***
Выплеснув своё негодование на бумагу, но не исчерпав его, узник, облачённый в худую тюремную робу, распрямил плечи и спрятал импровизированный дневник под валун. Все заключённые, кроме него, сейчас сидели у костра под главным сводом шахты. Ночевали они там же, но мужчина не торопился к ним, да его и не приглашали. Сегодня, в первый день своего заключения, ему уже довелось мельком познакомиться с местными обывателями, и те не внушали доверия. Всего их было десять: один краше другого и все сплошь скумные наркоманы, половина из которых не в своём уме. В отличие от тюрем других районов провинции, где насильники, воры и убийцы коротали свои сроки в относительной неприкосновенности одиночных камер, маркартская тюрьма представляла собой каторгу, где никакие решётки не отделяли от местного «приятного» общества. Стараясь сохранить личное пространство в этом месте, новичок решил обустроиться на ночь в одном из карманов шахты, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание. Ему хотелось как следует подумать, что ему теперь делать, но холод и сырость не давали сосредоточиться… А ещё хотелось есть. Когда-то, увлечённый своим колдовским трудом, он мог забывать о еде и сне на сутки. В этой промозглой пещере он не мог думать ни о чём, кроме уютной кровати и запаха печёной картошки, доносившегося из главного свода. Вскоре идея отсидеться в закутке перестала казаться заманчивой — на жёсткой земле было невозможно улечься даже чтобы просто подремать, тело сводило от холода. Несмотря на то, что надсмотрщики не изводили его сегодня, как остальных заключённых, чувствовалась потребность в отдыхе — скорее эмоциональном, чем физическом. Хотелось забыться. Смирившись с бесплодностью попыток отрешения от материи, он всё же решил поглядеть, что происходит у остальных. «Стоит ли делать шаг навстречу первым? Показать, что я заинтересован в сотрудничестве?» — размышлял он, вытаскивая из-под валуна несколько измятых листков бумаги, так любезно предоставленных стражей по его просьбе. Неуверенно помяв в руках написанное им, перепрятал поглубже. Не хватало ещё, чтобы кто-то нашел его излияния. Радовало только то, что тюремщики здесь были на редкость доброжелательные. Мужчина не мог не заметить, что они относятся к нему чуть лучше, чем к другим, и списывал это на свой статус новенького, тем более, других проступков в округе Маркарта за ним замечено не было. «Понимают, что я не такой, как эти отбросы,»— покривил лицо колдун, прежде чем неуверенно двинуться навстречу «этим отбросам».***
После окончания каторжных работ все собирались у костра. Кто-то уже устроился на ночлег прямо на земле, кто-то доедал скудный ужин, другие разбредались по своим углам. Прижавшись тощей прямой спиной к стене и подтянув острые коленки к груди, сидел воришка Эльвир и глядел на пламя немигающим взглядом, словно пытаясь загасить огонь его холодом. Выходило паршиво, тепло костра побеждало, и льдистые глаза эльфа упрямо заволакивала мокрая пелена. Невдалеке от босмера возился, укладываясь, беззубый слепой каджит. Старик принюхивался к вылизанной до дна бутылочке скумы и тихо бормотал, отдаваясь мыслям о недосягаемой теплоте родных песков. В противоположном углу, в тени деревянных свай, беспокойно трясся и стучал зубами Мерзляк Абель, и все знали, что это не от холода. Имперец свихнулся ещё во времена восстания Буревестника, и его поведение давно никому не было в новинку. Что, впрочем, не мешало мужчине оставаться изгоем на протяжении всех лет, которые он провел в Сидне. Во многом такое отношение сложилось из-за парочки бывших мятежников — Олафа и Херда, нордов и отморозков. Их здесь остерегались все, кроме разве что двухметрового орка-головореза Золга. Тот не боялся никого или почти никого, в то время, как его боялись все… или почти все. Сейчас орк оставался у костра, наблюдая за делёжкой остатков пищи остальными заключёнными — братьями из Хаммерфелла, отбывающими общее убийство, и рисковым, но