♣♣♣
Сон глубокий, а сновидений нет. Лишь в конце его сна резко впихивает ярко-красный цвет, а затем он стонет от резко ударившей боли. Мука, оказывается, окрашена в кровавый цвет. Это не успокаивает, а лишь усиливает давление. Хоть Чонгук и спал, но, кажется, ничего ему это не дало. Тело уставшее, глаза пекут, а голова мутная. — Эй, парень, — зовёт его Юнги, и он приоткрывает глаза, чтобы уставиться в то место, где предположительно сидит новый знакомый. — Юнги, я… — «не могу подняться» не может Чонгук добавить, так как теряет сознание. Вспышка. Ещё одна. Голова крушится, но он даже не может пошевелить ни одним пальцем. Будто бы его прибили к полу. Теперь болит не только рана на руке, Чон чувствует каждой клеткой, что на его теле почти не осталось живого места. Глубоких и довольно серьёзных ран совсем мало, но зато есть те, поменьше, которые ноют, щиплят и болят. Он с трудом слышит, как Юнги зовёт его, но затем опять проваливается в темноту, где время от времени появляются кроваво-красные вспышки. Кажется, его голос срывается, потому что в те короткие моменты, что он приходил в себя, то кричал и стонал от боли. Чонгук не помнит, чтобы ему когда-нибудь было так плохо. На самом деле, он ничего не помнит. Каждый раз, когда возможные воспоминания касаются его своими невесомыми крыльями, он протягивает к ним руку, а они ускользают. Чонгук так близко к тому, чтобы хоть что-то вспомнить, но пульсирующая боль в голове не позволяет ему это сделать. В ближайшее время, его телом командует именно она. — Юнги, — зовёт он, когда, наконец-то, чувствует, что теперь не будет проваливаться каждый раз в темноту. Там страшно. Здесь тоже страшно, но по крайней мере, Чонгук не один. — М-м? — Ты видел, кто это сделал? — хрипит он, надеясь, что хоть что-нибудь, но Юнги понял из его невнятной речи. — Нет, он постоянно в маске. Завтра сам увидишь, — тихо отвечают ему из другой части комнаты. — Почему только завтра? — Он кормит через день, — усмехается Юнги горько. — Чтобы, не дай Бог, у нас не появились силы сбежать или противостоять ему, — Чонгук тяжело сглатывает на этот ответ и вздыхает, ощущая, как пыль на бетоне отдаляется от него. — Будто мы смогли бы сделать это в таком состоянии, — хмыкает Мин. Парень снова чувствует влагу в глазах. Его раны в таком случае будут долго затягиваться, он будет чувствовать слабость всё время и ничего не сможет сделать. Слова Юнги режут по сердцу, но они настолько правдивые и пророческие, что Чон готов взвыть от безнадёжности. — Как думаешь, — начинает он, снова закрывая глаза, — почему именно мы? — Не знаю, — тяжёлый вздох с другой стороны. — Я понятия не имею, что в голове у этого больного ублюдка. Они молчат. Чонгук пытается снова напрячь свой слух и послушать посторонние звуки, но всё по-старому. Ничего цепляющего и важного. Пропитанный мукой стон заставляет его открыть глаза. — Юнги? — спрашивает он, а сердце ускоряет ритм. Паника снова подкатывает к горлу, а взгляд пытается уловить хоть что-то в темноте. — Ох, — вздох облегчения достигает его ушей. — Я пытался изменить позу, так как всё затекло. Но, знаешь ли, со сломанными костями это не так легко сделать. Сердце сжимается от сострадания, потому что, чёрт возьми, да, Чонгук понимает это. У него самого хоть и все кости целые, но из-за ран очень тяжело двигаться, даже шевелить конечностями. Они вместе застряли здесь, видимо, надолго.♣♣♣
— Кажется, уже обед, — разрывает тишину Юнги своим монотонным скрипучим голосом. Он стонет, а затем открывает глаза. Из маленького окошка светлые лучи прорезают темноту. Парень поворачивает голову и пытается разглядеть Юнги, но не выходит, Чонгук видит лишь темноватое пятно, которое прислонилось к стене. Тихий вздох, и он пытается сесть. Кости невероятно ноют из-за одного положения, нужно сменить позу. — Как ты смог выдержать здесь пять дней? — кряхтит Чон, пытаясь одной рукой перетянуть ногу, которая безумно болит. Одно помещение навевает ужас и страх, что уже говорить о всей ситуации, в которую они попали. Такая обстановка заставляет проснуться желание уткнуться себе в колени лицом и ждать смерти. Ещё один мучительный стон, и он, наконец, прислоняется к стене, но голову не прислоняет к ней, зная, что там рана. — Не знаю, — вздыхает Юнги и с его стороны слышится возня. — Но, когда появился ты, стало немного, но легче. Хоть есть с кем переброситься парочкой слов, и сходишь с ума не так быстро. Чонгук мычит в согласии и утыкается взглядом в пол. Что они могут сделать в такой ситуации? Искалеченные, прикованные и непонимающие. Юнги наверняка даже дышать больно, что уже говорить о большем, а его собственное тело способно лишь мелко дрожать от боли, страха и попыток согреться. Что-то ползёт по его ноге, и он смахивает это рукой. — Мерзость, — шипит с отвращением, передёргиваясь. Юнги хмыкает, а затем кряхтит. Видимо, снова