Игра в ожидание

Чонгук никогда не стучит. Он заходит, одетый в рабочий костюм, волосы зачёсаны назад и усталые глаза. Чон просто входит, толкает дверь и громко захлопывает её за собой. Это чувство, как будто они находятся в своём собственном мире; как будто он просто ждал Чонгука с работы после длинного дня. Чонгук не смотрит на него, по крайней мере, до тех пор, пока аккуратно не повесит свой пиджак с галстуком. Чимин лежит на своей постели, уже затраханный ожиданием, он всегда на готове. Чонгук расстёгивает манжеты и закатывает рукава до локтей. Всё, что он делает, уже продумано; опытно, неестественно. Чонгук всегда старается изо всех сил, чтобы быть идеальным – всегда делает всё, как-будто это задание, а не действие. Чимин не хочет идеально. Он просто хочет Чонгука. Пак дрожит от прикосновения холодных простыней к голой коже, но Чонгук уже на нём, губы прижались к его открытым, искусанным и тёплым. Чимину интересно, ощущает ли Чонгук вкус других на его языке; чувствует ли он следы чужих пальцев на коже парня. Чимин знает, что это абсолютно ничего не значит. Знает, что Чонгук мог бы получить любого в этом борделе; это просто удобно, так как Паку известно, как именно Чонгуку нравится, знает, куда именно нужно целовать и как точно скрутить его запястья, чтобы разрушить Чона и заставить стонать после всех этих ночей, когда они не вместе. Но каждый раз, когда Чонгук прижимается к нему, переплетает их пальцы вместе так, как будто они любовники, и каждый раз, когда он развязано кончает, имя Чимина срывается с его губ. Слишком просто притвориться, что они нечто большее. Не стоит говорить, что Чимин начинает привязываться. Кроме Чонгука к нему регулярно приходят и другие. Тэхён, у которого большие руки и милая улыбка, от которой тепло и безопасно. Юнги, который намного грубее и не позволяет Чимину уйти со всем, что ему не нравится, но Юнги, который целует его так, как будто они единственные в этом мире, Юнги, который вытирает его слёзы большим пальцем. И ещё есть Хосок, который знает, что именно нравится Чимину, и абсолютно точно знает, как заставить его улыбаться даже с синяками на теле и кровью между ног. Чимин не знает, чем отличается Чонгук от остальных. Чон никогда не приукрашивает свои слова; никогда не говорит Чимину, что он останется даже тогда, когда остаться не хочет – не может – и он никогда не говорит, что любит. Парню нравится думать, что он действительно не знает, чем отличается Чон от остальных. Но на самом деле, он знает. Чонгук – перфекционист, который не может смотреть на криво повешенную картину на стене, его руки сразу начинали дергаться в желании исправить ошибку, но он смотрит на Чимина так, будто тот идеальный, без изъянов и ничего исправлять не надо. Чонгук курит слишком много, каждый раз парень слышит звук коробки с никотином, спрятанном в заднем кармане чонгуковских брюк, когда те падают с грохотом на пол. Но он всегда имеет вкус мяты, когда целует в направлении мимо чиминовых губ. Чонгук редко улыбается, смеется ещё реже, но когда он это делает – его глаза словно приподнимаются по бокам, и это заставляет Чимина задуматься, что, может, этот мир не настолько ужасен, если кто-то вроде Чонгука существует. Есть и другие случаи, когда Чонгук приходит, даже не стучась, как обычно, заходит внутрь большими шагами, как будто он владеет этим местом – как будто владеет Чимином – но все его действия сходят на нет, когда он видит, что с ним. Чонгук не трогает его такими ночами. Ночами, когда Мин ломался, чувствовал себя использованным и пустым. Он не прикасался к нему, хотя Чимин умолял, умолял сквозь слёзы, которые не мог сдержать, потому что он жаждал, чтобы Чонгук сломал его своими собственными руками. Чонгук упрямый. В такие дни, Чон просто ложится в постель возле Чимина, полностью одетый и неприкосновенный, а после закуривает. Мин лежит рядом с ним, полностью голый и оцепеневший, наблюдая за дымом, который поднимается клубится вверх и растворяется в воздухе. К тому времени, как Чонгук полностью заполняет пепельницу окурками, Чимин засыпает, свернувшись в клубочек, словно ребёнок. Но иногда он не