неудачливым аргонианским контрабандистом Рикшей. Молча доедал свой кусок мрачный данмер-рецидивист по имени Фалдис, зарезавший из ревности сначала жену, а затем, после первого срока, ещё и похорошевшую дочь. Стоило ли говорить, что ещё он мог сотворить с той, что как две капли воды была похожа на его единственную женщину? Так или иначе, груз тяготившей его вины можно было ощущать почти физически: в сутулой фигуре, хмуром лице и мозолистых руках, которыми он ежедневно добывал серебро за двоих — за себя и за старика Дро’Рашида. Вдруг из одного кармана шахты неуверенно показался бретонец. Его светлые волосы преждевременно поредели, а тёмные глаза казались чересчур внимательными, когда тот пытался уследить сразу за всеми собравшимися здесь. — Поглядите-ка, кто выполз, — пробасил Золг, косо взглянув на бретонца. О новеньком уже знали всё, что было нужно: не сидевший — значит, не подозревал о негласных тюремных правилах; убеждён в невиновности — значит, считал себя лучше остальных; некромант… Это самое гадкое. Новичок сделал ещё пару неуверенных шагов к костру, невольно привлекая всеобщее внимание. Заметив это, он поспешил объясниться и представиться: — Я подумал, что нам с вами лучше познакомиться… — Лучше, — сделал упор орк, — тебе не подмазываться к нам, колдун. Звучало очень убедительно, и дважды повторять не пришлось. Бретонец оказался восприимчив к угрозам: — Я постараюсь тревожить вас как можно меньше и исчезнуть отсюда как можно скорее… — заверил он. — В конце концов, это всё просто недоразумение. — Да что ты говоришь, — громила ухмыльнулся. — Небось, думаешь, что тебе не место здесь? Как раз тебе тут и место. – Я убеждён в обратном, — не глядя в глаза, спокойным тоном произнес маг. Главарь тоже был спокоен, но такое спокойствие казалось естественным для его авторитета. — Думаешь, что лучше нас? Думаешь, что ты особенный? Как бы не так. — Я так не думаю, — отрицал мужчина, несмотря на то, что его, очевидно, игнорировали. — Нет, думаешь, — упрямо гнул орк. — Более того, ты убеждён, что имеешь право подчинять. Имеешь же право распоряжаться душами и телами мертвецов, а? Не так? — Это не имеет к вам никакого отношения, — отрезал маг. Как же безумно раздражало желание далёких от колдовства людей порассуждать о предмете его трудов! — Ошибаешься, новичок. Я пробуду в этой темнице до самой своей смерти… — мрачно произнёс Золг. — Они могут нацепить на меня кандалы, — тут бретонец заметил, что его конечности попарно скованы цепями, — но свободу души никто отнять не вправе. — Тот, кто печётся о неприкосновенности, может защитить себя ритуалом… — Ты думаешь, нас кто-то защитит?! Ты знаешь, именно такие, как мы, обычно становятся подопытными для таких, как ты! — от гнева орк перешел на рык, так, что у бретонца зашевелились волосы на затылке. — Давайте просто потерпим друг друга, пока я не выберусь отсюда и… — Что, свободы хочется? — хохотнул откуда-то из угла светловолосый норд, Олаф, кажется. — Не будут здесь тебя терпеть, — подал голос эльф и, сплюнув на землю, подковылял к бретонцу. Остальные одобрительно зашумели. — Может, Абель потерпит, он у нас терпила. Оказавшись удивительно высоким для босмера, эльф со злобой толкнул его в сторону деревянных конструкций, в тени которых прятался человек. Мужчина не упал. Смирившись, он сжал челюсти, на негнущихся ногах дошел до лесов и забрался под них. Он смирился, ведь действительно было легче смириться, чем сопротивляться. Больше никто на него внимания не обращал, но колющее чувство слабости перед этим гадким коллективом не давало покоя. Отчаяние ещё не взяло верх над рассудком, только напряженный страх скрутил душу тугим комком. Хотя своеобразная крыша над головой дарила смутное ощущение укрытия. Мужчина понял, почему имперец выбрал местом для сна этот «домик»: казалось, он отделял от враждебного мира. — Меня зовут Доминик, — вспомнил вдруг Доминик и протянул руку своему новому сожителю. Тот пожал её дрожащей холодной рукой: — Аб-бель, я т-тут сп-плю, — он произнес это даже с какой-то обидой на неожиданное вторжение. — Могу я остаться здесь? — бретон почти взмолился, вымучено глядя на него. Тот недоверчиво кивнул и освободил немного места рядом. Тонкая и колючая соломенная подстилка Абеля была всё же лучше, чем отсыревшая земля шахт. Безумец под боком трясся и зябко прижимался к мужчине всю ночь, что поначалу до невозможности раздражало и мешало заснуть, но ближе к утру бретонец смирился и даже отметил, что так действительно легче согреться.***