хочет поменять позу. Чонгук как бы не пытался рассмотреть противоположный угол, но видит лишь тёмные очертания тела. Он хочет увидеть Юнги. Запомнить его лицо и отложить в память. И не забывать никогда. — Расскажи мне что-нибудь, — умоляет Чонгук, а его голос дрожит. Такой потерянный и сломанный. К Юнги наверняка доходят эти попытки сдержаться и не сорваться в ещё одну истерику прямо сейчас, поэтому он прочищает горло прежде, чем спокойно начинает: — Я родился в Тэгу и, как только закончил старшую школу, переехал в Сеул. Потрясающий город, хоть и огромный. Столицы сами по себе величественные и высокомерные, они не принимают каждого. Они принимают лишь особенных, тех, кто может приспособиться к жизни там. Бешеные цены, безразличные люди, малое количество подходящей работы для студента, низкая зарплата. Но, несмотря на это, мы подружились, — Мин усмехается и шмыгает носом. — Кажется, мне нравилось постоянно жить в борьбе. Амбиций у меня было хоть отбавляй, поэтому я постоянно вертелся и пытался найти себя. Возможно, пока я пытался пробить себе дорогу, то перешёл её кому-то. Возможно, поэтому я оказался здесь. Но в голову никто так и не приходит. Чонгук слушает, не перебивая. Голос Юнги монотонный, он должен успокаивать, но происходит совсем наоборот. — Если мы… Когда мы выберемся отсюда, я покажу тебе с помощью чего я пробивал себе дорогу в лучшую жизнь, — продолжает Мин. — Если тебе нравится рэп и создание музыки, то ты будешь в восторге. Сердце трепещет при мысли о жизни вне этих стен. Даже, если он ничего не помнит, то всё равно знает, чувствует у него много чего отобрали. — Ещё, — просит Чонгук, обнимая себя за колени. Не хочется, чтобы этот голос умолкал, только не сейчас. — Я познакомлю тебя с друзьями, они тебе понравятся, обещаю, — чужой голос ломается, и он понимает, что, кажется, Юнги плачет. — Именно они помогли мне стать тем, кем я являюсь, и… Мин замолкает, а Чон не понимает почему. Тело реагирует раньше хозяина. Сердце начинает бешено колотиться, душа падает в пятки, а затем он улавливает гулкие шаги. Идёт. Кто-то идёт сюда. Господи. Двери с отвратительным скрипом открываются, а затем кто-то нажимает на включатель, из-за чего комната озаряется тусклым жёлтым светом. Человек у входа огромный, с таким будет тяжко бороться. Как Юнги и говорил, на его лице маска, видно лишь узкие безразличные глаза. Он переводит взгляд на Мина. А затем понимает, что лучше бы не смотрел. Юнги похож на куклу. Бледно-сероватую, красивую и поломанную. Челюсти сжаты, лисьи глаза пристально наблюдают за мужчиной в маске, а губы пересохшие настолько, что уже треснули в пару местах, окрашиваясь в красный цвет. Мин раздет до чёрных боксеров, также как и он, поэтому есть возможность рассмотреть сломанные рёбра, которые неестественно выпирают, а кожа на них вся в гематомах. Сломанный палец на руке выглядит просто ужасно. Серый, опухший и искривленный. Юнги был прав, с ногами тоже что-то не так. Чонгук чувствует комок тошноты и паники, подступающий к горлу. Незнакомец подходит к Юнги и отстёгивает цепь от стены прежде, чем взять её другой стороной и потянуть парня на себя. Тело под приливом адреналина набирается энергией, и Чонгук дёргается, слыша мерзкий лязг, который теперь будет сниться ему в самых страшных кошмарах. Он пытается рвануть вперёд, крича, потому что Мина куда-то тащат, а это очень плохо. Дверь захлопывается, и парень остаётся один. Пока свет включён, он осматривает комнату, но ничего лишнего здесь нет. Четыре стены, пол, окно и специальные крепления на стенах, к которым прикрепляют цепь. Парень смотрит на то место, где раньше сидел Юнги. Одичалый взгляд мечется из одного угла к другому, и, Господи, если ситуация могла ещё больше ухудшиться, то вот пришло это время. Тишина давит на него и заставляет ненавидеть себя ещё больше от собственной беспомощности и слабости. Юнги нет. Чонгук один. Что он сделает с Юнги? Чон следующий на очереди? Дверь вновь со скрипом открывается, и он резко поворачивает голову. Крупная дрожь сковывает тело, и это не остановить. Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум. Юнги волочат по земле, и он хочет кричать от этого вида, но выходит лишь жалкий хрип, переходящий в вой, так как голос уже сорван. Мин мокрый, дрожащий и слабый, но, кажется, у него нет новых переломов или других увечий. Это хорошо. Мужчина в маске закрепляет цепь и подходит к нему, делая всё то же самое, что и с Юнги. Его бесцеремонно и грубо волочат по деревянному полу, и Чонгук стонет, потому что наручники, к которым прикреплены цепи, натирают кожу до крови, а каждая из ранок, даже сама мелкая и незначительная, вспыхивает огнём боли. Один гвоздь не до конца забит в половицу, из-за чего раздирает ему кожу до крови, пока его тащат по длинному коридору. — С-сука, — шипит он, пытаясь сопротивляться, но на интуитивном