До зимы

Антону шестнадцать, когда он, стоя в пустом коридоре онкологического отделения больницы, думает — до зимы ему не дожить. Летальность при раке крови, если верить врачам, равна примерно четырём, что, конечно, гораздо ниже, чем уровень смертности, к примеру, при раке желудка. Антон качает головой — такое утешение по абсурдности может сравниться только с попыткой убедить человека, попавшего в аварию и лишившегося, к примеру, ноги, что, если бы он был не в машине, а на каком-нибудь катере, он бы ещё и утонул. Антон ненавидит приходить сюда. В больничных коридорах всегда пахнет смертью, и мальчишка, кажется, сам пропитался этим запахом — гнилым и затхлым. А ещё — он может поклясться! — у отчаянья тоже есть свой запах. Его мама пахнет отчаяньем. Антон знает, что в том, что с ним происходит, его вины нет, но ему всё равно становится чертовски стыдно, когда сутулый седой мужчина в застиранном халате ледяным тоном сообщает им с матерью неутешительный диагноз — острый лейкоз на второй стадии. Затем он рассказывает что-то о чудодейственных таблетках, лучевой терапии и о том, что шансы выжить действительно хорошие, просто мальчику придётся постараться и, собрав в кулак всё своё мужество, бросить болезни вызов. Антон помнит, что тогда его вырвало прямо на грязный кафель в коридоре больницы. Он уверен — врачи знают, что такое рак, только по врачебным выпискам и блюющим детям в коридоре. Обещать, что всё будет хорошо, что они сделают всё, что в их силах — это часть их работы. Но Шастун уверен — нет у них никаких сил, и что же тогда они станут делать с его раком? Смотреть на вымученную улыбку сына — всё равно, что смотреть на яркое солнце: больно. Мать Антона старательно пытается вспомнить момент, когда синяки на теле мальчишки начали расцветать, словно васильки, упрямо разрастаясь огромными гематомами на светлой коже. Отец отмахивался — обычное дело, он же с футбольного поля сутками не уходит, хорошо хоть, ноги пока не сломаны. Хронические боли в суставах Антон также списывал на чрезмерные физические нагрузки — ещё бы, скоро турнир, какой там отдых! А врачи качали головой — так из вида была упущена первая стадия острого лейкоза. Спустя несколько месяцев оправдать нездоровый вид Антона страстным увлечением футболом не удавалось. Мальчишка быстро терял вес, худел буквально на глазах, и за достаточно короткий срок стрелка весов дошла до катастрофически низкой отметки. Родители с тоской в глазах наблюдали за тем, как их сын, прежде заходящий на кухню по семь раз на дню, прилагал огромные усилия для того, чтобы справиться с одной-единственной порцией. Антона постоянно тошнило, и от одного вида еды его лицо становилось бледным, как полотно. Сейчас, спустя год, Шастун перестаёт верить в радужные прогнозы. Ненавидит цветные таблетки, которые его заставляют принимать трижды в день, ненавидит слабость собственного тела, неспособного справиться с таким пустяком, как рак, из-за чего он вынужден таскаться на нудные приёмы у не менее занудных врачей. Но настоящим Адом его жизнь оборачивается тогда, когда мама, постоянно щебечущая о том, что сыну необходимо завести друзей, записывает его в дурацкую группу поддержки раковых больных. Из штампованных фильмов об онкологии всем хорошо известно, что дети, ведущие борьбу с раком — чёртовы маленькие герои. Не боятся взглянуть своей болезни в лицо, стойко выносят рецидивы и продолжают любить жизнь, которая с отмашкой когда-то занесла их имена в список аутсайдеров. Антон на таких детей не похож. Антону бороться совсем не хочется. На первую встречу с ребятами из группы поддержки Шастун благополучно опаздывает. Машина матери ломается, и мальчишка, выругавшись себе под нос, хватает рюкзак и направляется