Покажи мне, как ты улыбаешься

      Сентябрь был холодный. Такой же холодный, как и цвет волос того человека, который лёжа на небольшой детской карусели отталкивался ногой от асфальта, чуть щурясь, но в то же время завороженно рассматривая дымчатое серое небесное пространство, сквозь которое было еле видно очертания солнца. В нос иногда ударял противный запах крепких сигарет, когда ветер начинал дуть в другую сторону, и Салли, сам того не желая, становился жертвой пассивного курения. Он не хотел в миллионный раз напоминать Ларри об этом, ведь тот и сам всё прекрасно помнил, поэтому тут же вставал с крутящейся карусели, когда голубоглазый начинал чихать, и докуривал сигарету уже в другом месте, но не оставляя своего лучшего друга наедине дольше одной минуты. Просто потому, что не хотел, да и не мог. Если бы отец Салли хоть на несколько секунд отрывался от компьютера и работы, он бы заметил, что его сын уже как целый месяц редко появляется дома, ведь он, можно сказать, переехал к Ларри в подвал, потому что старая скрипучая раскладушка была в постоянном пользовании. И смахнуть паутину с потолка новой квартиры семьи Фишеров тоже было некому.       Ларри ему казался подарком свыше или просто самим Иисусом Христом, потому что вопросов про такой ненавистный протез было минимум, а интересного времяпрепровождения — максимум. Салли жутко любил наблюдать за тем, как Ларри пытается сыграть их любимую песню на старой акустической гитаре без одной струны, и как же, чёрт его возьми, красиво он поёт и курит свои вонючие сигареты, зажав их между тонкими пальцами. Или когда Джонсон забывал про то, что у Салли начинается аллергия от сигаретного дыма, и потом дня два ходил с виноватым видом, что вызывало у Фишера широкую улыбку, которая до встречи с этим человеком не появлялась на его лице практически никогда. Или когда Ларри всячески пытался зажёвывать вонь от табака жвачками и выливал на себя пол флакона маминых духов, отчего Салли даже было неудобно, что ради него делается столько всего. В эти моменты ему действительно казалось, что Ларри и есть Иисус, потому что никогда ему не было так комфортно с курящим человеком.       Когда же очередная сигарета закончилась, Ларри присел обратно на качели в ту же неизменную позу, в которой он сидел буквально везде: облокотившись руками о поручни карусели и уткнувшись в предплечья лбом. Так и проходили выходные дни — размеренно и даже отчасти интересно, потому что Джонсону становилось скучно практически всегда и это толкало его на совершение чего-то либо невероятно тупого, либо просто невероятного. К примеру, в домике на дереве парни любили доставать всякие старые штуки и рассматривать всё это добро часами, фантазируя о какой-то ценной находке и куче денег, которую бы они спустили на еду и сигареты. Такими темпами до Салли дошло сделать там генеральную уборку, в процессе которой были найдены старые наручные часы, которые парни после пытались заложить в ломбард; засохшее осиное гнездо, от которого они шуганулись из дома и зашли в него только с дезодорантом и зажигалкой; доисторическая приставка прямиком из девяностых и старые фотографии отца Ларри, на которые он старался не засматриваться, а Салли — не задавать лишних вопросов.       В их дружбе обоим нравилось то, что они прекрасно знали, в какие моменты стоит говорить о больных темах друг друга, а в какие этого делать не стоило. В таких случаях они просто шли играть в приставку, найденную в том жутком бардаке, а потом очень долго спорили, кто же из них больше всего выиграл раундов и кто сегодня будет убираться в комнате. Да, в их отношениях было всё настолько серьезно, что они распределили домашние обязанности между собой. В их взаимоотношениях было ещё кое-что, непонятное им обоим, и про эту вещь никто из них не осмеливался заговорить друг с другом. К примеру, когда Ларри, сидя в столовой в школе, зачем-то тёрся ногой о ногу Салли или когда Джонсон переодевался, а Фишер как можно дольше пялился на его мускулистый торс, на эти эстетичные выступающие рёбра. И только Салли знал про уродливый партак какого-то китайского дракона у Ларри на боку. Но самое странное произошло тогда, когда Салли внезапно сильно сжал руку своего друга во время просмотра фильма ужасов, а тот, в свою очередь, просто улыбнулся и переплёл их пальцы, продолжив просмотр. Для них всё это было в порядке вещей, иногда засыпать в обнимку на тесной кровати, моля всех богов, чтобы табличка на двери Ларри «Не входить» сработала. То, что иногда происходило в этой комнате, было явно не для взрослых глаз.       