спал. Парень крепко закрывал глаза и выравнивал дыхание, потому что каждый раз, когда Чимин притворялся, что спит, Чонгук брал его руку в свою и, легкими движениями большого пальца нажимал на запястье Чимина. Так он пытался держать его рядом, стараясь держать его на плаву. И, боже, Чимин так сильно хочет уйти. Но он не может. Он никогда не сможет уйти. Кровать, вероятнее всего, будет его могилой, и будет могилой для тех, кто в своей профессии не имеет длительной продолжительности жизни. Но, в конце концов, Чимин смирился с тем, что годами ранее отец затащил его сюда, крепко держа за запястье, как будто Чимин был его жизнью, но затем отпустил руку, как будто Чимин был ничем. Прошло много времени с момента, когда он чувствовал себя иначе. Парень знал, что может быть чем-то большим, чем просто ничем, хотя бы для одного человека. – О чём ты думаешь? – спрашивает Чонгук, выдыхая облако дыма. Чимин лежит намного ближе, чем это было изначально, холод – только половина оправдания. – Ни о чем. Как ты думаешь, о чём, кто-то вроде меня, может думать? Чонгук бросил свой взгляд вниз, чтобы посмотреть на него. – Я не знаю, Чимин. Поэтому и спрашиваю. – Хён, – Чимин исправляет с легкостью на сердце, но улыбка пропадает. Но парень быстро берет себя в руки и меняет тему, - Ты выглядишь так, как будто едва переводишь дыхание. Может, тебе стоит перестать так много курить. Но Чонгук просто смотрит на него так, как будто знает. Почему он всегда знает? Чимин ненавидит это, ненавидит так сильно то, что он может читать его, как открытую книгу. Когда дело доходит до Чонгука, Чимин всегда проигрывает. – Ты гадишь в моей комнате, – добавляет Чимин, несмотря на то, что эта жалоба звучит жалко, даже для его собственных ушей. – Иди спать, Чимин, – Чонгук, наконец, говорит. Он роняет голову на изголовье, а глаза натыкаются на кучку неровностей и щелей на старой поверхности потолка. Чимин не мог оторвать взгляд от него, – Нет. Чонгук стряхивает пепел в пепельницу, которая лежала на постели, – Ты должен спать, пока можешь. Если я сейчас усну, ты будешь всё ещё здесь, когда я проснусь? Но вместо этого, он говорит, – Я не могу спать с тобой здесь. Неправильные слова. Чимин всегда говорит неправильные вещи. Чонгук заставляет его спотыкаться об собственные слова; его разум похож на лабиринт. Он всегда говорит неправильные вещи рядом с Чонгуком. – Если я уйду, то они приведут сюда кого-то другого, – огрызнулся Чонгук. – Я ничего не сделаю. Просто спи. – Это не то, что я имел в виду, – прошептал Чимин. – Это не то, что я имел в виду вообще. Чонгук тушит сигарету об пепельницу, пристально глядя на её тёмные углы. – Тогда что, Чимин? И Чимин почти говорит ему. Боже, как он хочет сказать. Слова «пожалуйста, останься со мной», дрожат на губах, "забери меня с собой, вытащи меня отсюда" залегают замертво в горле. Он не может сказать ему. Чонгуку это не нужно. Он не приехал сюда для дополнительного стресса и нагрузки. Чёрт, он платит за Чимина, чтобы избавить себя от собственного бремени. Чонгук – всего лишь клиент. И это не имеет значения, как часто он заставляет Чимина чувствовать себя по-другому, Чимин ничто для него – всегда будет ничем. Чимин не может взглянуть ему в лицо. Это похоже на пытку, это больно, и это неизбежно, но Чимин просто соединяет руки на шеей Чонгука, притянув его в помятый поцелуй. Когда их языки встречаются, Чимин делает вид, что говорит то, что хотел, – что Чонгук знает правду, и хочет его так же сильно в ответ. Они отстраняются, и Чимин чувствует отчаяние за всё то, что Чонгук может ему дать, даже если это не то, что он действительно хочет. Он кладёт руки Чонгука на своё тело, позволяет его ладоням касаться своих бёдер, словно они были созданы, чтобы быть там. – Я не могу спать, – говорит Чимин. – Не могу спать здесь с тобой, потому что я продолжаю думать обо всём том, что мы могли бы сделать вместо этого. – Чимин, – Чонгук стонет в его горло, пока зубы скользят по нежной коже на шее, когда Чимин обхватывает его член и сжимает пальцы вокруг основания, потом начинает ласкать: быстро и эффективно. Чонгук еле сдержавает себя от