уровне чувствует — бесполезно. Запястья жжёт так, будто их окунули в кипящую воду. Наручники не просто натирают кожу до крови, они раздирают её. Чонгук пытается упереться ногами в пол, но ничего не выходит — человек в маске намного сильнее и увереннее его. Его хватают за руки и бросают возле какого-то ведра. Чонгук втягивает носом воздух и морщится. Отвратительно. Человек в маске хочет, чтобы он справил нужду. В ведро. Прямо перед ним. Ноги еле держат и дрожат так, что ему становится страшно упасть прямо здесь. Неуверенный поворот головы и взгляд через плечо — на него смотрят тёмные глаза. И это всё, что видно из-под маски. Пустые, безразличные, почти мёртвые. Чонгук ёжится и смотрит опять на ведро, а затем тяжело вздыхает и приспускает боксеры. Как же унизительно. Резинка боксеров шлёпает по бледной коже, когда он заканчивает, и потрескавшиеся губы не успевают втянуть в себя новую порцию воздуха, как за цепи бесцеремонно дёргают, из-за чего Чонгук падает с глухим стуком, и тащат обратно. На полпути его окатывают ледяной водой из зелёного шланга. Вся грязь подвала остаётся на земле, а он сам крупно дрожит. Если он заболеет, то это будет просто ужасно. Когда его приковывают обратно, Юнги смотрит спокойно, но Чон понимает — на дне зрачков плещется ледяная ненависть. Острая, болезненная и намного опаснее той, жгучей и несдержанной. Именно с такой ненавистью люди убивают, не думая ни секунды. Чонгук сглатывает. Юнги смог бы прикончить их похитителя, как только бы подвернулся случай. В этом он уверен на все сто. Дверь захлопывается, но человек в маске не выключает свет. Это ещё не конец. — Юнги… — тянет он, ощущая слишком сильное желание что-то сказать. Хоть что-нибудь. Потому что сердце грохочет в груди, а кишки связываются в узел от ужаса. Ему нужно не потерять связь с реальностью, потому что тогда страх опять возьмёт над ним вверх, не давая рационально мыслить. — Терпи, парень, — отзывается Юнги, и, Чонгуку кажется, что это он должен говорить эти слова. Мин выглядит паршиво. Юнги недооценил его силу и здоровье. Да, ему плохо. Да, тело не слушается. Но у него есть крохотный шанс, что раны заживут. У Юнги же этот шанс сломали. В прямом смысле. — Что нам делать, Юнги? — сипло говорит он, всхлипывая. Они смотрят друг на друга и ни на что больше. Пока у них есть возможность сделать это. Потому что тянущее чувство груди подсказывает, что глазам снова скоро придётся привыкать к темноте. — Ждать, — выдыхает Мин, морщась. — Ждать чего? — слёзы падают из глаз и ему приходится быстро моргать, чтобы смахнуть их. — Пока я что-нибудь не придумаю, — отвечает Юнги, втягивая через нос воздух мелкими порциями. — Или ты не придумаешь. В последние слова никто из них не верит, но оба молчат. Дверь распахивается, из-за чего Чонгук вздрагивает. Дрожь пробивает снова. Холодно. Страшно. Больно. Человек в маске ставит миску возле Юнги и две возле него. — Зачем? — спрашивает он, пристально смотря прямо на похитителя. — Зачем ты это сделал? Ему не отвечают. Лишь выключают свет и уходят, закрыв дверь на замок с другой стороны. Даже не удостоил взглядом его. Неужели Чонгук такое ничтожество по его мнению? Как только глаза снова привыкают к темноте, которая слегка разбавляется светлыми лучами из окошка, Чонгук видит в одной железной миске какую-то вязкую кашу с одноразовой вилкой, а в другой тряпку и что-то прозрачное. Кажется, это вода. У Юнги миска одна, которую парень одной рукой тут же подсовывает к себе, судя по звуку. Чонгук скептически смотрит на миску. — Ешь, это не отрава, — говорит Юнги, набивая щёки просто отвратительной на вкус едой. — Иначе опять проваляешься без сознания. Только на этот раз уже из-за голода. Каша действительно такая же мерзкая на вкус, как и на вид. Но желудок болит из-за голода, а тело такое слабое, что калории сейчас просто жизненно необходимы. Они очищают миски полностью. Не оставляют ничего. — Что во второй? — Проверь. Чонгук стонет от боли и придвигает к себе миску, а затем наклоняется к нему и нюхает. — Спирт. — Ха, — хрипит Юнги, тяжело дыша, будто пробежал марафон. Хотя, он всего лишь покушал и отодвинул от себя миску. — А мне он ничего не давал. Он сглатывает, подозрительно косясь на миску со спиртом. — Возьми тряпку и промокни спиртом свои раны. Будет больно. Очень. Об этом говорит клокочущее чувство внутри. — Ты ведь не хочешь помереть здесь от заражения. Слова Юнги действуют на него, как красная тряпка на быка, и он сразу же придвигает всё необходимое к себе. — Мне кажется, что он уже обрабатывал твои раны. Иначе, всё было бы очень плохо, — делится своими рассуждениями Юнги, а Чонгук пытается сосредоточиться на скрипучем голосе. Он взял тряпку в руки, а пальцы уже адски пекут и горят, что уже говорить о том, когда Чонгук будет обрабатывать серьёзные раны. — Кажется, из нас двоих ты у него любимчик, — Юнги шутит и начинает смеяться грудным низким смехом, а затем стонет от боли. Чонгуку не смешно. Он шипит и, кажется, попадает на пару секунд в загробный мир, когда прижимает мокрую тряпку к затылку. Яркие звёздочки пляшут у него перед глазами, когда он обтирает своё тело спиртом. — Б-больно. — Терпи и сделай это, — голос Юнги холоден и резок. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Представляет. Чонгук представляет. Он припечёт раны, и они будут заживать. С Юнги такое не прокатит. Ему нужна медицинская помощь. — Мне жаль, — шепчет он, обтирая свои поцарапанные ноги. — Ты не виноват. Никто не виноват, — также шепчет Юнги. — Мы можем вынести из этого пользу. После обработки ран даже дышать становится легче.♣♣♣
Чонгук бросил глупую затею справиться с дрожью. За последние пару дней она стала его частью, им самим. Ему удается поспать совсем мало. Проваливается в темноту и сразу же возвращается в реальность. Уж лучше совсем не спать, чем так. — Юнги, ты знаешь, сколько мы уже здесь? — спрашивает Чонгук, неприятно морщась и сгибаясь почти напополам. Его кормили целую вечность назад. Желудок уже пристал к спине. Больно. Хочется почувствовать во рту хоть крошку чёрствого хлеба и омыть тело водой. Шок и паника медленно, но отступили. Его мозг успел получить информацию и проанализировать её, поэтому грубая боль и голод взяли над ним контроль. — Ты здесь три дня, — говорит Юнги, кряхтя. Чонгуку больно. Больно дышать. Больно поворачиваться. Больно осознавать ситуацию и собственную беспомощность. И больно слышать. У Юнги шумное, тяжёлое дыхание, и это ненормально. Когда он хочет повернуться, то чуть не плачет и громко стонет, не найдя в себе сил, чтобы сдерживаться. В такие моменты Чонгук крепко зажмуривает глаза и сжимает кулаки, молясь, чтобы Юнги быстрее смог перевернуться и не мучился так. Иногда на него находят приступы ярости, и он громко лязгает цепями, делая жалкие и нелепые попытки вырваться, чтобы подойти помочь Юнги. Он не знает, что с ним происходит. Но сердце болит не только за себя самого, но и за Юнги. Особенно за Юнги. Такого сломанного, но сильного. Чонгук за эти трое суток успел упасть в истерику и утопиться в собственных криках уже тысячу раз, а Мин молчит и терпит. Думает и разрабатывает план, пока он пытается бороться не только с болью и цепями, но и с самим собой. — Блять, Юнги, я схожу с ума, — хрипит он, тяжело дыша. Невыносимо. Чем дальше — тем хуже. — Успокойся, я с тобой, — тихий ответ с другой стороны. Чон делает глубокий вдох, прислушиваясь к размеренному хриплому голосу. — Пока я здесь, ты не сойдёшь с ума. Я не позволю. И Чонгук верит. (У него просто нет выхода.)♣♣♣
— Какой я? — однажды спрашивает он, чувствуя секундное удовлетворение. Он поел. Желудок до сих пор болит, но Чонгук, чёрт возьми, поел. — Неспокойный, импульсивный, несмотря на малое количество сил… — Нет, — перебивает он Юнги, закатывая глаза. Он знает это. Парень примечает в себе каждую деталь, потому что ему приходиться знакомиться не только с Мином, но и с самим собой. — Внешность, я имею в виду. Не помню, как выгляжу. Минутное молчание, а затем тяжёлый вздох. — Честно? — кряхтит Юнги нехотя. Чонгук мычит в согласии. — Страшненький. Сердце падает куда-то в район уже не пустого желудка. Он правда страшный? Насколько? Именно поэтому Юнги с жалостью и пристальностью оглядывает его лицо при включённом свете? — Я буквально чувствую твою панику по этому поводу, парень, — хмыкает он. — Всё хорошо, не переживай об этом, с личиком тебе повезло больше, чем мне. Да и с телом тоже. Чонгук хмурит брови. Красивее, чем Юнги? А такое вообще возможно? — Я никогда не видел таких глаз, как у тебя, — монотонно говорит Юнги. — Кроме красивого разреза, у тебя ещё и твёрдый жгучий взгляд. Прямо до мурашек на коже. Ему никогда не было за всё это время так интересно взглянуть на себя в зеркало. Посмотреть, как выглядит собственное лицо и тело. Узнать себя, а не просто догадываться, проводя пальцами по лицу.♣♣♣
— Может хватит уже? Я устал, — вздыхает Юнги. Паника расцветает внутри него прекрасным цветком. Запах этого цветка сочный и удушающий до смерти. Вдохнёшь хоть раз и потеряешь самообладание. — Нет. Продолжай, — упрямо говорит Чонгук, обнимая себя руками. Холодно. Больно. Он слышит недовольное сопение — Мин явно не хочет продолжать. Но ему это нужно. Нужно не меньше, чем та жалкая порция раз в два дня, чем глоток свежей воды и лучи солнца. Чонгук ничего не может рассказать о себе, его голова пуста, поэтому он хочет заполнить её жизнью Юнги. Чтобы хоть что-то помнить и перематывать в голове. Будто бы это его жизнь. — Кхм… и тогда мы поцеловались в грязной кладовке. Я пытался взять её за грудь, но, чёрт возьми, она была такой плоской, ведь ей было всего лишь четырнадцать. Как и мне, впрочем…♣♣♣
