Дерево и камень

Чем больше появлялось работы, тем меньше ощущалось течение времени. В темную берлогу кожевника не заглядывали ни солнце, ни луна: их отпугивал кислый запах шкур, смешавшийся с горькими ароматами трав. Анн перестала понимать, день вокруг нее или ночь. Ее будил грохот посуды: Итше торопился и никогда не следил за тем, что готовил. Жесткое, плохо приправленное мясо камнем падало в пустой желудок. Такая плата за работу была хуже ломаной монеты, но лучше, чем ничего. Спала она там же, на куче ненужных обрезков, сваленных в углу, и только после того, как заканчивалась работа. Чистить шкуры скребком от жира и жил было тяжело, Анн недоставало сноровки. Итше справлялся с этим гораздо быстрее, но у него была своя работа: он превращал невзрачные кусочки в красивые вещи. Раз в несколько дней привозили мелких пушных зверей: мех шел в дело, мясо – в котел. Итше узнал, что Анн умеет свежевать дичь, и работы прибавилось. Но больше всего она ненавидела красить, хотя понимала, что взяли ее для этого: держась за притолоку, она втирала пятками в шкуру измельченную древесную кору, а после валилась с ног от усталости. Пресная зайчатина не вызывала аппетита, но нужно было поесть. Анн зачерпнула мясо в щербатую тарелку и вышла на крыльцо. Слабое утреннее солнце слезило глаза, а свежий воздух с непривычки царапал горло. Анн казалось, что все вокруг: кожа, одежда, ступеньки крыльца – источает этот гнусный запах, к которому она так и не смогла привыкнуть. За спиной появился Итше, неслышно ступая босыми ногами. Он привык к ненавязчивому присутствию Анн и больше не хотел оставаться один. Итше сел рядом, с пустыми руками, и наблюдал за ней. Темные волосы Анн отливали медью, а в глазах переливался жидкий мед. При свете дня никто бы не признал в ней сарга. – Разве имга можно есть мясо и свежевать мертвецов? Анн подавилась кроликом и искоса поглядела на Итше. – Черная кровь – кровь матери. Красная – отца. Род передается по матери, – ответила она и про себя добавила: «Но не все знают, кто моя мать». Итше не ответил и тихо сидел некоторое время, пока Анн не окончила трапезу. Затем он выдал больше слов, чем успел сказать с их первой встречи: – Мои мать и отец – сарга по крови. Отец скреб шкуры, мать красила, сестра и я помогали. Когда сказали о казни Черной Матери, все собрались бежать. Боялись, что нас больше никто не защитит. Но отец решил, что проще подчиниться. Тогда нас пощадят. И не отдал меня. Мать с сестрой ушли в горы с остальными. Нас посадили в яму. Шесть лун мы били камень и добывали хьязинты. Потом нас подняли и дали заниматься тем же. Потому что в городе больше не осталось сарга, а сапоги были нужны всем. Сестру я видел лишь однажды. Она прокралась в ночи, молодая и сильная, как горная кошка. Сказала, что мать жива. Узнала, что умер отец. Хотела забрать меня в горы, но я испугался, что снова посадят в яму. И Кала ушла одна.