в сторону метро, попутно обещая родителям, что обязательно доберётся до пункта назначения. Антон очень любит своих родителей, но находиться с ними в четырёх стенах практически ненавидит. Гнетущее чувство вины застывает в воздухе, и при каждом новом вдохе стремительно проникает в лёгкие, вызывая нестерпимую боль. И Антону стыдно, он ругает себя за каждое утреннее кровотечение, за дурацкую тошноту и расползающиеся по худому телу синяки. Иногда тихо-тихо просит болезнь делать больно только ему, но не родителям. Они-то такого не заслуживают. Но рак, знаете, та ещё упрямая сволочь. Антон с трудом находит нужный кабинет и, прокашлявшись, вваливается в помещение, нелепо споткнувшись об порог. Сидящие в кругу дети с любопытством рассматривают новенького, кто-то начинает шептаться. Светловолосая женщина — видимо, врач — приглашает Шастуна присесть и ждать своей очереди. Антону достаётся место рядом с голубоглазым брюнетом, который рассматривает его, не стесняясь. На губах у парня — кривая полуулыбка, и он начинает раздражать светловолосого с первых секунд. К счастью, очередь Антона подходит довольно быстро, и он, замявшись, встаёт, нервно теребя кольца на длинных худых пальцах. — Эм… Меня зовут Антон, мне шестнадцать. Рак крови второй стадии, — выпаливает он, стараясь не смотреть на женщину, что-то записывающую вслед за его речью. Она поднимает голову, и Шастун мгновенно расслабляется — ей его не жаль. В ясных глазах — спокойствие, и женщина лишь мягко улыбается, не пряча за этим жестом дурацкую снисходительность. — Привет, Антон. Я — Оксана, и нас с тобой разлучит теперь только смерть, — шутит она, и присутствующие напрягаются, но Шастун вдруг начинает смеяться, и его странный сосед — тоже. — Хорошо, как ты себя чувствуешь? — Не знаю, хочу блевать, — будничным тоном выдаёт парень, пожав плечами. Оксана тихо усмехается и жестом просит Шастуна сесть и передать эстафету откровений следующему больному. Брюнет, сидящий рядом с ним, шустро встаёт, кинув быстрый взгляд в сторону притихшего Антона. Придурок какой-то. — Привет, меня зовут Арсений, мне семнадцать. У меня есть остеогенная саркома в локтевой кости, опухоль около восьми сантиметров, — с умным видом выдаёт парень, и присутствующие напряжённо смотрят на него. Арсений закатывает глаза. — Рак кости, короче. Оксана забавно фыркает, но выступление парня решает не комментировать. И взгляд у неё безумно тёплый, такой, будто она уже давно этого засранца знает. Антон отводит взгляд и принимается разглядывать остальных ребят, но вздрагивает, когда ощущает тёплое дыхание у себя на шее. — Таким, как ты, говорят, радиоактивный фосфор вводят? — с неподдельным интересом спрашивает Арсений. Антон хмурится. — Да. — И чё, вы потом ночью светитесь? Шастун удивлённо вскидывает брови. — Ты чё, совсем тупорылый? Попов выставляет руки в защитном жесте и отворачивается от Антона, переключая внимание на девочку, рассказывающую о прогрессирующем раке кожи. Спустя несколько недель Антон точно решает — Арсений его бесит. На каждой чёртовой встрече Попов садится рядом с Шастуном, он получает огромное удовольствие от реакции мальчишки на его издёвки — светловолосый сердится, язвит и бесконечно закатывает глаза. Оксана делает этим двоим замечания, и однажды, не выдержав, прогоняет их за дверь. — Валите ржать в коридор, пока я не решу, кто из вас двоих меня больше бесит! — восклицает она, практически за шкирку выводя парней из кабинета. Антон злится на Арсения. Он смешно хмурится и скрещивает худые руки на груди, характерно звеня браслетами. Ждёт от Попова язвительного комментария, но тот продолжает молчать, с самым заинтересованным видом изучая бледные стены больничного коридора. В конце