— П-почему я ничего не могу вс-спомнить? — всхлипывает Чонгук, ударяясь затылком о стену. — Я не знаю, — бормочет Юнги и наверняка чувствует себя паршиво, потому что держится, потому что успокаивает ежедневные истерики Чонгука. — Расскажи мне, что тебе снилось сегодня. Может это какой-то ключ. — Ты, — отвечает Чон. Странно ощущать горячие слёзы на холодной коже. Будто капаешь кипячёную воду на лёд. — Обычно я не сплю, а лежу с закрытыми глазами, но если и удаётся прорваться в сон, то там ты. — Чёрт. — А чего можно было ещё ожидать? Я даже себя не помню, только тебя, моя голова забита лишь происходящем, ни намёка на прошлое. Скрипит дверь. Чонгук сглатывает и смотрит на мужчину в маске. Железные прутья ненависти оплетают его сердце и сдавливают. Он его прикончит, как только подвернётся случай. Они с Юнги сделают это. Парень смотрит в противоположный угол и встречается с карими глазами. Они думают об одном и том же.♣♣♣
Всё становится ещё хуже, когда однажды Юнги говорит: — Я сбился со счёта, — голос сиплый, отчаянный и ломкий. — Помню, что отметил твой восьмой день пребывания здесь, в своей голове, а сейчас… пусто. Чонгук молчит, прикрывая глаза. Что сказать? Внутри него пустота, а рот приоткрывает в немом крике. Для Юнги этот счёт был единственной связью с миром вне этих четырёх стен. Маленькой ниточкой, которая оборвалась из-за того, что Мин начал сходить с ума. Даже Чонгук не помогает. А ему не помогает Юнги. Они стараются отвлечься друг на друга, но постоянное напряжение, страх и отсутствие социума дают о себе знать. Вытесняют разумные мысли и заполняют какими-то витиеватыми, непонятными картинками и мыслями. Иногда они выходят из головы, сплетаются в крепкую верёвку и начинают душить. В такие моменты Чонгук кричит, пока не срывается голос и не выходят жалкие крики, а Юнги не начинает крупно дрожать и что-то шептать себе под нос. Чонгук громко и резко сходит с ума. Юнги тихо и медленно. — Начни сначала, — наконец хрипит Чонгук. — Нет. Чон не спрашивает, почему нет. Больше эту тему они не поднимали.♣♣♣
Острые кости обтянуты бледной кожей. Позавчера Юнги не выглядел так плохо. С каждым днём всё хуже и хуже. Звенят цепи, и Чонгук остаётся один, и тишину разбавляет лишь громкое болезненное урчание желудка. Руки подрагивают от нестерпимого голода, а рот наполняется слюной при мысли о еде. Перед глазами не голые стены, а что-то, что может насытить его, дать сил. Он вдыхает воздух и блаженно закатывает глаза, ему мерещится вкусный запах еды. Что-то отдалённо похожее на сочный кусок мяса и острые приправы. Парень мотает головой, чтобы вернуться в реальность. Его мозг начинает выдавать слишком правдоподобные галлюцинации. Когда Чонгука возвращают обратно, злого, мокрого и продрогшего, а затем захлопывают дверь, Юнги удаётся сказать совсем тихо: — У меня чувство, будто я медленно умираю. Что-то ломается внутри Чонгука. Юнги полностью серьёзен и уверен в своих словах. От этого больнее в два раза. — Это не так, — хрипит Чон. — Да, ты выглядишь хуже, чем раньше, но… — Мне не хватает ни еды, ни воды, ни солнечного света, ни тепла. Монотонный ответ пулей влетает в мозг Чонгука. — Даже ты уже не помогаешь. Что такого страшного в этих словах? Чонгук чувствует то же самое, но у него нет того ощущения чёрной смерти за спиной, которая в любой момент может забрать его душу. А у Юнги есть. — Прости, — сипит Чонгук. За что он извиняется? Он не виноват в этом точно также, как и Юнги. Виноватый во всём происходящем открывает дверь и кладёт две миски на пол и уходит, оставляя после себя разрывающую нервную систему напряжение. — Не извиняйся, парень, я просто устал.♣♣♣
— Юнги! — Чонгук кричит во весь голос. Как ещё стены не начали дрожать от этого крика? — Юнги, пожалуйста! — он орёт так, что кажется, будто сейчас придёт человек в маске и просто убьёт его за крики, которые уже довольно долго продолжают наполнять комнату. С момента их разговора прошло полдня и целая ночь. С тех пор Юнги молчит. Сначала Чонгук хочет дать Юнги время, не донимать его, как обычно делает, потом скинул молчание на ночь, но сейчас… Это пугает. Так не должно быть. Мин всегда отвечал, когда он с ним начинал разговор. — Юнги! — надрывается так, что горло дерёт нещадно. Чонгук подползает в сторону Мина настолько близко, насколько может. Дальше не пускает цепь. Комната, в которой их заперли, маленькая совсем, поэтому если Юнги сможет точно также подползти к Чонгуку на всю длину цепей, то, возможно, они смогут коснуться друг друга. Парень присматривается. Юнги не шевелится, но дышит. И смотрит прямо на него тяжёлым взглядом. Чон сглатывает и тушуется. Ему никогда ещё не было так страшно.♣♣♣