Неровные буквы ложились на последние чистые сантиметры бумаги: Работа в шахте так выматывает. Нет сил даже думать. Даже о том, чтобы не работать. Копать могилы — одно, а шахты — совсем другое дело. Если выберусь — больше в руки ни лопату, ни кирку не возьму. Хульг и Рагель говорят, я не должен сдаваться, обещают помочь. И что такие славные парни забыли в страже? Закончив писать, Доминик спрятал страницу под тот же камень в той же шахте. Теперь он знал, что руды в ней больше не водилось, потому её и забросили. Несмотря на пренебрежительное отношение сокамерников, надежда не угасала. Но и тревога не угасала. В этот вечер она становилась сильнее. Все были какие-то взвинченные, словно ждали чего-то. Атмосферу разрядило появление одного из охранников, Грега. И если Доминик радовался его появлению, то остальные, очевидно, ждали того, что он нёс в руках. — Ну что, ребята, вы все отлично поработали на этой неделе… — протянул он, развязывая небольшой холщовый мешок. И напряжение сгустилось до предела. Херд, отбиваясь на ходу от Рикши, поспешил к остальным. Заключённые стали стекаться с разных концов шахты к тюремщику, чтобы получить свою награду. Даже отщепенец Абель, запнувшись, выбрался из-под лесов и встал позади Олафа, тут же влезшего в начало подобия очереди, образовавшейся вокруг Грега. Сумасшедшего тут же оттолкнул Эльвир, но за это получил крепким имперским кулаком по спине. Вскрикнув, эльф привлек внимание тюремщика, который тут же закрыл заветный мешочек. — Нет, ребята, ссоры нам здесь ни к чему, верно? Мы понимаем, как вас ломает, поэтому поощряем хорошее поведение такими небольшими «пряниками». Но только хорошее, понимаете? — охранник снисходительно поглядел на Доминика так, словно обращался лично к нему. На всякий случай тот кивнул, подтверждая, что понял. Остальные приняли смиренный вид и послушно затихли. Грег, вынимая из мешочка тёмные ампулы, поочерёдно раздал их всем заключенным, по одной в руки. Когда очередь дошла до бретонца, Херд осторожно вмешался: — Слушай, Грег, ты же знаешь, что ему это не нужно… Может, ты лучше отдашь его долю кому-то из нас? — Кому-то из вас — это тебе? — Не я это сказал, — ухмыльнулся норд. Тюремщик покачал головой: — Правила есть правила. Мы ведь не можем их нарушать, не так ли? — он заговорщицки подмигнул новичку. — Может, как раз сейчас это и нужно ему больше, чем вам вместе взятым? — протянув Доминику бутылек, он отправился вон из шахты. Когда решётчатая дверь была закрыта, а стражник скрылся из виду, остатки терпения у всех были на пределе. До них донеслось глухое «Не шалите» и началось самое неприятное — настоящая делёжка. Олаф тут же выхватил у дрожащего над скумой имперца заветный бутылёк. — Нет! Отдай! — заголосил Абель. — Отдай мне, отдай!.. Так холодно… я согреюсь, если выпью… Только так я, наконец, согреюсь! Верни мне… Смеясь, норд, ободрённый лёгкой добычей, пошел прочь от несчастного. Впрочем, Абель как никто понимал, что смысла умолять нет. Поэтому он, ни секунды не сомневаясь, направился к притаившемуся в углу Дро’Рашиду, чтобы обрести желанное избавление от постоянной стужи. Но стоило ему выбить избавление из каджитских лап, белесые глаза Рашида наполнились особой влагой, которой могут блестеть только глаза обиженного старика, а седой мех вокруг них жалобно намок. — Скума! Моя скума! — захныкал кот сиплым, дрожащим от волнения голосом. — Оставь старика в