концов, Шастун, не выдержав, разворачивается и идёт к лестнице, намереваясь покинуть больницу. Попов, конечно же, увязывается за ним. — Чё ты прицепился-то?! — раздражительно бросает Антон через плечо, видя, как Арсений заходит с ним за угол бледно-бежевого здания. — Я раньше в другую группу поддержки ходил, на втором этаже. Видел, там ещё мужик такой стрёмный, с лысиной? — тараторит Арсений, смешно зачёсывая волосы. — Я с другом был, его тоже Антоном звали. Умер недели три назад, рак желудка. — Хочешь, чтобы я посочувствовал? — бурчит Шастун, выуживая из кармана пачку сигарет. Попов равнодушно пожимает плечами. — Не надо, ты же тоже умрёшь. Антон вздрагивает от этих слов, как от удара. Он кидает быстрый взгляд на Арсения, для которого эти слова, кажется, звучат обыденнее, чем стандартное утреннее приветствие в группе поддержки. Арсению, кажется, вообще нравится говорить о том, что с ними происходит. Он притворяется весёлым, постоянно говорит о какой-то ерунде, а ещё ненавидит свою болезнь и мечтает когда-нибудь надрать раку задницу. Антон знает — с таким противником ему не тягаться. Попову нравится всех обманывать, он старательно вылепливает образ позитивного больного, но Шастун видит, как Арсений каждый раз болезненно морщится, когда двигает правой рукой. Той самой, в которой с завидной скоростью продолжает развиваться злокачественная опухоль. В один из дней мама звонит Антону, чтобы с радостью сообщить о том, что она отпросилась с работы пораньше и с удовольствием заберёт сына со встречи с группой поддержки. Шастун безумно рад тому, что сегодня ему не придётся терпеть болтовню Попова по дороге к метро, он наспех хватает свой рюкзак сразу после того, как Оксана разрешает им идти домой, и выбегает из кабинета. Арсений не торопится нагнать мальчишку, но выходят из здания они одновременно. Антон, натянув на голову капюшон широкой толстовки, хмуро идёт к машине, старательно игнорируя Попова, кричащего ему что-то вслед. — Привет, — здоровается мама, когда мальчишка садится в машину. Она заглядывает через плечо Антона и улыбается, видя, как Арсений дружелюбно машет ей ладонью. — Завёл друга? Шастун закатывает глаза. — Да это придурок местный, забей, — хмуро выдаёт он. — Симпатичный мальчик, — лукаво замечает мама, заводя машину. Антон переводит на женщину удивлённый взгляд. Арсений… симпатичный? И мама каждый раз снисходительно прячет улыбку в кулак, когда сын, вернувшись с очередной встречи, взахлёб в красках расписывает то, как ему осточертела болтовня этого Попова. Он, кажется, всегда доходит до точки кипения, цитируя какую-нибудь тупую шутку пацана, смешно машет руками и качает головой. У женщины внутри разливаются литры тепла, она видит — ребёнок оживает, когда говорит о нём. Во вторник Антон приходит в больницу раньше обычного, сидит в кабинете, наблюдая за тем, как старые знакомые рассаживаются по местам. И напрягается, когда приходит Оксана, но по обыкновению занятный рядом с ним стул остаётся пустым. — Так, ладно, поехали, — воодушевлённо начинает женщина, пересчитывая ребят. Робкая девочка, вечно сидящая напротив Антона, вдруг поднимает руку. Оксана кивком позволяет ей задать вопрос. — А у нас сегодня… этот день? — тихо спрашивает она, кивая на свободный стул рядом с Антоном. — Типун тебе на язык, Маша, прости Господи! — отмахивается Оксана. — У Арсения сегодня предоперационный сеанс химиотерапии, поэтому его и нет. Антон, сам того не замечая, облегчённо выдыхает. А затем вздрагивает, осознав, что у него у самого в голове возник тот же вопрос, и он приходит в полнейший ужас, когда понимает, что он… беспокоится. Ему чертовски не хватает вечно болтающего соседа. И он начинает скучать. Арсений пропускает ещё одну встречу