В ночь с июля на четверг

Мать Мито говорила, что можно лишь пожалеть человека, спящего на шелке, самой одинокой ткани, слишком холодной даже после ночи в постели. И Мито соглашалась, и покорно ложилась на хлопок и шерсть, а сама не понимала, как можно верить в такие глупости. Кровать Хаширамы застилают шелком. И Мито уже не могла спать одна. Ей нравилось чувствовать рядом живое тепло, переплетать во сне их ноги и слушать его сонное бормотание. Но Хаширама редко приходил спать вовремя, засиживался в резиденции до глубокой ночи, а то и до утра. Хокаге. Весь клан гудел о том, как же ей повезло. Его сила, статус, задатки – Коноха далеко пойдет с таким лидером, и они, Узумаки, будут держать волю огня в ладонях, качая на руках ребенка двух великих кланов… а Мито оставалась роль матери и холодный шелк по ночам. Мадара бы согрел ее в любой миг, стоило лишь попросить. И Мито даже не волновало, что для Учихи нет нежности, лишь сила и огонь. Мито не хотела просить. Она хотела чтобы Мадара принадлежал ей просто так – глупое и почти детское желание, о котором не дано узнать никому из живущих. Но… Мито нравилось просыпаться от ощущения жарких рук на теле и неподвижно лежать, пока холод не отгонит морок сна, а воспаленное сознание перестанет обманывать ее звуком чужого дыхания за спиной. Она хотела принадлежать Учихе, полностью и всеместно, до конца, до последней косточки и последней мысли... но. В безднах его глаз Мито видела одну простую истину. Учиха любят лишь тех, кого не способны убить. И Узумаки не хотела лишний раз себе льстить.

***

Шаги тонули в темноте и рассыпались отзвуками в коридорах резиденции. Мито куталась в меховую шаль поверх сорочки и лишь ночь могла видеть сапоги на ее ногах, совершенно не подходящие к ночному будуару. Мито никогда раньше не приходила за Хаширамой, но сегодня идея вытащить его показалась здравой. Ей не хотелось возвращаться в холодную кровать. Мито подошла к кабинету Хокаге. Дверь прикрыта неплотно, и Узумаки отчетливо слышит злой рык: – Ты обещал мне! Этот голос она вспоминала во снах, и он же чудился ей наяву. Мадара. Мито прильнула к стене, и дерево тут же приятно остудило разгоряченное тело, дыхание замерло в груди и застыло камнем на сердце. В который раз ее спасла привычка скрывать чакру вне боя. Иногда Мито думает, что военное детство – не так плохо для принцессы. Она вглядывалась в пронзительную темноту кабинета, но мрак скрадывал очертания предметов, и лишь слабое сияние луны серебрилось на поверхностях. Чакра едва не обжигала ее, хотя Мито даже не вошла на порог. Это чувство она узнала бы из тысячи, и все еще берегла в потаенном уголке сердца память о ожогах на коже. Она едва могла представить, как Хаширама выдерживает. И улыбается, словно не чувствует боли, словно не он сейчас вдыхает жидкий огонь. И тут Мито поняла, что ему и впрямь не больно. Он не подавлял этот жар вокруг, нет. Он просто сливался с ним, направлял и придавал форму чего-то более мягкого. Мито понимала, что поступает недостойно своего положения. Стоит здесь, едва дыша, и вглядывается в горящие глаза Учихи, ловит краем глаза, как ветер играет с колючими прядками его волос и… так чертовски хорошо понимает Хашираму, который стоит у окна, отгородившись от Учихи столом и целой комнатой. Они оба, конечно же, понимают, что Мадару не остановила бы и пропасть длинной в тысячу миль. – Послушай, Мадара, – Хаширама вздохнул, но даже не