покое, — строго потребовал данмер, находившийся поблизости. Схватив имперца за шкирку, он вернул заветную бутылочку Дро’Рашиду. — Ты никогда не согреешься, потому что ты болен, идиот! Никакая скума тебе не поможет! Поэтому не смей беспокоить его. Тут Фалдис с силой отопнул больного и тумаками погнал прочь от беззубого кота, а тот, прижимая возвращённое к впалой груди, прослезился уже от счастья: — Нет! Нет! Нет ничего милее доброй, славной скумы, нет ничего дороже… Когда у каджита есть скума, у него есть смысл. У него есть память, есть культур-р-р-а… — тихо лепетал он, снова забиваясь в свой уголок, чтобы насладиться видениями лучшего прошлого, настоящего или будущего. Тут же происходила параллельная перепалка Херда и Эльвира, из цепких пальцев которого норд силился вырвать бутылку. Босмер кусался и лягался, изо всех сил молотя бывшего военного по крепким бокам, но Херд неумолимо громил его сопротивление болезненными, тяжёлыми ударами, пока обессиленный эльф не сдался. Норд тут же поспешил помочь своему бывшему сослуживцу разобраться с редгардами, на которых тот, уже опьяневший, пошел войной. Доминик, неизвестно каким образом еще оставшийся при своей ампуле, отсиживался под лесами, наблюдая за происходящим со стороны. Больше всего сейчас он хотел слиться со стенкой. Но когда его соседа, избитого и окончательно обезумевшего от скумной жажды, затолкали на его привычное место, оставаться там стало небезопасно. Вообще, Доминик действительно не спешил приобщаться к скуме, особенно сейчас, наглядно убедившись в её пагубном влиянии. Он уже собирался отдать свою порцию несчастному соседу, но вдруг зацепил взглядом яростную нордско-эльфийскую схватку и её исход. Что-то в поколоченном эльфе отчасти пробудило его жалость, но следом проснулась и расчётливость. «Лучше мне поделиться скумой с кем-то из них и завоевать их расположение, чем закрепить за собой статус изгоя», — решил он и направился к Эльвиру. Эльф затравленно глянул на подошедшего мужчину: – Тебе ещё чего? Позлорадствовать решил? — Вовсе нет, — простодушно ответил и развел руками колдун. — Просто я действительно не нуждаюсь в этом настолько, — он покрутил в руках бутылочку скумы. Совиные глаза босмера идеально округлились, но тут же подозрительно сощурились. — Не у меня одного отбирают скуму, с чего ты взял, что мне она нужней других? Я, может, бросить решил? — вдруг вспылил эльф. — Жалко меня, что ли, стало? Подавись ты своей жалостью, червь. От таких, как ты, и капли не приму! Но бешено расширенные зрачки, прилипшие к фиолетовой скляночке, выдавали его желание с головой. Неожиданно за спиной раздался глухой бас Золга: — Что тут происходит? Он увлечённо наблюдал за неравной борьбой норда с эльфом и очень заинтересовался, когда к тому подошел новичок, с которым он умудрился немедленно поцапаться. Эльвир стушевался, но тут же стал жаловаться, силясь оторвать взгляд от вожделенной бутылки: — Он пытается подкупить меня! — Я просто хотел помочь… — отнекивался некромант, попятившись. Орк выглядел спокойным, Да только кто знает, с каким лицом он потрошит людей? — Вот оно как, — задумчиво протянул громила, после чего легко выцепил бутылку из трясущихся рук бретонца и на глазах ошарашенного эльфа выдул её до дна. — Подкуп — это, конечно, очень плохо, малыш, — пояснил он, — но гордость в Сидне не помощник. Я думал, ты как никто должен понимать это. Предлагают — бери. «А не предлагают — отбирай?» — обиженно пробурчал босмер в сторону. Орк усмехнулся. — Молодец, что сопротивлялся, — вдруг серьёзно произнёс он, потрепав эльфа за костлявое плечо. — Держи, заслужил. Он кинул в руки эльфа свой бутылёк и напоследок ободряюще хлопнул по спине, от чего эльф со сдавленным шипением выгнулся. Орк виновато пожал плечами и нетвёрдой походкой отправился разнимать нордов с хаммерфелльцами. Эльвир, отойдя, так и застыл, растерянно сжимая в руке бутылку. От греха подальше, ограбленный колдун вернулся к себе под леса. С Абелем