—…мама заставляла ходить тебя на уроки пианино, которые ты ненавидел всей своей душой, но ходил всё же туда ради своей учительницы, которая была молодой и привлекательной, — говорит Чонгук, не затыкаясь уже который час. Если он не заполнит эту тишину, то окончательно сойдёт с ума. Парень не может ничего о себе рассказать, поэтому рассказывает то, что ему раньше поведал Юнги. Почти успокаивает. Почти. — Хоть тебе и было всего-лишь семь лет, но, кажется, ты уже тогда любил красивых женщин.♣♣♣
—…ты всё ещё не можешь простить своего старшего брата за тот шрам на коленке, — бормочет он.♣♣♣
—…запах бензина, но ты никогда не понимал людей, которые любят запах скошенной травы. Для тебя он слишком резкий и неприятный.♣♣♣
—…и тогда тебе пришлось трахнуть её, чтобы она просто поставила зачёт. А через год ты узнал, что она развелась со своим мужем и пошла в загул с молодыми мальчиками. Благо, тогда эта мадам больше не преподавала в университете.♣♣♣
—…и даже не предполагал, что эти тексты принесут тебе такой успех. Конечно, без помощи Хосока и Намджуна не обошлось.♣♣♣
—…после того, как подцепил у той девушки из клуба венеричку, больше ты не спал со всеми подряд. Хоть и полностью вылечился, но потом всё же тщательно выбирал партнёра на ночь.♣♣♣
Чонгук затыкается, когда слышит раздражённое и злое: — Хватит.♣♣♣
На улице дождь, он чувствует и слышит это. Дрожь пробегает по телу, и парень содрогается. Холодно и одиноко. Юнги всё ещё молчит и пытается выжить этим Чонгука из ума. Если это уже не произошло. Обычно люди не подозревают, что с ними психологически что-то не так. Может он один из них? Но Чонгук точно может сказать, что человек в маске не в себе. Адекватный человек не будет заниматься подобным. Из губ вырывается недовольное фырканье, а руки смахивают мерзкого жука, которые уже не раз ползал по парням. Может, этих жуков-пауков здесь намного больше, чем кажется. — Мне хол-лодно, — бормочет Чонгук в пустоту. Влажный прохладный воздух невесомо касается его оголённой кожи. Такими темпами они точно простудятся. Обычно, когда холодно, все ищут источник тепла, чтобы согреться. Чонгук знает только один источник тепла в подвале. Он становится на колени и ползёт на середину комнаты, а затем ложится на живот. На спину не хочет — это ещё более опасно для здоровья. Кончики пальцев проходятся по ледяному бетону, невесомо оглаживая пыль и грязь, а затем рука вытягивается в сторону Юнги. Чонгук видит еле заметные очертания исхудавшего тела и это выглядит довольно пугающее, но руку не забирает. — Так холодно… — бормочет он, закрывая глаза. Тело начинает дрожать — согревается. Глаза наполняются слезами — либо он здесь умрёт от простуды, как это было раньше, либо человек в маске убьёт его. Шанс сбежать равен нулю. Комок застревает в горле. Подобные вещи очень тяжело осознать, а тем более принять их. Но он пришёл именно к тому времени, чтобы пора бы понять действительность и смириться с ней. Равномерный звук дождя и болезненные стоны Юнги. Тяжёлые капли разбиваются о разные поверхности и чужие всхлипывания разрывают сердце Чонгука, который всё ещё не хочет открывать глаза. Не сейчас. Проходит минута. Две. Три. Что-то снова касается его пальцев, от чего он выпускает недовольный вздох, и пытается смахнуть очередного мерзкого жука. Глаза распахиваются, когда до него доходит, что его трогает не очередной наглый жук, а холодные пальцы. Ледяные, на самом деле. Такие же как у Чонгука. Положение Юнги в точности такое же, как и у него. Лежит на животе, протягивая руку, и поглаживает кончиками пальцев его пучки. Чонгук придвигается в сторону ближе, так, что цепь до предела натягивается и не пускает дальше. — Больно? — шепчет он и скользит дальше, поглаживая прохладную кожу ладони, а затем крепко хватает за руку. Нежный, холодный и приятный. — Очень, — отвечает Юнги, не переставая хмуриться и закусывать губу. Для него такое положение — сплошная пытка. — Как тебе удаётся кушать? — спрашивает Чонгук. Спрашивает, пока может, пока Мин снова не закрылся. В глазах Юнги штормовой океан из мучения и страха и маленькое, еле заметное сияние. Чонгук всматривается в него и задаётся вопросом, откуда оно там взялось? — Голод сильнее. Делаю всё правой рукой. Там всего лишь сломан мизинец. Больно, конечно, но… — Юнги сглатывает. — Боль в желудке в разы сильнее. Чонгук кивает. Затем снова прикрывает глаза. У него чувство, будто рука касается мрамора, а не кожи. Пальцы тянутся в сторону и нащупывают сломанный палец. — Он неправильно срастётся. Как и остальные переломы. Но ноги, на удивление, уже начинают крепчать. Наверное, там что-нибудь не такое серьёзное, как перелом. Почему так больно? Будто бы Чонгука сейчас пинают ногами, не жалея. Лежачих не бьют, тогда почему Юнги продолжает делать это своими словами? И почему Чонгук вообще реагирует на них настолько остро? Ответ прямо перед носом издевательски маячит. Мелькает перед глазами, желая, чтобы его схватили, но уворачивается. Бесит. Чонгук сжимает чужую ладонь и отпускает её. — Тебе нужно лежать в удобном положении. Возвращайся назад, — говорит он и сам отодвигается ближе к своей стороне. Хотелось бы вырвать эти цепи с корнями и прижаться к Юнги, но реальность слишком жестока. Бьёт прямо поддых. Мин лишь что-то невнятно бормочет на его тихое «Спасибо».♣♣♣