на этой неделе, и Шастун, мысленно прокляв тот день, когда вообще заговорил с этим придурком, подходит к Оксане, когда кабинет оказывается пустым. Мнётся пару минут, открывает рот, чтобы задать вопрос, но тут же осекает себя, смущённо опуская глаза в пол. Оксана раздражённо цокает и оборачивается к мальчишке. — Шастун, чё ты над душой стоишь? Говори, что хотел. — Уарсениявсёнормально? — на одном дыхании выпаливает он, нервно прокручивая кольца и буравя взглядом дощатый пол. Оксана вопросительно выгибает бровь, ни слова не разобрав из невнятной речи мальчишки. Антон закатывает глаза, что-то бурча себе под нос. Господи, не заставляй меня повторять это снова! — Арсений жив? — Антон сокращает свой вопрос до минимума, но даже эта фраза даётся ему с трудом. Он не хочет, совсем не хочет признавать, что привязался к этому пацану. Оксана, двусмысленно улыбнувшись, кивает. — Жив твой Арсений, что с ним станется, меня ещё переживёт, — шутит женщина, и Антон хмурится. — Вы же знаете, что это неправда, — он винит её, правда винит за эти онкологические шутки. Шансов жить у Попова, конечно, больше, чем у него самого, но он всё равно открещивается от мысли, что Арсения… …может не стать. — Я бы по-другому здесь не выжила, если бы не шутила, Антон, — спокойно говорит Оксана, перекладывая какие-то документы в папку. — Я хороню минимум четверых детей каждые полгода. Моё раковое прошлое посолиднее, уж извини. Антон на Оксану совсем не злится. Он прощает её, потому что рядом с ней не чувствует себя жалким, забывает о том, что он — умирающий. Он даже не злится на других детей, здоровых, он совсем не считает, что им повезло больше. Антон уверен — просто не повезло ему. В следующую среду Арсений приходит на собрание, и Шастун старательно пытается не улыбаться, когда видит его на пороге кабинета. А Попов своей радости не скрывает. Он даже — каков идиот! — бросается к Антону с объятиями, крепко-крепко сжимая его худую талию. Светловолосый матерится себе под нос, но всё равно робко обнимает брюнета за плечи, чувствуя, что он — удивительно — не пропах смертью. От Арсения пахнет теплом. Оксана просит всех занять свои места, и Попов с самым довольным видом занимает своё привычное место — рядом с Антоном. Шастун случайно ловит себя на мысли, что всю неделю, пока брюнет был на лечении, он никому не позволил занять его стул. Он, блин, его ждал. — Мне сияние лица Арсения прям по глазам бьёт, — весело говорит Оксана, кладя ногу на ногу и направляя ручку в сторону парня. — Выкладывай, как поживает твой рак? — Я прошёл сеанс химиотерапии, чтобы уменьшить первую опухоль, а потом мне сделали операцию, удалили ненужную косточку, и теперь у меня в локте есть кусок пластика. Короче, праздную ремиссию! — Арсений счастлив, он так гордится собой, что Антон невольно улыбается, видя, как радуется сидящий рядом парень. Попов всегда говорит, что ему семнадцать, и на следующий год его переведут во взрослое отделение, и уже там он будет сидеть в группе поддержки со скучнейшими женщинами и мужчинами, а уж очень сильно он боялся попасть к тем, кто будет обсуждать рак яичек. Антон смеётся — ну уж этим ребятам явно повезло меньше, чем им. А теперь Шастун становится свидетелем того, как рак отступает от хрупкого тела Арсения, и ему, кажется, самому становится чуть легче дышать. Он даже забывает о том, что за неделю потерял ещё два килограмма, а на худой спине практически не осталось живого места — ярко-фиолетовые синяки затянули бледную кожу, пожирая её, словно самое вкусное на свете лакомство. Антон свою очередь хочет пропустить, не желает омрачать праздник жизни, но Оксана всё равно заставляет его говорить. — Я… — он сглатывает, потому что внимательный взгляд Арсения