творилось что-то нехорошее, он завывал и заламывал руки, и дрожал, кажется, сильнее, чем обычно. Маг сильно пожалел, что сделал выбор в пользу неблагодарного вора. И впервые в жизни он пожалел, что не учился восстановлению. Он не раз был свидетелем мук тех, чьи останки использовал в своих экспериментах. Даже не свидетелем, виновником. Но сейчас, не в состоянии помочь своему товарищу по несчастью, он почувствовал себя паршиво. Разжалобленно и раздражённо одновременно. Бессилие пугало, ведь слабость теперь представляла опасность. Абель заговорил сам с собой, но через считанные минуты его речь утратила членораздельность и сознательность. В основном, от боли. Вскоре его стоны стали разбавляться тихими смешками, озабоченным бормотанием, заливистым хохотом и громким урчанием. Каждый сходил с ума по-своему, не контактируя с остальными, потому что на границе пьяного бреда контакты выходили слишком непрочными. Ненормальная для этого места деятельность увлекла каждого из его обитателей — они отрешались от мира Сидны, иллюзорно возвращаясь к жизни за пределами глухой, душной шахты. Встречали старых знакомых, охотились, сражались, странствовали… Только двое оставались этой ночью в удручающей реальности. И снова Доминику мешал заснуть страдающий имперец. Но на этот раз недосып, изматывающая смена и душевная усталость позволили ему отключиться к середине ночи под убаюкивающее урчание старого каджита, давно усыпившее всех остальных. Кроме Абеля, который, содрогаясь всем телом, отправился рыскать в поисках брошенных флаконов.***
Утро не было добрым. После вчерашней гулянки один кот не был убитым и только широко улыбался беззубой пастью на общие угрозы сделать шапку из его довольной облезлой задницы. Хотя Доминик тоже чувствовал себя терпимо. Он всё ждал, когда же к нему подойдет Хульг, досматривающий сегодня за их работой. Вчера он пообещал, что попытается договориться о пересмотре заключения некроманта, но не похоже, что парню доставало красноречия. С самого утра он выглядел недовольным и не особо выбивался из ряда похмельных заключенных. Наконец, заметив повышенное внимание к своей персоне, он подошел к бретонцу: — Ну, как ты тут, освоился? — Ты не забыл о том, что обещал? — нетерпеливо поинтересовался Доминик. Охранник перешел на шёпот: — Слушай, это сложнее, чем я думал, но мы правда хотим помочь тебе… Пока не стоит привлекать внимание Серебряной Крови, — Доминик вспомнил, что это семья того человека, чей родственник стал причиной его несчастий. — Лучше подождать, пока шумиха уляжется или… Я не знаю, мне жаль видеть тебя среди этого отребья. Чем я ещё могу помочь? — охранник виновато пожал плечами. Стало по-настоящему страшно. Возможность остаться тут ещё на несколько месяцев или даже недель почти ужасала. Собравшись, Доминик всё же смог вспомнить о насущном: – Я вчера исписал последний листок, можно мне ещё один? — Да, да, конечно… – рассеяно ответил стражник и вышел из помещения. Бретонца обуяло волнение. — Будь осторожен, новичок, любимчикам стражи тут несладко приходится, — прошипел ему на ухо невесть откуда взявшийся Рикша. От неожиданности мужчина чуть не выронил из рук кирку. — И не отлынивай от работы, никто тут за тебя вламывать не будет. Колдуна всегда немного напрягали безэмоциональные глаза ящеров, никогда нельзя было понять, что у них на уме, но ему показалось, что во вкрадчивом голосе аргонианина сквозила угроза. Вскоре Хульга заменил Грег, именно он вручил Доминику заветный листок, свёрнутый замысловатым образом. «Используй с умом», — с лукавой улыбкой произнёс стражник. Выждав, когда остальные более или менее отвлекутся, бретонец отправился в старый карман, где прятал свои записи. Но при попытке сложить листок ещё в два раза, он встретил сопротивление. Развернув бумагу, он едва не остолбенел. Стражник спрятал в ней ключ, а на внутренней стороне было написано: уходи сегодня же вещи в правой комнате оставь ключ там же Не веря своему счастью, мужчина