— Почему я думал, что со временем всё будет нормально? — шепчет Юнги, но Чонгуку было бы по душе больше, если бы он кричал, чем так говорил… Сломлено, убито. — Всё намного хуже с каждым днём. Мы не выберемся отсюда, парень. — Выберемся, — упрямо говорит Чонгук, вытирая голой рукой слёзы. — Не нужно жить тем, чего никогда не будет, — усмехается Юнги. По тону слышно горько, ядовито. — Минутка советов от Мин Юнги. — Мы выберемся отсюда, — всхлипывает он, чувствуя полыхающий огонь внутри. Капелька страха, щепотка отчаяния и подступающая убийственной волной истерика дают просто нереальное сжигающее внутренности пламя. Рецепт как медленно свести себя с ума довольно прост, оказывается. — Ты сам в это веришь? — Да, — ложь так красиво соскальзывает с губ.♣♣♣
— Чон Чонгук, — говорит он неуверенно, с опасностью, будто его собственное имя может ему навредить. — Нет, парень, ты уже бредишь, — Юнги качает головой. — Я — Мин Юнги. — Ты — Юнги, а я — Чонгук. Тишина, затем лязг цепей и ответ: — Приятно познакомиться, Чон Чонгук.♣♣♣
— И, если бы мы встретились в реальности, то наверняка бы встречались, ты как раз в моём вкусе, если вспомнить всех моих бывших, — с того момента, как он проснулся с именем в голове, прошло пару часов, но для Юнги, будто вечность. — Подожди, Чонгук, — останавливает его старший и тяжело вздыхает. Горло Чонгука дерёт от постоянной болтовни о себе, а лёгкая, совсем незаметная эйфория, слегка перекрывает боль в теле и голове. — Даже я рассказывал о себе не сразу, а постепенно. Почему ты хочешь вложить всю свою жизнь в пару часов? Чонгук думает над ответом долго. Даже слишком, если учесть то, насколько вопрос прост. — А вдруг тогда я не смогу? — отвечает он. — Вдруг что-то случится, и я не успею? Юнги шмыгает носом. — Продолжай.♣♣♣
— Я тебя уверяю, после такого у меня точно не встанет на девушку, — говорит Чонгук без задорства в голосе, скорее монотонно, окунаясь в воспоминания и переживая их заново. Когда на тебя наваливается столько информации длинною в двадцать лет, становится тяжело держать все это в голове и осознать. Понять, что это твоё. Твои воспоминания, чувства, мысли. — Если у меня встало на преподавателя, чтобы она поставила мне зачёт, то и у тебя тоже. Чонгук закатывает глаза. — Это другое.♣♣♣
— Я бы тебе сейчас врезал, если бы мог, — говорит Юнги, качая головой. Чонгук закусывает губу. Потому что, да, он бы тоже. — Трахаться с женихом за спиной сестры… Довольно мерзкий поступок. Неприятно. Одно дело знать это, а другое слышать. Да еще и от Юнги, который… Который… Ему важен. — Как думаешь, это всё, — он неопределённо машет рукой, но Мин вряд ли заметит это, — карма за то, что я был таким? Юнги совершенно точно тянет с ответом. А Чонгуку он нужен как никогда. Как глоток свежего воздуха. — Нет, — говорит он так, и Чон сразу понимает — не врёт, не сомневается в своих словах. — Даже если ты такое делал в своей жизни, это всё равно не причина для подобного. Слишком жестоко. Чонгук усмехается. Да уж. А он не был жесток к другим?♣♣♣
—…и если бы я смог отмотать время назад, то я бы не подбивал жениха на измену сестре, не заставлял того парня скурить косяк, потому что после этого он подсел на наркотики, навещал бы бабушку почаще перед её смертью и помогал всем, чем мог, а не игнорировал её редкие звонки, и, вообще… — он набирает в рот побольше воздуха. — Был бы паинькой, я знаю, — заканчивает за него Юнги. Это было тяжело. Рассказать Юнги абсолютно всё, ничего не скрывая, и быть готовым к любой реакции с его стороны. Хоть бы не отвернулся. Хоть бы не отвернулся. — Если бы мы встретились в других условиях, я бы помог избавиться тебе от этого дерьма, но сейчас… Ты сам себя избавил от этого, — спокойно говорит Юнги, и Чонгук чувствует в груди тепло вперемешку с благодарностью. Он понял. Он принял его таким, какой он есть. — Юнги-хён, мы можем?.. — спрашивает Чонгук.♣♣♣
— Прости, хён, — шепчет он. — За что ты извиняешься? — слова смешиваются со стоном боли. — За то, что заставил тебя, — говорит Чонгук, протягивая руку в сторону. Максимально вытянуться, даже если тело адски болит от напряжение. Чтобы Юнги было легче. — Если бы я сам не захотел, то этого не было, — ворчит старший и протягивает в ответ свою руку. Наконец-то. Чужие пальцы такие же холодные как и в прошлый раз. — Холодный шёлк, — бормочет Чонгук, повернув голову в сторону другого парня, чтобы смотреть на него. Маленькое окошко даёт свет, поэтому он может разглядеть лицо Юнги на таком близком расстоянии. Недостаточно близком, как ему бы хотелось. Сердце быстро грохочет в груди, и он прекрасно понимает, что это за чувство. Сейчас бы