onus

      Она всегда верила, что готова ко всему. Она хотела в это верить.       Мэй не любила готовить, да и не могла она сравниться в этом со своей матерью, но ещё будучи совсем молодой, она-таки научилась печь этот финиковый кекс — Бен Паркер любил финики, а Мэй Рейли любила Бена Паркера. Не удивило ее и исчезновение Ричарда и Мэри, ей казалось, будто они всегда готовились к чему-то подобному. Но разве можно быть готовыми к такому? Она помнила полные ужаса и боли глаза Мэри Паркер, помнила ее срывающийся голос, когда та просила убирать крошки с сэндвичей сына, помнила ее трясущиеся руки и сдавленные всхлипы. Мэй помнила, каким спокойным казался Ричард, прося брата с женой присмотреть за маленьким Питером, помнила она и его тяжелое дыхание и бесконечно печальные любящие глаза, какими он смотрел лишь на одного человека — на своего сына. И если бы ее спросили о том, что она считает самым горьким, она бы без раздумий ответила: глаза Ричарда Паркера. Она помнила растерянного мальчика, который ещё долго смотрел на закрывшуюся за отцом дверь. Помнила, как Бен взял его на руки, помнила ту ночь, что Питер проплакал, не понимая куда исчезли родители и почему ничего ему не сказали. Помнила, как каждое утро он надевал папины очки, аккуратно расчёсывался и подбегал к ее кровати, как бережно брал ее за руку и будил, чтобы задать единственный интересующий его вопрос: «Тетя Мэй, а родители сегодня меня заберут?» и помнила, как каждое утро она врала ему, отвечая неизменным «Нет, но они вернутся очень скоро». Помнила, как однажды проснулась, не дождавшись мягкого прикосновения к ладони. В тот день Питер понял все сам: родители не вернутся.       Она всегда знала, что ей есть на кого положиться: Бен всегда был рядом. Ее уже не так пугала необходимость воспитания маленького мужчины, не боялась она и ошибиться, рядом всегда был человек, который понимал племянника как никто другой.       И кажется все было хорошо: Питер становился чудесным молодым человеком — он любил дядю с тётей, подрабатывал, помогал чем мог, да и в учебе его успехи были далеки от простого «нормально». В Бене с каждым днём все больше и больше росла гордость за племянника, а для самой Мэй не было в мире ничего важнее этих двух мужчин.       «Ничто не вечно» — как-то сказала мать, а молодая беспечная девушка не восприняла это как должно. Пока все не пошло крахом.       Сначала что-то случилось с Питером. Она так и не поняла, что упустила. Вот он днём целует тетю в щеку, взмахом руки прощается с дядей, привычно улыбается и уходит в школу, а вечером возвращается куда позже обычного весь какой-то перепуганный, дёрганный и как никогда уставший. Она надеется, что он просто переучился и к утру все наладится, но ничего не меняется. Ни следующим утром, ни через неделю. Питер отдаляется, постоянно где-то пропадает и все чаще костяшки его пальцев сбиты, а под глазом то и дело появляется синяк. Его прогулы становятся нормой, а на все попытки поговорить племянник отмахивается или отшучивается.       А потом они с Беном ругаются. Ругаются как никогда прежде. И из-за чего? Из-за Мэй. У Бена всегда было обостренное чувство ответственности, которое он пытался воспитать и в Питере, а уж если дело касается Мэй, так об этом и говорить не стоит. Неважно насколько на улице людно и светло — она не может возвращаться с работы одна, тем более в столь позднее время.       Наверное, в тот день устал не только Паркер-старший. Питер понимал, что виноват — слишком явно это читалось в его извиняющемся взгляде, но уступить дяде он не смог. Слово за словом, повышенные тона и громкий стук хлопнувшей за парнем двери.       Она смутно помнит все что случилось после. Вот уходит Питер, а несколько минут спустя ее оставляет Бен.       Это был последний раз, когда она видела мужа.       Мэй было тяжело, как никогда тяжело.       Сейчас вся ее вера в себя пропала, будто той никогда и не было. Казалось, что земля ушла из-под ног. Или ее там никогда и не было?       Лица сменялись одно за другим: полицейские, Питер, снова полицейские, детектив, Питер, родственники, друзья, Питер, вот, кажется, Джесс из больницы, Питер. Все было смазано, будто она смотрела на мир через запотевшее окно автобуса. Только лицо Питера четко выделялось в этой непонятной массе серых оттенков. Испуганное лицо мальчика, потерявшего родителей и того, кто заменил ему отца, лицо с отчетливой тенью вины, тяжело давившей на его еще детские плечи.       