удосужился отвернуться от окна. – Я знаю, тебе здесь нелегко, но это все-таки наша деревня… наша с тобой мечта. И я бы хотел… Учиха фыркнул в тишине кабинета и одним слитным движением вскочил на стол. Зашуршало, лист приклеился к грязи на ботинке, перевернулась чернильница, и тишину поразил звенящий удар о пол. – Посмотри на меня, – Мадара то ли рычал, то ли урчал, но этот низкий, гортанный звук из глубины груди заставил Мито напрячь колени, – Хокаге. Он повел плечом, словно скрывая дрожь и не шелохнулся. В темноту упал тихий смешок. – Хаширама! – Учиха слетел со стола так быстро, что Мито не успела углядеть. Он рванул Сенджу за плечо и тот нехотя обернулся. – У тебя годовая отчетность к ноге прилипла, – Хаширама улыбнулся так... до невозможности мягко. Лунный свет окутывал его тень в серебристый бархат и сердце Мито дрогнуло на миг. Мелькнула крамольная мысль – если бы у нее хватило ума ехать с отцом, если бы не было этих разбойников и этого... Мадары. Если бы она встретила Хашираму Сенджу первым. И была бы счастлива каждое утро видеть такие вот улыбки и утопать в нежности карих глаз... Мадара напоролся на этот самый взгляд и отшатнулся как от удара кунаем. – Ублюдок, – выплюнул Учиха. Мито невольно удивилась, как сильно он сжимал пальцами край стола, что дерево трещало. – Мадара… – он протянул руку к лицу Учихи. Чакра нахлынула с двойной силой, Мито зажала рот рукой, лишь бы не вскрикнуть от боли, ее словно иглой проткнули и напрочь пришпилили к полу. Мадара отбросил его руку и опустил голову, так что копна волос тенью упала на глаза, и лишь огнем пылал шаринган во взгляде. Смешок скользнул меж приоткрытых губ во тьму кабинета. – Оставь уже меня в покое. Мир подписан, клану я больше не вожак, а ты у нас расчудеснейший правитель, – в голосе его рокотало пламя. – Я нашел кое-что для себя. Намного лучше этой дерьмо-деревни, намного лучше для Учих, ясно? И я собираюсь достичь этого, нравится тебе это или нет. Хаширама покачал головой. Мито хотела отпрянуть, уйти в покои и забыть об этой ночи как о кошмаре, или ворваться, обнять Мадару и удерживать пока не взойдет солнце, а его демоны не отступят. И плевать, что скажет законный супруг. И плевать, что сама Мито никогда не простит себе такого предательства перед кланом, и... совершенно точно плевать, что демоны Учихи сожрут ее раньше, чем Мито успеет отсчитать десять ударов сердца. – Хватит врать, – Хаширама поник плечами, уголок губ дрогнул в вымученной улыбке. – Хотя бы мне. Мадара хохотнул, громко и со вкусом, и вздернул голову. Хаширама встретился с ним взглядом, ничуть не опасаясь шарингана. – А с чего ты взял, Хаширама Сенджу, что ты особенный? – Учиха сложил руки на груди и голос его, пропитанный низким рычанием, совсем не понравился Мито. – Хочешь правды? Вот тебе правда. Хашарама застыл на миг, в блеске зрачка отразилось кровавая тень шарингана. Мито выдохнула, сердце зашлось в тревоге, но прежде чем она распахнула дверь, супруг обмер и поднял к лицу руки. Смуглые пальцы чуть дрожали, он протер глаза, а губы скривились в улыбке. – Не думал, что ты покажешь. Мито отпустил ручку и вновь прильнула к двери. Она слышала, что шаринган способен запечатлеть воспоминание, чтобы потом показать другому… М-мадара что… он… показал их? Уши Мито запылали, а нутро екнуло от невозможности ворваться и наорать на обоих. Но сейчас, пока Хаширама более-менее спокоен, Мадара сможет убедить его в… хоть в