***
Последнее закулисье для них завершалось лестницей: освещённые ступени вели наверх, на сцену — выше некуда. В последние годы эта площадка была немного изменена: она стала выше и обзавелась вот таким помещением, откуда можно было выходить участникам, не попадаясь никому на глаза. Инструменты были наготове. На улице раздавались нарастающие призывные возгласы толпы. «Боже мой, там действительно стоит толпа». Инстинктивно подёргивая декоративную цепочку на жилете, Тору посмотрел на остальных. Кажется, готовы. Техника проверена, сет-лист в последний — сто пятнадцатый, похоже — раз согласован, до официального начала — считанные минуты… Наоми наконец-то выглядит сосредоточенной на деле: ей, как и ему, явно не терпится на сцену, и эти моменты — единственное, что их объединяет. На самом деле, Тору ни разу не пожалел, что их ударником стала Наоми. Именно её инфантильное дурачество, порой доходившее до безумия, положило основу её навыку: Наоми задавала ритм, темп, необходимый для любой мелодии. Тору не мог судить, способна ли она на такое в бытовых делах, но музыку Наоми любила всей душой. Поэтому перед выходом на сцену их объединял подавленный энтузиазм, некоторая сила, готовая в нужный момент вырваться наружу и захлестнуть с собой всё. Другое дело — гитаристы. «Гитаристы-пессимисты…» Рен высказалась первой, не давая ему и слова вставить: — Всё окей, я готова. В конце концов, первые ноты — не мои, хе-хе. — Рен-чи а-ля Сакура-чан вечно сваливает всё на меня-а, — протянула Наоми. Одной рукой она отбивала ритм по стене. — Ну, скоро там? Скоро? Тору-у… — Да-да, — он проскользнул между девушками, продолжившими дружескую грызню. Хино посторонился из тени в тень. — Думаешь, я тебя не увижу? Хино пожал плечами, без особого волнения держа руки в карманах. Тору насторожило именно это. — Готов? — Хино кивнул. — Нет, а поподробнее? Точно готов? — Кивнул ещё раз. — Не верю… Ты же каждый раз нервничаешь, как перед родительским собранием… Хватит кивать, скажи что-нибудь! — Кря, — пробормотал Хино. — Господи, нет. — Что? Ты попросил сказать, — промямлил соло-гитарист, потерянно глядя ему в глаза. — Что-то не так? — В чём проблема? Мы уже три недели не косячили, — Тору примерно представлял, чем ограничивается запас сценических страхов Хино, но всё равно промахнулся: — Я некрасивый. — Что-о, — безнадёжно повторил Тору. Ему это даже в голову не пришло. — Блин, если бы и так, Яёй-сан наложила десять слоёв штукатурки… — Нет, вообще, — распространённо объяснил Хино. — Там же эти… экраны… дополнительные. — Экраны дополнительные, — эхом отозвался он. — Так. Нет. Так не пойдёт. Ты не предупреждал, что будешь нервничать по этому поводу… — Я тебя предупреждать должен? — возмутился Хино; кажется, что-то там подействовало. — В смысле — буду нервничать по поводу? Я по любому поводу могу понервничать! Тору, я — нерв! Может, это был и розыгрыш, может — нет, но Тору не мог позволить никакого недочёта — ни себе, ни остальным. Чем меньше времени оставалось до начала концерта, тем больше он ощущал, что уже стоит на сцене, всей душой, всеми клеточками тела. Он уже был настроен на то, что всё идёт по его, Тору, плану, по его тексту и по его нотам. Ничей страх, будь то даже его собственный, спрятанный сценическим возбуждением далеко внутри, не должен был ему помешать. — А поскольку нерв — вещь сложннппмм… — Хино не удалось завершить мысль: Тору, недолго думая, схватил его лицо в ладони и уткнулся лбом в лоб, максимально стараясь не моргать и смотреть серьёзно. — Слушай меня, Хино, — негромко, чтобы не привлекать лишнего внимания, произнёс он. — Ты красивый. Я так считаю. Любое другое мнение