Последняя картина

Лай собак, звон сирен, выстрелы, крики женщин — все эти факторы нарушали тишину беспокойного района, люди не удивлялись этому давно. Жители носили с собой перцовые баллончики и кухонные ножи, спасаясь от маньяков и прочих психов. В этом районе находилась ничем не отличаешься от остальных домов пятиэтажка с облупленной краской и граффити с задней части здания, в котором находилась квартира с металлической проржавевшей дверью. За холстом сидел юноша, хаотично расставлял пятна на холсте и выводил кистью контур на тех самых пятнах, создавая разноцветные предметы и пёстрых людей. Красная краска закончилась, и один человечек был не разукрашен. Дверь проскрипела, и, с громким стуком, захлопнулась. Тяжёлые шаги быстро направлялись к художнику. — Ты опять был с той блядью?! — слегка охрипший голос не настроен на дружелюбный лад. Художник проигнорировал агрессивную персону, но персона развернула стул с юношей на себя. Художник, глядя прямо в глаза, ответил, осторожно подбирая слова: — Рикки, это просто клиент, мы договаривались на натуру… — Ты был с той тварью, Чарли! Сейчас я научу тебя знать своё место! — брюнет с белыми прядями не собирался слушать оправдания. До лампочки, если горе-художник не врёт. Видя его с другой, до мозга костей прожигало в нём огонь. Он повалил измазанного в краске паренька на пол, прихватив мольберт вниз. Де’Карли овладел маньяк, нож прошёлся по жёлтой кофте, она рвалась, будто из бумаги. Чарли не пытался вырываться или просто отговорить: пустая трата времени. Прошлый раз Риккардо чуть не перерезал ему глотку и вены на руках. Нож прошёлся от груди до плоского живота, кровяная дорожка не заставила себя ждать. Острый язык поднимался обратному ножу: сначала от живота, затем к соску. Яростные укусы менялись на невинные полизывания. Тело содрогалось от нажима лезвия. Брюнет старательно выводил буквы своего имени. — Ни одна сука не коснётся тебя. Я заберу её жизнь, жизнь каждого, кто к тебе подойдёт ближе метра, — голос хрипел ещё больше, чем при входе в квартиру. — Ты только мой! — на последнем очертании Де’Карли воткнул нож в живот, не задевая органы. — Рикки… спасибо… — еле-еле протянул Батлер, поворачивая голову на свою работу. Белый человек стал красным и некоторые объекты тоже. — Это же… — на картине было изображён кровавый переулок с расчленённой девушкой, она была той, с кем Чарли проводил время, и мужчина в белом костюме с чёрной шляпой, держащий окровавленный нож. — Те…бе не пон…рави…лся твой портрет, я…решил…нарисовать… Кхе…это… Кхе-кхе… — задыхался художник, — тебе… нравится?.. — Да… — ярость отходила на последний план, сейчас Де’Карли чувствовал себя виноватым и хотел извиниться перед Чарли, — Чарли? Чарли! — всхлипы прекратились, — Чарли?! Не шути так! Чарли… Прости… Прости… — на него глядел труп со слезинками от боли или от счастья удачной картины, в глазах трупа не было ни огонька жизни, ни задорного взгляда, который всегда был, когда блондин творил новые картины, ничего не было, будто глаза стеклянные. — Прости, Чарли, я не хотел… Почему ты меня давно не сдал полиции? Почему продолжал это терпеть? Почему ты не сопротивлялся? — Риккардо держал его за разорванный воротник и пытался докричаться до бездыханного тела. — Почему ты любил меня?.. — ответ — тишина. Весёлый безумец больше не будет радовать шедеврами в три часа ночи, больше не будет «Рикки», которое бесило убийцу, но так грело душу, ни сладкого голоса во время секса. Глупая ревность убила дорого человека.