Это было только для них двоих.       — Твою же мать, я такой тупой! — Внезапно сказал Ларри, проводя ладонью по затёкшей щеке и роняя единственную припасённую сигарету на песок, быстро оттолкнув её носом кед под карусель, пока Салли этого не заметил.       — Это я и без тебя знаю, — Салли сейчас стеснительно улыбался, но Ларри этого не суждено было увидеть, к сожалению. — Так в чём, собственно, дело?       — Я забыл показать тебе самое крутое место на этой планете, — с неким разочарованием объявил Джонсон, хватая своего друга за предплечье, помогая как можно быстрее встать.       — Снова будешь меня мучить своим «Это сюрприз!» или раз позволишь мне прожить хотя бы пять минут без интриг? — Фишер сказал это с ничтожной надеждой в голосе, которую тут же уловил Ларри и лишь хитро заулыбался, наигранно устрашающе глядя на друга через плечо, уводя за собой с детской площадки.       — Именно, — догадка Салли лишний раз подтвердилась, и кто бы знал, как он хотел хотя бы раз ошибиться.       Однажды Джонсон предложил переночевать в супермаркете, когда где-то откопал тупорылое видео таких же тупорылых людей и уже на полном серьёзе залез в шкаф в мебельном отделе, затаскивая за собой Салли под удивлённый взгляд продавца-консультанта. А когда он поспорил с каким-то своим знакомым на пятьдесят баксов скурить три пачки сигарет за раз, а после этого Фишер держал длинные волосы металлиста, пока тот блевал в туалете какого-то обшарпанного торгового центра, Салли действительно перестал понимать, почему же он испытывает привязанность к этому невероятному человеку, который совершает невероятно тупые поступки. Впрочем, в этом и был весь шарм характера его друга, да и, с другой стороны, без всего этого в «апартаментах Эддисона» делать было абсолютно нечего. Исключая самодеятельное расследование убийства и почти ежедневные контакты с чем-то сверхъестественным. Но призраки были не столько сверхъестественны, как Ларри, наступивший в муравейник. Как и ожидалось, ему захотелось устроить «супер-хуюпер-мега-охуеть-какой-сюрприз», как прежде парень его назвал. Приложив ладони к протезу Салли и тем самым закрыв его глаза, он стал медленно двигаться вперёд, к старому зданию бывшего санатория, который был заброшен непонятно когда и почему, но точно никому был больше не нужен, кроме местных бомжей, неформалов и этой парочки. Забавный факт: Ларри был единственным человеком (не считая врачей), который мог дотрагиваться до протеза Салли, и тот не чувствовал от этого себя уязвимо или не комфортно. А до его снятия пока дело не доходило, ведь такие вещи надо делать только после свадьбы. И зная Ларри, Фишер бы ничуть не удивился такому повороту событий.       — Знаешь, очень подозрительно, что ты завёл меня хуй пойми куда, заставил идти с закрытыми глазами по лесу и не говоришь, куда именно, — после очередной неровности под ногами, Салли споткнулся и, наконец, высказал своё мнение по поводу сложившейся ситуации, но Ларри был в сильном предвкушении, потому что сейчас он делился с другом самым сокровенным, что у него есть — тайное место, не считая домика на дереве и старого журнала с порно. Хотя, это строение со сгнившими досками уже давным-давно стало их тайным местом.       — Ещё пара шагов, если ты не упадёшь снова, и я отпущу тебя, хорошо? — Ларри самому не терпелось закончить эту своеобразную пытку, потому что он находился так близко к другу только ночью, чувствуя запах его шампуня с лавандой тоже только ночью, и прижимался вплотную к худощавому телу тоже исключительно ночью. Эти ощущения были совершенно иными сейчас, днём, но это не делало их менее приятными даже для них обоих, как оказалось.       — На счёт три я отпускаю. Раз!       — Три, — не дав закончить счёт, Салли ловко увернулся от рук друга и наконец узрел своими глазами то самое секретное место, а точнее — пятиэтажное здание, окружённое забором со сложным рисунком, который почти полностью покрыло ползучее растение.       — Ого! — Несмотря на свою немногословность, Салли был правда приятно удивлён, ведь питал слабость ко всяким неизведанным заброшенным зданиям, а когда в них находился Ларри — из фетиша это превращалось в необходимость.       — Знал, что тебе это понравится. Я что, зря что ли шарился в твоём ноутбуке? — А вот этот момент был очень хорошо знаком им обоим. После этой щепетильной фразы обычно следует негодование Салли и бои без правил подушками, но подушек тут нет, а голубоглазый слишком уважает своё личное пространство. — У тебя там столько папок со всякими штуками, что моё любопытство в тот момент взбесилось.       — Моя рука, которая сейчас полетит прямо тебе в лицо, тоже внезапно взбесится.       После этой фразы наступила секундная тишина, а в следующее мгновение Ларри на всех парах бежал к дыре в заборе, а после — к парадному входу в здание, специально поддаваясь, ведь он знает, как Салли ненавидит бегать, и что долго он не продержится. Когда Сал пробегал второй лестничный пролёт, его больные колени заставили моментально простить Ларри неоднократное вторжение в личное пространство и дать себе передохнуть на ближайшей холодной ступеньке и поблагодарить свою мнительность, ведь именно из-за неё всё самое страшное он держал в телефоне. А здание и правда было прекрасно. Величественные винтовые лестницы, на которых сохранился какой-то сложный орнамент, большие окна впускали в здание приглушённый деревьями тусклый солнечный свет, длинные коридоры бывшего санатория казались бесконечным лабиринтном из множества комнат и до жути красивыми рисунками на стенах.       Кстати, Джонсон будто бы испарился, но Салли даже и не думал его искать, ведь далеко он без него точно не уйдёт. Сигареты-то находились у него, ведь Ларри пытается бросить курить уже вторую неделю, а Фишер активно ему в этом помогает, выдавая по одной штуке в день. Встав со ступенек и поёжившись от шаркающих звуков собственной обуви, он стал не спеша прогуливаться по коридору, заглядывая в распахнутые окна и двери, ведущие в комнаты. Когда ему это занятие надоело, Салли принялся звать своего друга, который, скорее всего, сейчас выпрыгнет откуда-нибудь, а затем получит локтем в живот.       Впрочем, так и произошло, и Салли уже подумывал открыть в себе экстрасенсорные способности. Но вместо этого он почувствовал холодные руки у себя на боках, которые усердно принялись пересчитывать его рёбра. Казалось, Салли сейчас умрёт от смеха прямо на месте, потому что щекотки он боялся даже больше, чем взглянуть на себя в зеркало. Когда эта пытка закончилась, а они оба оказались валяющимися на грязном полу, тело Салли вдруг покрылось мурашками от подувшего откуда-то из глубины коридора ветра.       — Если будешь так выпрыгивать на меня из-за углов и применять запрещённые приёмы, то твои сигареты тоже могут испугаться вместе со мной, и тогда нам всем будет плохо. — Салли обожал наблюдать, как счастливое и довольное выражение лица Ларри меняется на закатывание глаз и на «ну, вот, опять ты всё испортил». Но Салли всё равно остаётся в лёгком шоке от недавнего испуга, лёжа на полу и чувствуя вес друга на своих бёдрах.       — Ты так любишь портить мои попытки тебя развеселить, что мне иногда даже самому грустно становится, — но Салли всем своим сердцем ненавидел, когда Ларри начинал обижаться.       — Давай я на тебя внезапно прыгну в весьма жутковатом месте и обстановке, а потом посмотрю, как же тебе будет весело. И с чего ты взял, что я всегда грустный? Я улыбаюсь каждый раз, когда ты творишь очередную дичь, но если ты не можешь увидеть этого из-за некоторых причин, то это не значит, что я всегда в депрессии. — Сейчас наступил тот самый момент, когда им следовало бы пойти молча поиграть в приставку, но Джонсон всё ещё сидел сверху и почему-то глаза его заблестели.       — Так покажи мне, как ты улыбаешься, — в этот момент сердце Салли будто бы что-то укололо, ладони вспотели, ноги онемели, а спокойное лицо Ларри напрягало ещё сильнее, — я правда хочу увидеть тебя. — Они всё ещё пребывали не в очень удобной позе: Ларри сидел сверху, а Салли, приподнявшись на локтях, пытался не растерять последние частицы самообладания. — Ты позволишь мне это сделать?       — Но после этого ты просто обязан выйти за меня замуж. — Салли заметил, что количество тупых решений росло в геометрической прогрессии, но этот умоляющий взгляд и искренность будто давили на самые слабые места.       — Да без проблем, чувак, — с улыбкой ответил Ларри, перебирая длинными пальцами чуть вспотевших рук и всматриваясь в эти синие глаза. И, боже мой, как же их обладатель притягивал к себе всех Ларри Джонсонов в радиусе одного метра.       Он осторожно протянул руки к ремням, вспоминая, как же отстегнуть эту ужасно сложную застёжку. Удивительно, что он почти сразу догадался, как это сделать, а когда весьма громкий звук прошёлся эхом по коридору, Салли немного вздрогнул, но Ларри уже приступил ко второй. Эти секунды, когда он трясущимися руками снимал с него протез, казались обоим чем-то ужасно долгим. Они будто бы за секунду посмотрели трёхчасовой нудный фильм, и единственная мысль в их головах была о том, что эта пытка, наконец, закончилась. Но лицо Ларри ничуть не изменилось: он смотрел всё с такой же искренностью и заботой, потому что ожидал увидеть картину намного страшнее, да и никакая ужасная внешность не заставит его относиться к Салли по-другому. Да, лицо было обезображено розовато-красными рубцами, на щеке всё ещё имелась рана, залепленная пластырем, но это всё не привлекло внимание Ларри так, как привлекли его чуть дрожащие губы, с шрамом на нижней, но всё ещё сохраняющие красивую форму и выглядящие прямо как в фантазиях Джонсона на эту тему. Он и не заметил, как стал наклоняться всё ближе к лицу Салли, в одной руке сжимая протез, а другой — проводя по напряжённой ноге нижнего. Его взгляд в последний момент снова мелькнул в сторону тёмно-синих больших глаз с густыми ресницами, в которых он был точно не против утонуть сегодня вечером. Звучит, как одна из тысячи тупых фраз для подката на сайте знакомств, но что тут поделаешь, когда перед тобой сидит такая красота?       Ларри будто бы боялся сделать больно — настолько аккуратно он прислонился к мягким губам своего друга и немного оторопел, когда тот начал ему отвечать. Это был до жути интимный и трепетный момент, от которого у обоих подкосились бы ноги, если бы они сейчас стояли, а не лежали на грязном холодном полу посреди коридора. Сначала их языки находились там, где им и было положено, но когда Салли еле слышно простонал, ведь свободная рука Джонсона оказалась под его черной толстовкой, длинноволосый будто бы увидел зелёный сигнал. В ту же минуту их языки сплелись в чувственном поцелуе, от которого у них задрожали руки. Никто из них не ожидал, что это может быть настолько приятно. Салли прижался максимально близко, цепляясь ногами за талию Ларри и позволяя чужой руке спуститься чуть ниже спины, а второй всё ещё блуждать по костлявой спине, вызывая этими действиями табуны мурашек у Фишера. С губ Ларри переместился на тонкую шею, облизав маленький участок, а потом слабо укусил это же место. Он покрывал её долгими, до дрожи приятными поцелуями, от которых Салли иногда издавал не менее приятные звуки. Фишер зарылся пальцами в длинные волосы Ларри и, откидывая голову как можно сильнее назад, предоставлял полную свободу действий и свою шею. Когда Джонсон спустился ещё ниже, к ключицам, спуская растянутую толстовку с бледного плеча, он в последний раз поцеловал его так, как хотел поцеловать в одну из тех ночей, и как тогда, в столовой или в любой другой момент, когда видел это воплощение всего прекрасного на этом свете.       Когда этот долгий и медленный поцелуй закончился, Салли не мог оторвать взгляда от этих счастливых глаз напротив его лица.       — Да ты же чёртов Дедпул! — Хихикнул Джонсон, обнимая Фишера, на лице которого почти сразу появилась широкая и такая обворожительная улыбка.       Салли жутко любил Ларри за три вещи: за имя, которое легко произносить, за то, что он просто самый лучший человек на этой планете, и за то, что он любит чёртовы комиксы. Сейчас Джонсон впервые за три месяца видит и слышит, как Салли искренне улыбается и смеётся, пытаясь сдержать эти грёбанные слёзы, прижимаясь к нему настолько близко, насколько это возможно.       Его улыбка, невероятно красивые глаза и громкий смех были самым прекрасным, что Ларри Джонсон увидел в своей жизни.