идёт нахер. Понятно? Издав звук одобрения, Хино попробовал отодвинуться, но дальше была стена. Оставалось только продолжать удивлённо смотреть Тору в глаза. — Десять секунд до старта! Сакамото-сан! — где-то слева началось бурное движение. Тору ждал. — Да, — Хино пришлось отодрать от своего лица хотя бы одну ладонь, чтобы говорить понятно. — Я понял… — Семь секунд! — Хорошо, — Тору отпустил его и отстранился. — Тогда вперёд. Он развернулся и быстро пошёл к лестнице; Хагане-сан помогал техническим работникам закреплять микрофоны. Все неожиданно собрались и замолчали, как будто только осознав важность происходящего. — Пять секунд! Судя по звукам извне, снаружи тоже вёлся обратный отсчёт, и толпа приветственно гудела; выкрикивали по слогам название группы, прозвища участников, иногда проскальзывали и настоящие имена. — Три секунды! Свет! Рен протянула руку ладонью вниз; Наоми хлопнула ладошку со всей дури, Хино с тихим фырканьем накрыл её руку, Тору завершил цепочку, чувствуя, как они волей-неволей передают друг другу горячую дрожь. Воздух вокруг дрожал от напряжения и предстоящей жары. — Мы сделаем это. — Конечно. Хагане-сан бесшумно щёлкнул фотоаппаратом. Свет погас, остались лишь мерцающие ступени — наружу, к музыке. — Одна секунда! На позиции! Неуловимое мгновение затишья, в которое никто не дышал, сменилось звуком шагов по заготовленным ступеням. А потом воздух взорвался шумом.***
На улице было темно, и только по количеству светящихся браслетов с лейблом группы удавалось распознать людей. Начинающие фанаты начинающей группы подпрыгивали в нетерпении, через какие-то промежутки времени делая волну из сцепленных рук и синхронно призывая участников на сцену. По фанзоне прокатывались друг за другом возгласы: «Саа, саа, ти-эн-эй!», «Тори-сан, икке!», «Ю-та-ка, Ю-та-ка» и прочие, которые невозможно было уловить из-за сливавшихся, большей частью — женских, голосов. Когда на стеклянной стене позади сцены зажглась иллюминация с названием группы, мгновение затишья, в которое никто не дышал, сменилось настоящим взрывом эмоций. Его тут же подхватили первые ноты — ударница задавала ритм. В полной версии песни этот проигрыш был короче, но разогревом ко всему мероприятию служило именно начало; поэтому Наоми ощущала такую ответственность, какой не знала за всё время работы в школе. Очки она всё-таки сняла, и всё вокруг казалось слегка размытым, но это не мешало ударнице чувствовать дрожь в собственных пальцах, передающуюся через палочки инструментам. Ки-но! Ки-но! Наоми никогда не боялась начинать, и Тору это знал, и она знала, что он знает — заглавную песню они выбирали именно так, что бы ни говорил Хагане. Малый барабан, бас, снова бас, тарелки; было ярко, было громко, было хорошо. Наоми знала, что её видят все, потому что она — первая. Она улыбнулась, лихо, задорно, и зал приветственно закричал. «Боже, они правда пришли нас слушать… и видеть… и отрываться!» — Наоми сдержала желание безумно расхохотаться здесь и сейчас, только со всей силы тряхнула головой и ударила по крэшам. Это был сигнал для Рен. Са-ку-ра! Са-ку-ра! Ритм задаёт ударник, а поддерживает — бас-гитарист, и Рен чувствовала себя комфортнее всего в качестве эдакой поддержки. Она не первая и не последняя, а ровно посередине, завершает один этап и начинает другой… Только бы не было так жарко! Рен боялась, что не справится с этим — со всех сторон свет и жара, жара и свет, где-то впереди — очень близко и жутко далеко — кричащие люди, и черт возьми, они счастливы, значит, будет счастлива и она. Рен успела помахать рукой, и ей ответили. Среди людей тут и там мелькали яркие огоньки… Они станут только