прилипает к его коже. — Я потерял за неделю два килограмма, у меня всё тело в синяках, меня постоянно тошнит, по ночам ноги сводит судорогами, и я… Перехожу к предпоследней стадии рака. Кажется, он надрал мне зад. В кабинете наступает тишина. Глаза Арсения распахиваются, он часто-часто моргает и не может поверить. Он так горд тем, что отвоевал у жизни ещё несколько лет, но теперь думает, что готов умереть прямо сегодня, лишь бы подарить Антону ещё парочку жалких дней. Попов боролся с раком не ради себя, не ради семьи. Он знал, что входит в игру ни с чем, и уйти из неё собирался также. Таблетки, процедуры, постоянно боль в руке, слабость, тошнота — всё это не могло сравниться с чувством бессилия, с ущемлённым достоинством. Он не привык сдаваться, а уж подчиниться воле какой-то там смерти и вовсе считал абсурдом. А потом в его жизнь нелепо ввалился Антон со своими безумными глазами и невероятно красивым смехом, и Арсений понял, ради чего боролся. Потому что Антон ему нравился. До дрожи в коленках, до краснеющих щёк — нравился. Он смотрел на него каждый раз, когда тот нервно теребил свои побрякушки или смеялся с какой-нибудь шутки Оксаны и понимал — Шастун умереть не может. На таких людей у Бога точно-точно должны быть планы поинтереснее. А теперь Антон стыдливо опускает глаза, жалея, что признался в том, что проигрывает раку, и Арсений впервые по-настоящему осознает, что он… умирает. Третья стадия рака, на которой сейчас балансирует Шастун, практически неизлечима. И слово «практически» здесь нужно зачеркнуть. — Что собираешься делать? — спрашивает Арсений, когда они снова сидят за углом больницы на широкой бетонной балке, пока Антон докуривает очередную сигарету. — Умирать, а ты? — беззаботно отзывается Шастун, повернув голову. — Ты не можешь быть занудой настолько, чтобы сводить все шутки к раку, — недовольно заявляет Арсений, скривившись. — Мой рак, где хочу, там и шучу, — по-детски возражает Антон, выдыхая плотную струю дыма. А Арсений думает — Антон красивый. И почему-то Шастун упускает из виду тот момент, когда болтовня Попова перестаёт его раздражать. Он начинает замечать за собой повадки брюнета, осознаёт, что они делят все шутки на двоих, и почему-то блеклый кабинет больницы перестаёт быть единственным местом, в котором они видятся. Антон чертовски удивляется, когда находит себя лежащим на кровати Арсения, а свои ноги — на его бедрах. Попов с интересом что-то рассматривает на экране мобильного, пока Шастун с аппетитом уплетает пасту с грибами, приготовленную мамой брюнета. — О, смотри, футболка классная! — с восторгом заявляет Арсений и передаёт телефон светловолосому. Антон откладывает коробочку с ужином и всматривается в показанную вещь, а затем фыркает. — Да ну, я б такую не носил. — Ага, тебе без футболок больше идёт, — бездумно выпаливает Арсений, чем заставляет Антона подавиться воздухом. Они просто неловко смеются, списывая эту наспех брошенную фразу на дурацкую шутку. Но оба понимают, что между ними происходит что-то странное. Антон не хочет думать о том, почему ненавидит те дни, когда Арсению приходится часами торчать в больнице вместо того, чтобы провести время с ним. Совершенно игнорирует щемящее чувство внутри, когда видит, как Арсений улыбается. И уж тем более не желает думать о том, почему его так сильно хочется поцеловать. На выходных родители Попова решают уехать за город, чтобы отметить годовщину свадьбы. Парень тащит Антона к себе прямо после встречи с группой поддержки и даже уговаривает его купить пива. Арсению почти восемнадцать, но выглядит он гораздо старше, поэтому Шастуну приходится ждать его возле магазина, потому что уж он-то на вид тянет максимум на пятнадцать. Квартира Арсения