коркой жестокости сердце упорно твердило: с таким мириться нельзя. Глаза застлало туманом от проступивших слёз, а в голове звенело пронзительно: «За что?»
Мгновениями после туман разрезала ясность — здесь для Фейна места больше нет. Это могло бы показаться несправедливым и неправильным — бросить мать с младшими сёстрами наедине со всей жестокостью других обитателей родного селения. Но и оставаться в тылу альтмер больше не мог, пресытился уже, насмотрелся на «истинных патриотов Империи», которые только и могли, что напиваться, хаять «жёлтоухих», после всего этого домогаться до Фейновой матери и считать, что поступали исключительно правильно и разумно.
Он уже решил — его место там, среди тех, кто любили родину не на словах — на деле. Фейнериль уйдёт как можно скорее и понадеется, что семья его поймёт. Пусть мама и будет причитать, пусть и вспомнит о так же ушедшем и вскоре пропавшем отце, пусть младшая сестра в слезах повиснет на шее. Пусть он сам смутно видел, как всё будет дальше, пусть он раньше не держал в руках оружия и не обладал невероятным магическим даром — пусть.
Фейнериль похоронит друга и уйдёт. Сразу же, больше ни о чём не думая.
— А как дальше-то? — нахмурив брови от заинтересованности, спросил Тьен. — В войске-то, поди, имперцы альтмера ещё хуже приняли, да?
— Конечно. Они таких десятками на поле боя насквозь прошивали, а тут пришлось плечом к плечу с ушастым. Ну, в случае меня, то и не пришлось: говорю уже сколько раз, решили, что воин из меня никакой, но раны латать вполне гожусь. Вот я и латал, только и простое «спасибо», произнесённое сквозь зубы, слышал через раз. Времени на всякие благодарности не было и не особо нужны они мне были. Вот только от злобных взглядов, будто я предатель, становилось до жути обидно.
Тьен слушал, не сводя глаз с рассказчика, а самому Фейнерилю становилось плохо на душе. Думать о войне было страшно: словно дракон из древних легенд, она прилетела и изуродовала то, что было дорого, отобрала всё, чем эльф жил, но по-другому было невозможно. Война, именующаяся «Великой», была лишь змеёй, ползущей с Алинора, впускающей свои ядовитые зубы в каждого, кто вставал на пути. В этой шипящей твари не могло быть ничего великого. Она сделала этого юного бретонца сиротой, а самого альтмера состарила на десятки лет, пусть и глубоко в душе он остался мальчишкой, растерянным новичком, брошенным в самый Обливион.
— Мне ведь никто не доверял. И не только из-за того, что я — альтмер, а и просто из-за того, что сначала я почти что ничего не умел. Сколько раз мне чуть голову не отрубили — не сосчитаешь даже, — с досадой продолжал Фейн, смотря куда-то вдаль.
— Так до конца войны ты и остался среди этой враждебности? — задал очередной вопрос Тьен, бросив несколько веточек в костёр.
— Нет. Появился один человек, да только больше никого. Впрочем, и это за удачу.
В голове альтмера стоял дикий гул: раненые всё прибавлялись и прибавлялись, а он третьи сутки не спал, перевязывая ранения, заживляя ожоги и приводя в порядок отравленных. Фейнерилю уже не было никакого дела до озлобленных взглядов солдат в его сторону, важнее было не провалиться в сон тут же — нельзя. До этого он, к тому же, долгое время пользовался заклинаниями Восстановления, чем опустошил запас магических сил, и это тоже отразилось на его состоянии. Только не место и не время заботиться о себе.
Мер подошёл к очередному раненому. Его правая рука истекала кровью, как получилось понять, рана от стрелы. К счастью, не сквозная и с ней управиться было легче. Во время того, как Фейнериль возился с перемоткой, послышалось, как солдат странно хмыкнул. Вскоре он заговорил, и сказанное им было более чем предсказуемым:
— Как странно видеть альтмера на стороне Империи. Переметнулся или изначально с нами? — по тону человека было непонятно, издёвка это или настоящий интерес. Эльф решил отвечать привычно.
— Как бы я ни оказался здесь, я не заслуживаю осуждения.
— А кто говорил об осуждении? — имперец продолжал говорить доброжелательно, и Фейнериля такое отношение удивило. Можно сказать, что даже порадовало, ведь вот же, наконец-то, эта справедливость, эта ещё невысказанная благодарность, которой совершенно не требовалось, но воспринять которую приятно.
— Прости. Слишком привык слышать это «остроухий предатель», как-то даже и смирился, — сказав это, альтмер как-то легко улыбнулся и на миг отвлёкся от работы, чтобы разглядеть лицо этого человека. Тот был вполне красив, только в глаза бросалась смертельная усталость, читающаяся на лице — такое было присуще здесь каждому.
— Как зовут-то тебя, «предатель»?
— Моим именем интересуются ещё реже. Я Фейнериль.
— Я Алвиан. И знаешь, звать тебя по имени удобнее, чем так, как все.
— И чего же он оказался таким благосклонным к тебе?
— Я и сам до конца не понимаю. Да и не пойму, если судьба нас не столкнёт вновь. Конечно, всё может быть, но я этого не жду.
На некоторое время Фейн снова притих, погрузившись в тяжёлые мысли, навеянные воспоминаниями. Тьен же стал менее разговорчивым: его тоже окутывала сонливость, и он был не из тех, кто способен с ней долго бороться — через считанные минуты бретонец уже спал, укутавшись в неуютный спальник.
Фейнериль же потом долго не мог уснуть: всё смотрел на пляшущие языки пламени, вглядывался в бескрайнюю гладь звёздного неба, присматривался к тьме спящего леса — и везде ему виделись тени войны. Так и несказанным осталось то, что в родной деревне после окончания боёв не осталось никого. Фейн вернулся, как и обещал, только вот его не дождались, и неизвестно, жив ли хоть кто-то из его семьи. И сейчас, глядя в гущу леса, эльф всё хотел, чтоб оттуда выбежала неугомонная Эинель, а за ней вышла мать, ведя за руку маленькую Нилай. Только они не появлялись: духи прошедшей войны уводили их вглубь, нарочно уводя от Фейнериля.
Война сделала с ним, годами ещё совсем молодым, жуткое. Он, казалось, одновременно состарился и застрял духом там, где он до сих пор ничего не понимающий мальчик. Совсем-не-великая война отняла самых дорогих меров, как лорд Даэдра, принимающий кровавую жертву.
Совсем-не-великая война, шипящая змея, огнедышащий дракон, кровожадная Даэдра, — после неё больше ничто не страшно. Кроме её призрака, приходящего во снах и каждый раз меняющегося.