*
– М-ма... – голос застревает в горле, Хаширама подается вперед, – Мадара. Учиха лишь дергает смоляной бровью. И смотри, смотрит, так что кожа горит. И глаза у него черные, настолько непроницаемо глубокие - Хаширама будто тонет в небе лишенном звезд... и губ касается тень улыбки. – Ты мертв, – он даже не думает пугаться щемящей нежности в голосе, и совершенно точно не думает прекращать смотреть на Учиху. А Мадара лишь фыркает, совсем как раньше. Ветер беснуется и ревет за его спиной, гроза разрывает тучи, и капли дождя едва залетают в комнату, тая в горячем воздухе вокруг Мадары. Безумие да и только. Хашираме и самому кажется что он сходит с ума. В зареве бури Мадара выглядит сгустком тьмы на фоне росчерков огня и гнева. И Хаширама думает, как же чертовски рад. Даже если сошел с ума. Даже если Мадара пришел его убить. – Не указывай мне, Хаши. Бесишь. Из горла вырывается смех. Сначала тихий, он крупицами оседает средь грозы, а потом Хаширама уже не может сдерживаться и хохочет во весь голос. Слова вырываются хриплые и ломанные, как стеклянное крошево: – Что это за дзюцу? Учиха поджимает губы: – Дзюцу, как же, – Мадара фыркнул, – как будто кто-то виноват что ты больной. Мадара показательно кривит губы и отворачивается. А Хаширама, вот странность-то, совсем не в обиде. Взгляд жадно глотает каждую черточку, и Сенджу думает, ради такого не жалко и с ума сойти. – Я... рад тебя видеть. Левый глаз Учихи дернулся, а пальцы сжали подоконник до хруста. Хаширама пересек комнату в два больших шага. И замер. – Ты убил меня. Учиха поднял взгляд и будто это его, Хашираму, пронзило клинком. Чернильная тьма в глазах Мадары, неровный ритм сердца, отзвуки грозы. Но Хаширама видит свое отражение в глубине его глаз. Все еще видит. – Ты хоть сам знаешь, чего хочешь, - Мадара склонился к нему, по щеке мазнули взмокшие пряди, губы обдало шепотом: – а, Сенджу? – Ты не поним... По ушам ударил хруст - разломился подоконник под пальцами Мадары. Учиха вскочил так резко, что Хаширама отшатнулся. – Нет, это ты не понимаешь! – Хаширама едва успел увернуться, деревяшки отскочили от пола. – Все время ни черта не понимал! Да ты продолжаешь даже когда я подох! Учиха выскочил в окно, Сенджу ринулся следом. Но в дюйме от касания Мадара рассыпался каплями дождя по мостовой.*
В тот час Тобирама возвращался в резиденцию за свитком чрезвычайной важности. Дождь и так изрядно подпортил настроение, так что протягиваю ладонь к ручке, он никак не ожидал что брат буквально свалиться ему на голову. А Хаширама, кажется, только что видел призрака. Но разве это оправдание?***
Трава под ногами дрогнула от первых капель. Хаширама повел плечом, словно скидывая чужую руку. Капля упала на нос и Хокаге чихнул. В горле начинало саднить, а Тобирама без конца жаловался на его вечное хлюпанье носом. Но он не хотел лечить себя и другим не позволял. Простуда уйдет сама. Ну, или он просто позволит убить себя медленно. Улыбка - стертый изгиб на портрете, мелькнувшая во тьме тень. Капли упали на губы, рухнули на волосы и заскользили по смуглому лицу. Хаширама запрокинул голову. Выдохнул облачко пара. Он стоял в самом сердце бури, и волосы его струились по ветру, и красный доспех резал глаза отблесками заката, наполовину сокрытого тучами. Сжимал кулаки. А вокруг ни души, ни звука. На многие, многие мили. Коноха у него за спиной, а перед глазами короткая фраза на сколотом камне. Спешно выцарапанные кунаем, слова едва различимы. Кажется, тогда тоже шел дождь? – Да, Мадара? – шепот смешивается с водой и тонет в мерном стуке дождя о землю. – Хотел бы я видеть тебя сейчас. Бог Шиноби, вот уже третий час стоит - не шелохнется. Хаширама поднял руку, пальцы медленно сжались. Стоит напротив своей судьбы, которую загубил вот этими самыми руками. – Я... – Идиот! Голос режет хрипотцой сквозь дождь, но Хаширама чувствует – знает – тот самый... человек стоит за его плечом, на растоянии вдоха. – Какой идиот это накарябал?! Вот же, – Мадара фыркнул. – Неужели даже моя смерть не повод вынуть руки из задницы? Учиха в три широких шага ступил на могилу, сколотый камень дрогнул под ногой. Мадара склонился, так что надпись оказалась почти напротив лица. В глазах его раскрылся шаринган, но тут же погас. Учиха фыркнул. – "Просто Мадара. Непросто Учиха". – он обернулся к нему, губы Хаширамы дрогнули в подобии на улыбку. Учиха скривился. – Слышь, Хаши, а почерк-то твой. Как будто курица под водой левой пяткой на бегу карябала. Взгляд скользил по бледной коже, почти на ощупь ощущая капли дождя. Волосы - один большой колтун - колючками прядками топорщатся в небо, и Мадара сейчас действительно напоминает злого ежа. Хаширама улыбнулся. Совершенно по-идиотски, наверное. – Прости. Не слова – шепот, – почти ничего. Но Хаширама все равно говорит, не в силах смолчать. Кажется, язык окаменел. И сердце так ухает в груди, словно отяжелело на тысячу лье. Мадара оттолкнулся ногой от камня и встал напротив. – Ладно