Антону нравится. Здесь он тоже не чувствует запаха смерти, лишь тепло, волнами исходящее от хозяина дома. Они лежат на кровати и, допивая пиво, говорят о всякой ерунде, изредка тихо смеясь. Антон вальяжно закидывает ноги на живот Арсения и, прижавшись к нему ближе, тихо спрашивает: — Они говорили о возможности рецидива? Арсений молчит, не спешит с ответом. Он чувствует, что предаёт Антона, потому что, вроде как, уже не умирает. И в голове мелькает мысль, что мальчишка просто хочет услышать, что да, ремиссия — это не навсегда, она не гарантирует выживания. А потом чувствует, как Шастун робко сжимает его ладонь, и понимает — это то, что он услышать боится. — Процент маленький совсем, — неохотно признаётся Попов. — Скорее всего, рак… рак больше не вернётся. И Антона такой ответ более, чем устраивает. Когда они допивают пиво, Арсений долго-долго смотрит на влажные губы друга, борясь с собой, решая и мысленно сомневаясь. Но, в конце концов, он припадает к ним, утягивая парня в поцелуй. Антон замирает на мгновение, но затем начинает отвечать, обняв брюнета за шею. И Попов не может сдержаться — улыбается в поцелуй, наваливаясь на Антона сверху и прижимая его к кровати. Они целуются медленно, жадно, прижимаясь друг к другу и тяжело дыша. У Антона кружится голова — запах Арсения практически впитывается в него, он уверен — брюнета в нём больше, чем его самого. И он не жалеет. Вообще ни о чём не жалеет. Шастун смешно морщится, когда из-под футболки Попова выпадает крестик и, крутясь, бьётся о скулу светловолосого. Разорвав поцелуй, он крутит украшение меж пальцев и поднимает на замершего над ним парня внимательный взгляд. — Думаешь, он кого-то из нас спасёт? — на полном серьёзе спрашивает Антон, уверенный, что вся эта религиозная чертовщина выдумана для людей, кому надеяться больше не на что. Для таких, как он. — Ему придётся объясняться лично со мной, если он не спасёт тебя, — шепчет Арсений и, сорвав крестик с шеи, снова наклоняется к лицу Антона, чтобы утянуть его в ещё один долгий поцелуй. Антон лишь легко усмехается — его ничто уже не спасёт. Через несколько недель он получает официальное подтверждение того, что болезнь прогрессирует. Арсений нервно поджимает губы, видя, что Шастун становится совсем плохим. У него синеют губы и ногти, он всё чаще просит Арсения идти чуть медленнее, потому что слабость в ногах мешает ему двигаться с прежней скоростью. Попов сбивается со счёта приступов тревоги у парня, когда его вдруг начинает трясти так, что из рук выпадают даже треклятые сигареты. Антон действительно умирает. Оксана рассказывает Арсению о том, что больше в группу поддержки Шастун не придёт. На него, кажется, в больнице махнули рукой — не выкарабкается. К и так роскошному букету диагнозов добавляется тахикардия, и количество принимаемых парнем таблеток увеличивается вдвое. Попов каждый раз чувствует учащённое сердцебиение, когда ведёт ладонью по обнажённой груди. Обводит пальцем каждый темнеющий синяк, нежно целует его, заставляя Антона задыхаться от удовольствия. Арсений не хочет, ужасно не хочет, чтобы рак отнимал у него Антона! Он ведь думал, что победил. И как бы не так. В последнее время Попов спит не больше, чем сам Шастун. По ночам у мальчишки судороги — каждые два-три часа. Брюнет чувствует каждое движения своего парня и мгновенно просыпается, бережно обнимая его, поглаживая пострадавшие места. Антону стыдно за свою слабость. Он хочет прогнать Арсения, но позорно молчит, понимая, что сейчас счёт идёт на дни, и мучать Попова ему остаётся недолго. Врачи говорят, что агрессивное лечение приводит к тому, что пациент начинает угасать намного быстрее, чем в том случае, если бы они совсем не боролись. Арсений понимает, о