было в тему придвинуться к Юнги и поцеловать его. Так было бы правильно. Так было бы прекрасно. Это то, чего Чонгук так отчаянно хочет наравне с желанием выбраться отсюда. Парень одёргивает руку и подносит её ко рту, целуя свои пальцы губами. Затем снова касается ими и проводит по руке Юнги. На чужом лице нет ни капли смущения. Лишь странное, непонятное выражение лица. — Зачем ты это сделал? — А вдруг тогда уже будет поздно? — говорит Чонгук, впервые смущаясь. Потому что в этот раз всё серьёзно. Потому что-то, что оплетает его трепещущее сердце не может быть лишь лёгкой, быстро проходящей симпатией. Юнги шмыгает носом (заболел?) и выдёргивает свою руку, поднося её к своим губам. Целует пальцы сильно и быстро, так, что у Чонгука всё внутри переворачивается от этого вида. Он дёргается, но цепи не дают придвинуться ближе. Воздух вокруг них наполняется отчаянием, непонятным желанием и страданиями. Безупречная смесь. Они поцеловались. Чонгук считает это своим самым лучшим поцелуем в жизни.♣♣♣
— Как думаешь, нам нужно было настолько сближаться? — спрашивает Чонгук ночью. Он, наконец-то, собрал все свои силы, чтобы задать этот вопрос. — Нет, не нужно было, — мгновенно отвечает Юнги. — Но по-другому нельзя.♣♣♣
— Ты плачешь, — утверждает Мин. — Нет, — он шмыгает носом. — Да. Вытри свои слезы и обними себя руками, представляя, что это делаю я.♣♣♣
— Какого хрена они лезут ко мне постоянно? — шипит Чонгук с отвращением, скидывая очередного жука с себя. — Хотят прикоснуться к тебе, — отвечает Юнги, звуча так обыденно, будто в этом нет ничего такого. Этот флирт такой жалкий, почти отчаянный, Чонгуку никогда не было так больно от подобного. Юнги приносит сладкую муку своим ответом. — А ты? — И я.♣♣♣
— А что если я нападу на него со спины? — Ты не нападешь на него, Чонгук, — говорит Юнги монотонно и слегка недовольно. — У тебя сил нет. — Тогда подожди ещё немного, хён, и я постараюсь вытащить нас отсюда.♣♣♣
— Я и до этого момента не слишком верил в религию, но после пережитого точно могу сказать: Ада нет. Меня не испугают никакие котлы и синее пламя после такого, — когда Юнги говорит подобное, Чонгук боится его не меньше, чем человека в маске. — Зачем человек придумал Ад, если он уже существует на Земле? Так глупо.♣♣♣
— Как думаешь, он слушает то, о чём мы здесь говорим? — А зачем? У него есть определённая цель, и наша бесполезная болтовня ему ни к чему.♣♣♣
— Я тоже был в этом кафе, хён! — почти кричит Чонгук. — Было бы круто пойти туда с тобой. Грудь сдавливает. Они в подвале. Заперты. — Да, было бы круто. Ты в курсе, что они делают скидку парочкам?♣♣♣
— Хён?.. — зовёт Чонгук. — Хён!.. Юнги!.. — Тихо, не кричи так. Лучше расскажи мне ещё что-нибудь, потому что это снова накрывает.♣♣♣
Еда после этого совершенно не лезет в глотку. Что-то мрачное приходит в их комнату, что-то такое липкое и слизкое, но Чонгук упрямо отвергает это, скидывая всё на холодную воду, которую вылили на него. Неприятное предчувствие. Если бы лишь он чувствовал это, то можно было всё скинуть на больную фантазию, но Юнги выглядит таким потерянным, что это лишь подтверждает его мысли — грядёт буря. Он чувствует себя грязным животным, потому что с ним так обращаются, потому что за это время Чонгук почти опустился до этого уровня. И шестое чувство вопит об опасности. — Чувствуешь? — спрашивает он. — Да, — отвечает Юнги, откидывая от себя миску. — Это значит, что мы либо сдохнем здесь, либо выберемся. Третьего не дано. Чонгук кивает в согласии. Они молчат весь день, хотя это как раз момент, чтобы всё обсудить. Но что-то не даёт им, а лишь заставляет забиться в свой угол, как загнанное животное, и ждать. А чего ждать?♣♣♣
На следующий день Чонгук распахивает глаза и понимает. Юнги в комнате нет. Кормили вчера. Соответственно сегодня человек в маске не должен был забирать их из комнаты. Почему он не проснулся во время того, как сюда заходили? У него ведь чуткий сон. Ответ приходит сам, когда он не может пошевелить и пальцем. Ему что-то вкололи. Он пытается. Действительно пытается, но может лишь жалко моргать. Есть ванна, заполненная до краев. А есть Чонгук, напичканный чем-то, что не даёт ему пошевелиться. И сейчас его кладут прямо в эту ванну, не давая шанса на спасение. Глаза наполняются слезами, когда он слышит душераздирающий крик Юнги. Он кричит так, как ещё ни один их них не кричал в своей жизни. Будто животное, которое надрывается в агонии перед смертью. Мутный взгляд мечется по потолку, а душа, кажется, кричит вместе с Юнги. Избавиться от этого, встать на ноги и побежать, чтобы спасти его — эта картинка вновь и вновь повторяется в голове Чонгука под аккомпанемент криков Мина. Может ли душа умереть, если тело ещё живое? Чонгук скажет: может. Всё вмиг стихает. Гробовая тишина. « — Приятно познакомиться, Чон Чонгук. — И мне было приятно познакомиться, Мин Юнги.»