спрятал обе страницы дневника, записку и ключ за пазуху и направился к выходу, стараясь сохранить естественное выражение лица. Выходило так себе, торжество так и норовило проявиться в бодром шаге или нервной улыбке. На самом выходе из шахты он лицом к лицу столкнулся с Золгом. Орк, очевидно, пришёл по его душу, потому что припечатал Доминика к стене прежде, чем тот понял, что происходит. Скаля клыки, верзила прорычал: — Я смотрю, ты со стражей снюхался?! — Я… — Не думай, что ты особенный, раз они тебя стерегут, — перебил Золг. Но Доминик неожиданно смело для самого себя ответил, глядя прямо в горящие орочьи глаза: — Вы меня даже не слушаете, почему я должен слушать вас? — Нет, это ты нас не слушаешь, парень, — раздражённо проговорил орк. — Ты знаешь, у нас нет ни времени, ни сил с тобой церемониться. Так что ради своего же блага, держись-ка ты от них подальше, если не хочешь неприятностей. Усёк? — Усёк, — мрачно выговорил бретонец. Бесполезно спорить, особенно сейчас. Нарываться на неприятности — создавать лишние помехи на пути к свободе. — Ещё раз увижу — можешь прощаться с жизнью, — заключил Золг и удалился. «Не увидишь, — оскалился про себя мужчина, — ведь уже сегодня я отсюда слиняю, а вы останетесь тут гнить» Уже лёжа ночью под пологом лесов, он предвкушал время, когда последний сморенный усталостью заключённый уснет. «Подумать только, я мог бы рассказать им о ключе. Тогда можно было бы организовать общий побег, и все они обрели бы свободу… Хех, а вот не надо было меня злить, — раздумывал он, предвкушая побег. — Уйду один и закрою их тут. Вместе с этим чёртовым дневником». Вспоминая все минуты страха и обид, что пришлось ему пережить здесь, он пришел к идее небольшой, но сладкой мести: написать прощальную записку этим неудачникам, чтоб нашли вскоре и чувствовали его торжество. Поняли, как были неправы… В последний раз излив душу на бумагу, без пяти минут беглец присыпал её землёй. Едва все уснули, нерешительность пригвоздила Доминика к полу, сковав затёкшие конечности. Но медлить было нельзя. Весь Маркарт уснул сейчас, и он имел шанс на свободу. Огромный шанс. И не должен был оставаться даже часу в этом омерзительном месте. Аккуратно переступив через Мерзляка Абеля, он мысленно попрощался с единственным, кто не оттолкнул его. Промелькнула мысль, что можно разбудить его и увести с собой, но это было опасно. Он неуправляем, а значит, может все испортить. Медленно, ступень за ступенью, шаг за шагом, он крался к заветной решётке, и каждый скрип, каждый треск прелого дерева электрическим разрядом отдавался в напряженных нервах. Наконец, ключ отворил замок. Его скрежет показался мужчине громовым, но никто из спящих не проснулся. Заржавелая дверь тоже никого не разбудила. Видимо, внизу всё заглушал храп, осознание чего принесло невероятное облегчение. Поблагодарив всех богов и даэдра, а главное — стражников — за свободу, он закрыл замок снаружи. Были мысли о том, чтобы оставить дверцу открытой, но он не мог так подвести тех, кто, поставив под угрозу свою карьеру, помог ему выбраться. Оставалось только забрать вещи и можно вернуться в мир полноправным человеком. Нужно только незаметно выбраться из города. Перебраться в другой округ… Расправляя черную мантию, мысленно он был уже в Солитьюде, как вдруг до его уха донёсся вкрадчивый голос Рагеля.***
– И куда это мы собрались? Он стоял в дверном проеме. За ним — Хульг и Грег. Увидев знакомых охранников, испугавшийся было Доминик шумно выдохнул. – Да вот думаю, куда... – усмехнулся он. – В Солитьюд, наверное. А лучше – сразу в Сиродил… Тюремщики заинтересованно слушали, загородив проход. Повисла напряжённая тишина. Первым её нарушил Рагель: – Ты знаешь, мы примерные охранники и очень заботимся о наших подопечных. Доминик не понимал, к чему он клонит, но на всякий случай кивнул. – Ты сам почувствовал нашу заботу, не так ли? — продолжил Рагель, подходя ближе. Доминик кивнул. – Но ты знаешь, что хорошие