чём речь — от прежнего Антона не остаётся ничего. Лечение закончилось в тот день, когда ему объявили о том, что рак перешёл во вторую стадию. С того дня началось вымаливание у рака ещё хотя бы несколько жалких месяцев. Антон больше не хочет ходить в больницу. Он отказывается принимать таблетки, скалится на каждую просьбу перестать курить. Ненависть ко всему, кажется, растёт в нём в геометрической прогрессии, и Арсений понимает, почему. Через несколько дней его не станет. В пятницу мама уговаривает его сходить в больницу в последний раз, потому что Шастун практически перестаёт вставать с кровати. Боль во всём теле мешает ему двигаться, он болезненно морщится даже тогда, когда просто поднимает руку, если тянется за сигаретой. Сцепив зубы, он соглашается, и они с Арсением и мамой едут на приём. В кабинет Попову он зайти не позволяет. Брюнет лишь коротко кивает и припадает спиной к двери, пытаясь вслушаться в то, что говорит врач. Речь у него невнятная, быстрая, голос тихий-тихий. Но то, что ему удаётся услышать, выбивает почву у него из-под ног. Раку удаётся захватить весь организм, и метастазы распространены практически по всему телу Антона. Всю дорогу до дома они молчат. Антон огрызается на предложение Арсения помочь ему добраться до постели. Перед глазами мелькают тёмные пятна, но он отбивается от чужих рук и, опираясь на стены, сам медленно доходит до своей комнаты. Молча запирает дверь и до самого вечера сидит в комнате один, вынуждая Арсения сидеть на кухне вместе с его матерью. — Он не хочет умирать, — вдруг выдаёт женщина, и её глаза наполняются слезами. Антон очень гордится своей матерью, которая не пролила ни единой слезы в стенах больницы. Он, наверное, очень бы разозлился, если бы она начала его оплакивать ещё тогда, когда он был бы жив. Как все и поступают. — Я знаю, — тихо отвечает Арсений. — Я, блин, тоже не хочу, чтобы он умирал! Антон зовёт его к себе ближе к часу ночи. Попов, устало зевнув, молча подходит к своему парню и, нежно поцеловав его в макушку, кладёт голову ему на колени, позволяя худым пальцам перебирать жёсткие волосы. Они лежат, обнявшись, молча, не решаясь нарушить плотную тишину. Но вдруг Арсений, поднявшись, целует Антона, положив руку ему на затылок. Он может поклясться, что губы у парня горькие, и ему становится страшно от того, что он забывает запаха того Шастуна, который несколько месяцев назад появился на пороге кабинета группы поддержки. Всё, что остаётся теперь — запах смерти, который Антон так яростно ненавидит. — Сделай одолжение? — шепчет в поцелуй Шастун, прижимаясь горячим лбом ко лбу брюнета. — Чего тебе, бестолочь? — смеётся Арсений, переплетая пальцы светловолосого со своими. — Больше не встречайся с раковыми больными. И больше меня не люби. Антон умирает утром. Арсений не плачет, пустым взглядом осматривая вмиг посеревшую комнату парня. Он не чувствует ничего, кроме гнилого привкуса горечи на губах, которыми целовал Шастуна несколько часов назад. Когда он был жив. Он приходит к Оксане на следующий день, чувствует, что больше не может находиться с этой новостью один на один. Женщина выслушивает его молча, дрожащими руками прижимая папку с документами к груди. Список потерь пополняется на одно звонкое имя, сладостью оседающее где-то в районе солнечного сплетения. — А он, всё-таки, такой засранец, — тихо говорит Оксана, и они горько смеются, переплетая дрожащие пальцы. Антону должно было быть восемнадцать, когда Арсений получает почти официальное подтверждение того, что рак побеждён, и он вполне может рассчитывать на поступление в какой-нибудь престижный вуз, на хорошую работу и долгую, блин, счастливую жизнь. Арсению девятнадцать, когда он понимает, что доживёт до зимы.