сильного укуса, быстро отступает за секунду до того, как мог бы оставить след, вместо этого помечая поцелуями свой путь. Чимин прогибается в объятиях и сильнее хватается за плечи Чонгука, потому что, если тот не мог, то Чимин хотел оставить на Чонгуке свои следы, чтобы видел их каждый день, вспоминал о Чимине, и возвращался обратно. Чонгук рвется к его челюсти, возвращаясь к губам; целует их снова, трётся своим членом о задницу Чимина; грубое трение против мягкой кожи. Чимин такой потерянный в его прикосновениях – чувство того, что его хотят, чувство того, что он достаточно хорош – покрывает его в достаточно теплом тумане, так что он может растереть слезы, которые расцветают в его глазах от счастья, так что он кусает свою губу до крови. И когда Чонгук откидывается назад, так что их дыхание смешивается, и их лица находятся на расстоянии в один сантиметр, говорит: – Ты чёртов лжец, Чимин. Кровь Чимина застывает, грудная клетка судорожно сжимается в страхе, когда Чонгук отстраняется от него, опирается на спинку кровати, как будто секундами ранее не собирался втрахивать его в матрас, как будто возбуждение Чимин – это что-то, чем нельзя руководствоваться. Он сидит, и полубессознательно спрашивает: – Ч-что? – Если ты действительно этого хочешь, то почему ты всё ещё не твёрдый? Чимин поглядывает вниз, и, честно говоря, он даже не заметил, что его тело не заинтересованно. Независимо от того, твердый он или нет, это действительно никогда не имело значения ни для кого. Все всегда убеждены в том, что они могут заставить Чимина хотеть, держать его достаточно крепко, приласкать его настолько сильно, что, в конце концов, он тоже почувствует возбуждение. Даже если он и не почувствует, в итоге, это не имело никакого значения. – Почему т...Блять, Чимин, – и руки Чонгука снова на нём, он тянет его в сторону своей половины кровати, ближе к себе, всего остолбеневшего и смущённого. Он даже не заметил, как начал плакать, пока Чонгук резко не схватил его за щеки своими большими ладонями, и спросил: – Почему ты плачешь, глупый? Если ты этого не хотел, не надо было, блять, просить об этом. Но сейчас, когда он начал, он не чувствует, что может остановиться. Он сломался. Из груди вырываются громкие всхлипывания, а слёзы льются из глаз, пока всё вокруг не размывается, и лицо Чонгука стает еле отличимым от лампы прямо за его головой. Это глупо, он глупый, но он не может остановиться, а Чонгук отпускает его и отворачивается, и Чимин ничего не может сделать, как только плакать сильнее. – Чимин, хён, перестань, – Чонгук вздыхает, поворачивается к нему, и позволяет Чимину вцепиться в свою грудь дрожащими пальцами. – Я всего лишь хотел принести тебе платок или что-то в этом роде, перестань. Чонгук не уходит. Он позволяет Чимину плакать в своих объятиях до тех пор, пока тот не успокоится. Его рыдания становятся всё тише, слёзы засыхают дорожками на его щеках и остаётся только привкус соли на языке. – Мне жаль, – бормочет Чонгук. Чимин бросает на него взгляд, полный недоумения. – Эй, не смотри на меня так, я знаю, как надо извинятся, – Чонгук затихает, неуверенно смотря в сторону. – Просто…дай мне сказать это, ладно? Мне, правда, жаль, я знал, что ты не хотел этого, но я сделал это в любом случае. Я просто хотел.. Боже, я даже не знаю. Думаю, я просто хотел доказать.. – он встряхнул головой и запустил руку в свои волосы. Чимин пристально смотрит на выпавшую чёрную прядь, которая закрывала один глаз. Чонгук всегда был скуп на слова, – неважно. Я просто хочу сказать, что я не собирался этого делать, ладно? И я не хотел, чтобы так получилось. Я не хотел напугать тебя, прости. Пока Чимин обдумывал ответ, слёзы наворачивались на глаза снова, но уже с двойной силой. Он зарывается лицом в шею Чонгука, ощущая на своих плечах его руки, наслаждаясь этим чувством и растворяясь в этих объятиях, потому что он знает, что долго это не продлится. Ничто не длится вечно. Лёд заполняет его вены, прокручивается вокруг его сердца и ползёт вверх по позвоночнику. Ничто не длится вечно. Потому что как бы сильно Чонгук ни старался заботиться о Чимине, как бы сильно