уж, – Мадара повел плечом, дождь осколками разбивался о наплечник красного доспеха. – Отец меня вообще "Пятном"* обозвал при рождении, чего спрашивается от остальных ждать? С губ сорвался смешок. Дождь раскалывался о доспех и бил по лицу. Волосы отяжелели и тянули вниз, но он не заметил бы ничего, что не отражалось в глазах Учихи. – Сейчас не особо ты на пятно похож, – он почесал затылок. – Ты, наверное, был очень уродливым ребенком... – Хаширама! – Мадара вскинулся, и Хаширама рассмеялся. Не потому что это смешно, но потому что хотел. Он шагнул вперед. Вот так, шаг за шагом, по тонкому льду. Замер настолько близко,насколько мог не касаясь. Учиха кривил в ухмылке губы. Взгляд полный до краев чернилами и кровью обратился в самую душу, вывернул на изнанку и оставил так же легко как пришел. Хаширама прикрыл глаза. – Мадара, – шепот сбивается и тает на губах. Запах огня выжигает вокруг ароматы дождя и мокрой земли, оставляя лишь кровь и острые специи. – Я... не хотел. Чтобы все так вышло. Но с тобой всегда так сложно, так... невыносимо. Ты столько значишь для меня, понимаешь? На самом деле, я иногда представляю, как бы все случилось если бы мы жили в другое время? Может, в другом мире. Представь, целый мир для нас двоих? Хаширама боялся открывать глаза. Время замерло и осыпалось им на головы сотней звенящих осколков. Сердце сбивалось с ритма и тормозило, иногда вовсе подскакивая к горлу. Он поднял ладони, словно подступаясь к зверю. Видишь, я безоружен. На этот раз? Навсегда. Мадара рассмуялся остро и надрывно. А потом выдохнул одними губами: – Да пошел ты. Хаширама сомкнул объятия, но ладони ухватили пустоту. Одну лишь пустоту.***
Мито в последний раз провела расческой по волосам. В закрытое окно стучал дождь, огонек лучины на туалетном столике разгоняла сумрак в спальне, и сквозняк змеился по полу. Мито отложила гребень, взгляд скользнул на расстеленную кровать. Подушка и простыня все еще хранила отголоски тепла, когда она проснулась от хлопка двери. Сначала Мито не поняла, почему Хаширама вскочил в столь поздний час. А потом услышала дождь. Она протянула руку к зеркалу, пальцы скользнули по хладной глади, словно в попытке стереть отражение. Зеленые глаза ее блестели в полумраке, объятые лихорадкой. Прошло всего пару лет с его смерти... а Мито никак не может распутать стальной узел на сердце, что так играючи, за пару секунд затянул Учиха. Она не желала вспоминать его голос, но засыпая, она слышала как он проклинает ее. Может и было в одержимости Хаширамы нечто полезное. Он почти каждую ночь проводил на крыльце в ожидании дождя и не слышал, кого Мито зовет во снах. Иногда она и сама выходила под дождь, силясь понять что в этом нашел Хаширама. Капли жалили кожу, а ветер словно силился вырвать ей сердце. Хокаге бродил по ночной Конохе, совершенно пьяный от бури. Ветер мог хоть черепицу с крыш срывать, хоть грозы на небе раскалывать. Он улыбался как безумец. Люди шептались, он и есть безумец. А Хаширама говорил, размахивал руками и забавно дулся. Сам с собой - убеждала себя Мито. Просто сошел с ума и теперь беседует с собой. Но то как он смотрел на пустое место рядом, непозволительно близко для кого-то кроме дождя... у Мито сердце сжималось, и сильнее закручивался узел из стали у нее в груди. Мито начинала ненавидеть дождь.*
Хлопнула дверь. Вместе с тяжелыми шагами в комнату ворвался запах свежести, озона и ветра. А еще запах огня и перца. Мито никогда не понимала, откуда Хаширама его приносит, но это странным образом будоражило ее и заставляло вибрировать нечто теплое внизу живота. Она обернулась. Хаширама плелся до кровати, покачиваясь как пьяный. По полу тянулась мокрая дорожка, а с одежды лилось так, будто сами кости пропитались дождем. - Что с тобой? - шепот едва мазнул по карминовым губам. Хаширама посмотрел как впервые увидел. Надсадное дыхание оседало жаром на коже, он покачнулся, с трудом разлепил губы: – Чт..? Ноги Хокаге подломились, голова ударилась о ее плечо, Мито едва устояла, придержав его за плечи. – Хаширама? Хаширама, ты слышишь меня? – она неловко повернулась к кровати, пытаясь подтащить его. Мито приложила ладонь к загорелому лбу и тут же зашипела, отдернув руку. Хаширама горел.***
А через неделю Великий Бог Мира Шиноби умер от простуды. И, кажется, ничуть не пожалел, разменяв остаток жизни на дождливые вечера и трепетное ощущение, что вот-вот коснешься длинных промерзших пальцев... и можно не вспоминать что этого человека и нет рядом, и мертв он давно. Но, эй, что может быть хуже чем жить после убийства собственной души? – дух Хаширамы вопрошает со смехом, но больше никто не смеется. Неупокоеный – ибо нет того, к кому он стремился ни на земле ни на небе, и остается лишь ждать. Века и тысячелетия, пока убитый тобою наиграется в жизнь и сможет найти в себе сил вложить руку в твою ладонь. А Мито смотрит на него чудовищно долго - неотрывно - и соглашается с каждым словом. На лицо ей падают капли дождя.