чем-нибудь. Но следующие слова Учихи убили всякую надежду на приемлемый исход. – Ебал я твою ненаглядную Узумаки-сан, пока ты дрых под хаори. – Мадара усмехнулся и ладонью откинул со лба волосы, – Смотришь на нее так, что меня блевать тянет, да порхаешь как ненормальный, ха, – Все естество сжалось в пружину и задрожало от его слов. Мито кожей ощутила как неприятно, нет, отвратительно скривился Учиха. – А все они одинаковые. Нацепил намордник чтоб не кусалась, и трахай хоть да потери сознания. Мито сжала кулаки. Щеки пылали, а с каждым его словом вокруг сердца сжимался стальной узел. Как смеет этот… этот Учиха! Говорить так о дочери великого клана! А Мито ничего не может поделать с собой и от этого еще больнее. Он говорит, и Мито до крови прикусывает ладонь. А внизу живота все пылает, горит и жжется, как его чакра на коже, и между ног мокро, а кожа все еще помнит его жадные губы, грубые руки на ее теле, и глаза, эти пожирающие душу глаза… – Все они одинаковые, - повторил Учиха, – Все. И тут Хаширама шагнул вплотную к Учихе. И тон его показался Мито странным, но кому какое дело до смысла в словах Сенджу, пока она чувствует в воздухе запах огня и крови, перца и пепла. Пока чакра нестерпимо жжет кожу, а следы на шее ноют, и сама Мито содрогается в желании вернуть руки Мадары себе на горло. А Хаширама шепчет едва слышно, но она различает: – Намордник, значит? Мито беззвучно охнула, когда чакра бросилась на Хашираму и отголосок хлынул к ней. Тело согнуло судорогой, она выплюнула сгусток крови, боль ужалила нутро. А Сенджу и не шелохнулся. – Да пошел ты! – Мадара замахнулся оттолкнуть его, но Хаширама перехватил его запястья, сжал до хруста. Учиха оскалился, вывернулся так, что кости затрещали уже у Хаширамы. – Нравиться тебе правда, а, Хокаге? Давай... скажи теперь, какие мы друзья. Но Хаширама лишь смотрел прямо в кровавую бездну шарингана и молчал. И тут Мито поняла, какая же она все-таки дура. Он ведь знал все. Давно знал. И продолжал смотреть так спокойно. Или в лунном сумраке она просто не видит гнева в его глазах? Сенджу наклонился вперед, так что стукнулся головой о лоб Мадары. И шепнул, прерывая его дыхание и смешивая чакры в единое море огня и жара: – Легче? Мадара мгновенно вспыхнул как зажженный фитиль, и – Как же я тебя ненавижу! бросился вперед и вырвал с губ короткий укус. Мито икнула и зажала губы ладошкой. Что? Хаширама оторвал его от себя за плечи и Мадара едва не завалился спиной на стол. Сенджу разглядывал его долгое мгновение. – Поговорим завтра, хорошо? – Хаширама отвел взгляд, губы растеклись в кривоватую улыбку. – На свежую голову, Мадара. Учиха хмыкнул: – Проваливай. Надеюсь ты сдохнешь по дороге и сучка Узумаки помрет от тоски. Хаширама растерянно кивнул и поплелся в сторону двери. Мито отступила на шаг и отзвук разлетелся по коридору как удар по крышке гроба. Мито дернулась в сторону и в этот момент дверь распахнулась. Хаширама мазнул по ней взглядом и по привычке улыбнулся: – А, Мито... – он замялся, словно не помнил в какую сторону идти. – Иди спать, уже поздно. А я немного прогуляюсь. Он помедлил, и лишь голые стены да потерянный взгляд Мито провожали его вглубь резиденции. Ноги подломились и Мито рухнула на пол. Пол врезался в колени, но эта боль принесла лишь успокоение. Мито посмотрела в комнату. Учиха поймал ее взгляд шаринганом, и медленно так, с чувством усмехнулся. Мито провалилась в черно-красную тьму.