Он неминуемо отдалялся. И Мэй не могла до него достучаться, как ни старалась. Питер стал лишь собственной тенью. Синяк теперь появлялся не только под глазом, да и бровь постоянно была рассечена, а кровь на костяшках, казалось, только и успевала свернуться, прежде чем парень вновь их разбивал. Он все позже приходил домой и все реже говорил с ней.       Ей было как никогда страшно. Неизвестность пугала почти также как отстраненность Питера. И черт его знает, сколько бы это продолжалось, если бы однажды он не пришел домой раньше и не увидел тетю, тихо плачущую на диване, что так любил дядя. Наверное, только в этот момент Питер понял, что, будучи под грузом собственной вины, он напрочь забыл о любимой Мэй, которой было в разы сложнее. Да еще и он от нее отвернулся.       В тот вечер он долго сидел с ней, крепко прижимая к себе и позволяя выплакать всю боль, что так долго копилась в ней. В тот вечер Питер решил, что никогда не допустит ничего подобного, он не позволит больше тете переживать все это одной. В тот вечер Мэй снова поняла, что ей есть на кого положиться.       И жизнь вновь пошла своим чередом. Вещи мужа так и оставались на своих местах, будто он вот-вот вернётся с работы, поцелует жену, вдохнёт запах любимых фиников, потрепает по голове племянника и усядется на свой любимый диван, чтобы обсудить очередной прокол новенького или новое появление несуразного Человека-паука. Но он не вернётся, поэтому Мэй старается на них не смотреть, но убрать никак не может.       Вскоре Питера забирает Старк, и Мэй безумно гордится племянником, тайком даже утирает непрошеные слезы, пока тот разговаривает с Железным Человеком.       Племянник улетает в Берлин, а Мэй позволяет себе попробовать ещё раз. Вещи Бена аккуратно укладываются в коробки и уносятся в темную кладовую. О нем теперь напоминает лишь старый кожаный диван в углу гостиной. Она вновь распускает длинные волосы и улыбается.       Вернувшись домой, Питер видит тетю такой какой она была только рядом с дядей и самому ему кажется, будто даже воздух в квартире другой. Он открыто улыбается Мэй, она его крепко обнимает и пока больше ничего не нужно.       У Питера синяк на пол-лица и губа разбита, но ей отчего-то кажется, что он сейчас как никогда горд собой. Поэтому она не расспрашивает о том, как прошла его внезапная «стажировка», лишь интересуется что это за «Стив из Бруклина» такой. Питер в ответ сверкает счастливой улыбкой и прикладывает полотенце к лицу, благодарно кивнув тёте. Она лишь вновь ему улыбается.       Спустя несколько месяцев она позволит себе один-единственный раз войти в его комнату без стука, тем более Питер давно уже спит.       Тёмные волнистые волосы падают на лицо, небольшая морщинка на лбу и размеренное дыхание. Мэй позволит себе сесть рядом и коснуться кончиками пальцев лица племянника. Ей он до сих пор кажется таким же маленьким и беззащитным, каким его когда-то оставили родители, однако, красная маска, торчащая из-за дверцы шкафа говорит об обратном.       Все встаёт на свои места: его прогулы, синяки, «стажировка». Первое, что хочется сделать, так это устроить взбучку, да такую, чтобы он на всю жизнь запомнил, но тёмные круги под глазами парня не дают этого сделать, поэтому Мэй легко зарывается пальцами в волосы племянника и нежно их перебирает.       — Родной, только не взваливай на себя все проблемы этого мира, пожалуйста, — в ответ парень лишь неопределенно хмыкает и трется носом о подушку.       Мэй нежно улыбается, мимолетно касается губами его щеки, как всегда делала, пока Питер был маленьким, и тихо покидает комнату героя.       Она всегда верила, что готова ко всему. Но к этому она, кажется, совсем не готова.       Она всегда старалась воспитать Питера достойным, сильным человеком, но сейчас она боится за него, будто он совсем маленький, несмышлёный ребёнок, что выбежал на проезжую часть.       Она обещала себе оберегать его всеми возможными способами, но просить отказаться от такого — ей кажется верхом эгоизма.       Она всегда гордилась племянником, но сейчас она им восхищалась.       Она подумает обо всем этом немного позже, а пока ее герой сладко спит, крепко обняв подушку.       Покричать на него она ещё успеет. Пока ему и так досталось.