охранники должны поддерживать дисциплину? — уточнил Грег, нетерпеливо поигрывая ключами. Доминик кивнул. – И мы должны наказывать беглецов, — подвел итог Хульг, зловеще глядя исподлобья. Мысли загнанного в угол мужчины настолько спутались, что он не смог даже кивнуть, только слепо уставился на охранников. «Ты беглец и мы должны тебя наказать» — читалось в их голодных взглядах. – Но ведь вы сами дали мне ключ?.. – сипло пролепетал колдун. – Какой ключ? — Грег удивленно вскинул брови. — Примерные охранники не дают ключей преступникам. – Зато преподают уроки. Двое схватили его. Удары посыпались один за другим. В грудь — выбивая воздух, в живот — выбивая сдавленные крики, в челюсть — выбивая зубы. – Ребята, вам не кажется, что впору проводить профилактику побегов? — запыхавшись, предположил Рагель. – Что предлагаешь, приятель? — заинтересовался Грег. – Переверните и подержите ноги. Сослуживцы выполнили приказание, придавив колдуна к земле и разводя бёдра. – Не так, идиоты, — загоготал стражник, — мало вам эльфа? Колени держите крепче. Пленник попытался вырваться, но детина Хульг прижал его сильней, выбив дух из лёгких, и зажал рот и нос широкой ладонью. Сняв с пояса тупой меч, Рагель стал рубить сухожилия на лодыжках, не рассекая, а кромсая кожу, хрящи, связки. Он так увлёкся, залюбовавшись чавкающей кровью, что перерубил одну из костей, из-за чего стопа осталась болтаться на оставшемся пучке связок. — Ты не переборщил? – Зато теперь точно не удерёт. Мужчина потерял сознание, но его залитое слезами и потом лицо было до сих пор перекошено от боли. – Раз так, можно переходить к непосредственному наказанию? – Рагель приободрился, наотмашь ударяя по лицу жертвы раз за разом, пока тот не пришёл в себя. Глаза бретонца вновь и вновь закатывались от боли, к которой, оказалось, не готово было тело. Между тем, его перетащили на какой-то стул и примотали руки к подлокотникам. – Ты взял ту бумагу и ключ у охранника, так? Ты должен был знать, что не должен прикасаться к вещам стражи, — без тени сомнения утверждал Рагель, скаля зубы. Он помахал перед опухшим лицом колдуна железной палочкой. – Ты знаешь, что это такое? Заточка. Мы изъяли последнюю у предыдущих заключённых. Ужасно, когда у таких опасных преступников есть такая опасная штука. Мы не могли позволить им ранить друг друга, ведь это так больно. Погляди только! Тюремщик всадил остриё в предплечье наполовину. Заточка застряла в кости, которая треснула по всей длине, заставив бретонца заверещать от прошившей его боли. Хульг держал его голову. – Смотри! Смотри! Запомни это, это твой урок. Здесь все живут по нашим правилам. Но бретонец ничего не видел и не слышал, бессознательно повторяя: – …Но... вы сами… Ты ещё не понял? – прогремел Хульг и опустил на его голову свою стальную булаву. Череп с тихим сколотым звуком треснул. Доминик затих, невидящим взглядом уставившись на Рагеля. Нет, он был ещё жив. Только расколовшаяся черепная коробка вдруг показалась ему разверзшейся бездной в небытие. Он вдруг вспомнил, как сам вскрывал такие десятками. Как доставал мозги, изучал их устройство. Стало смешно от того, что сам он скоро, возможно, станет рабом или подопытным некоего некроманта. Более удачливого, разоряющего могилы без сюрпризов, а ещё лучше — получающего свежие трупы прямиком из тюрем. И череп ему вскрывать не придется. Сплошное везение. Его тихий смешок вывел охранников из завороженного оцепенения. — Добить, что ли? — отойдя первым, спросил Хульг. — Не, пусть помучается, — ответил Рагель, утираясь грязным фартуком. — Да он все равно сдохнет скоро, посмотри, кровищи сколько, — неуверено проговорил Грег. — Значит, сбрось к этим, в назидание. А то оборзели, скумы им давай больше. — Твоя была идея со скумой. — Моя, потому гениальная. Все злачные места эти трое знали, как свои пять пальцев. А там знали, что эти ребята могут покрыть, если не скупиться на подарки. В шахте Сидна скума лилась рекой, и только малая её