он ни пытался его оберегать, у него не получалось его спасти. Если Чимину повезёт – он будет просыпаться по утрам в пустой постели, поменяет простыни, может, выбросит старые, если на них останутся следы крови с прошлой ночи. Ему придётся пережить ещё одну адскую неделю, трахаться до тех пор, пока он не сможет узнать самого себя в отражении зеркала, а затем он свернется на кровати клубочком поздно ночью. Холодно и одиноко, и всё для того, чтобы завтра начать всё с начала. Но всё же, он будет ждать. День за днём он будет ждать возвращения Чонгука. Ради одной тёплой ночи; ради глупого, маленького, но фантастического мира, который он создал только для них двоих. Но, как известно, ничто не вечно. Это не волшебная сказка, и Чимин не является главным героем чьей-либо истории, он не найдёт свой хэппи-энд, и Чонгук чертовски уверен, что тот останется ни с чем. Чимин быстро взял себя в руки, и так же быстро отпрянул от сильной хватки Чонгука, – Я... – он остановился, прочистил охрипшее от слёз горло и снова начал, – я тот, кто должен извиняться. Чонгук сводит брови вместе. А Чимин, чтобы не встречаться с ним взглядами, не сводит глаз с маленьких красивых царапин на бицепсах Чонгука. Сегодня Чимин проебался, он наделал достаточно шума вокруг себя. Он и представить боится, как глупо выглядит в глазах Чонгука. – Я действительно плохо себя чувствую, прости, я, наверное, составил тебе ужасную компанию сегодня, – Чимин выдыхает, дрожа, и отчаянно пытается улыбнуться. – Мне жаль, правда. Можем ли мы сделать вид, что всего этого не было? Пожалуйста? – Чимин, – через некоторое время говорит Чон, одной рукой зажигая очередную сигарету, – из тебя вышел дерьмовый лжец, – Чимин буквально слышит, как его сердце разбивается, и каждое слово отдает глухой болью в груди. – Но ладно. Мы можем притвориться, что этого никогда не было. Если это, конечно, то, чего ты хочешь. И с этими словами, дистанция между ними возросла. Чонгук чувствует себя за тысячу миль от Чимина, чувствует себя недоступным. Он, вероятнее всего, никогда не будет для него на первом месте. – Да, это то, чего я хочу. – Хорошо, – с лёгкостью отвечает Чонгук и выдыхает облако дыма. Они несколько раз встречаются взглядами, и Чимин чувствует себя побитым и уставшим настолько, что уже может чувствовать одиночество, которое оставит после себя Чонгук, когда будет уходить. Это неизбежно. После себя Чонгук оставляет только холод, и совсем неважно, насколько высокую цифру показывает термометр. Чимин закрывает глаза, потому что хочет спрятаться от прожигающего взгляда Чонгука. Этого должно быть достаточно. У него нет других вариантов, как только закрыть глаза. Этого точно достаточно. Чонгук тянет его на себя за руку, ведь он всегда решительный и безжалостный, когда дело доходит до того, чего сам желает. Чимин поддается и сваливается в объятия Чонгука. – Тебе нужен сон, Чимин, – говорит Чонгук. Чимин вздыхает, но всё же отвечает: – Разбуди меня, прежде чем уйдешь. – ..посмотрим. Чимину хочется накричать на него, потому что он не единственный грёбанный лжец здесь – Чонгук не может унять дрожь в своём голосе – и потому Чонгук ни разу не разбудил его, когда уходил, вообще ни разу. Он всегда уходит под утро, не оставляя ничего, кроме запаха своих любимых сигарет, который остаётся на несколько дней, сводя Чимина с ума. Они оба это знают. Чимин хотел бы ненавидеть Чонгука за это, хотя, вероятно, он знает, что слишком мягкий, чтобы избавиться от неловких прощаний. Но он не может – он не может ненавидеть Чонгука, и он не может не любить его. Это погано и неизбежно, так же, как и это проклятое место и чёртова жизнь. Он просто заебался. –Спокойной ночи, Чимин-хён, – Чонгук ещё долго что-то шептал после этого, но недостаточно тихо, чтобы Чимин мог схватится за слова и притворится, что они его навсегда. Чимин не отвечает. Он лишь крепче прижимается щекой к груди Чонгука, сжимает губы рядом с горячей кожей. Засыпая под звуки бьющегося сердца, Чимин чувствует скользящие пальцы между его собственными. __________________________________________ Чимин просыпается. И игра в ожидание начинается снова.