часть перепадала заключённым в качестве премий. На деле — в качестве очередного средства подчинения воли. Но было скучно, простое насилие не спасало. Почти каждый новичок, как бы ни потаскала его жизнь, приходил сюда полным надежд, на искупление ли, на удачу или на справедливость. Рушить эти надежды, безнаказанно наблюдая за их страданиями, вот что было интересно. Давно никто не попадал в Шахту. Издевательства над старожилами стали какими-то постными… Даже последний, маленький наглый эльф, которого все они любили за эмоциональную и чувственную отдачу, постепенно черствел, затухал, стирался изнутри. И несмотря на то, что с новеньким некромантом у них была запланирована долгая игра, они не выдержали и отыгрались на нем за три тоскливых месяца без настоящих зверских эмоций. Единственных доступных их маленьким, но черным душам.***
Сломав его, они сбросили тело вниз, прямо перед вскочившим под лесами Абелем. Давно разбуженные заключённые столпились у полуживого тела. Доминик снова видел тех, кого не желал видеть больше никогда, но на этот раз пленники Сидны смотрели на него иначе. Привычное отвращение не пропало, но оно было разбавлено чем-то другим. Это было не простое сочувствие — через что-то подобное проходил каждый. И им повезло выжить. Золг тяжело вздохнул: — Я же говорил тебе… — его голос был слаб. Доминик криво улыбнулся. Он почти ничего не чувствовал, кроме боли, но отчего-то с каждым мучительным вздохом его тело немело все сильней. — Слушай, прости за всё, — внезапно пролез к нему эльф. — Ты, конечно, урод, но я не хочу быть перед тобой виноватым за… что-то… Повисла тяжёлая тишина. Дро’Рашид сел рядом и положил его голову на меховые колени. Он снова плакал. Сентиментальный старик… Все сели вокруг них, как обычно собирались вокруг костра. И каждый со своими мыслями ловил его угасающую жизнь. Вдруг он вспомнил о чём-то очень важном. Эта мысль никак не могла оформиться в пробитой голове, но наконец, он попросил: — Там… В... под соломой. Там дневник… Данмер отправился искать бумагу и вскоре нашел. — Нам прочитать его? — Нет!.. Нет… Прошу, сожги его. Прямо… сейчас, брось в… костёр. Поколебавшись пару секунд, Фалдис не глядя поджёг отсыревшие в земле страницы и проследил, чтобы они сгорели без следа. Остальные молча наблюдали за этим. Все, кроме каджита, который бережно, по капле поил агонизирующего бретонца драгоценной скумой. — Это пус-стынная ночь в бутылке, мутсера… Сейчас Массер полный… Секунда должна убывать… — хрипло урчал он, поглаживая опускающуюся грудь. Почувствовав исход жизни, каджит прикрыл мертвецу глаза и отправился к себе, оттираться от его крови. Разошлись и другие — как бы долго они здесь ни пробыли, привыкнуть к таким посланиям от стражников не получалось ни у кого. Только Золг остался, хотя и ему было не по себе. — Может, съедим его? — настороженно поинтересовался босмер, подсаживаясь к орку. Тот немного опешил. Эльф любил так шокировать некоторых впечатлительных нордов, это надолго отваживало их от попыток его задирать. — Мяса нам век не видать. Ты знаешь, мне трудно без этого, — неожиданно для самого себя признался он. — Нет, есть мы его не будем, — ответил Золг. Каждый раз, те, чья воля к свободе сильнее — оказываются мертвыми у их ног. Он надеется, что у кого-то получится выбраться, но ни у кого не получается, и с каждым разом он всё с большим отчаянием смотрит на их бездыханные тела. — Засмердит ведь, — бросил Эльвир, досадливо пиная труп. Из разжатых пальцев на землю выпал ржавый ключик, который беглец от страха инстинктивно сжимал до последней секунды жизни, словно хватаясь за последнюю соломинку свободы. Не веря своим глазам, эльф дрожащими руками поднял ключ. Золг не отрывал от него взгляда. — Это же…***
— Я понял. Собирай всех, бежим сегодня, пока не хватились, — голос его был полон решимости. Не ярости, не напрасного гнева, как все эти годы напролет. Думалось о свободе и крови, которую он, наконец, прольёт сегодня.