ярче. «Мы не можем их подвести». Рен сделала глубокий вдох и заиграла свою партию, вступая в новый мир и ведя за собой других. Хино выскочил раньше, чем его начали звать, и только ухмыльнулся на радостные визги. Нет, это чувство было круче и сильнее, чем все его сценические страхи. И так всегда: за кулисами внешний мир и большой зал кажется огромным и пугающим, а на сцене начинаешь ощущать себя главным или ведущим. Когда луч света раздвоился на две большие полосы и вместе с Рен высветил его, Хино как раз давал по струнам. Вот теперь — мелодия. Вот теперь — вы знаете эту песню. — Мы видим друг друга в первый раз, но кажется, что всю жизнь… Идеальнее начала выбрать было нельзя. Огромное пятно света проходится по людям, по головам, по поднятым вверх рукам, разделяется на два потока и сходится крестом на сцене, по центру — Тору, две позиции справа — Хино и Рен, чуть на возвышении позади солиста — Наоми. Тору любил играть со светом, просто обожал, и половина сценических трюков была основана именно на нём. Никаких приветственных речей и благодарных слов. Никаких пауз перед началом и «я не вижу ваших рук». «Я запою, а вы — поймёте…» — До этого часа, дня и мгновения я как будто был другим, То же самое чувствуешь ты, не так ли? Тогда улыбнись, Ведь мы всё же нашли друг друга… Микрофон прочно лежит в ладони, как эфес шпаги в руке опытного фехтовальщика, только рука — дело десятое, даже свой голос — тот самый голос, золотой голос, первый голос — Тору не может назвать ведущим. Что-то прорывается изнутри, из сердца и глубже, что-то, похожее на сердцебиение. Тору улыбается и смотрит вниз. У сотен людей сердца бьются в том же темпе, что и у него. Потому что он задаёт темп. Он — темп. — Мы видим друг друга в первый раз, но, кажется, так было всегда, Только раньше мы проходили мимо, не касаясь руки рукой… Не грусти, ведь ты тоже это чувствуешь, не так ли? Это не беда, Ведь мы всё же нашли друг друга… Они нашли и теперь уже не отпустят. Тору пел и чувствовал, не чувствовал — знал, что весь мир вокруг них сейчас сконцентрировался в одной точке — в одной яркой, движущейся, бесконечно счастливой точке, на майке у которой — прорез для крыльев. Люди на сцене — его крылья, люди перед сценой — его ветер, музыка… «Моя музыка — это я…» Короткие перерывы, приветствие, смех, снизу летят маленькие светящиеся браслеты, сверху — неяркие и безопасные, но такие эффектные искры. Тору не следил за сет-листом, он вообще ни за чем не следил, и если бы ребята не играли то, что нужно, а он не хватался за первые ноты, всё могло бы пойти прахом; если в этот вечер хоть что-нибудь может пойти прахом, что ж, это явно не у них. Что за пауза… Тору в полуобороте глянул на своих. Всё по плану, это он забылся. — Как вы? — он помахал рукой в зал. Зал ответил возбуждённым криком. — Хорошо… «Неужели уже? Так скоро…» — Вы часто спрашиваете, что означает наше название, — развернуться, походить по краю, зачесать взмокшие волосы одной ладонью, улыбаться — ребята передохнут, в зале кто-нибудь не посадит голос, а ему всё равно, пусть это длится вечно. — Какие варианты? Кричали наперебой, сами же смеялись, перебивали друг друга. Луч света скользнул по рядам, и Тору выхватил несколько лиц — счастливых, уставших, возбуждённых лиц с горящими глазами — наверное, как у него самого. — Всё ещё никто не угадал, — рассмеялся он и отошёл в центр. Первые ноты, первые струны, первые шаги… Тору понял только сейчас, ЧТО он собирается спеть. Либо сейчас, либо никогда, пути назад уже не будет, но почему его никто не остановил?! Эта песня — поворот, только пока не ясно, в какую сторону… Что ж, если её услышит весь мир, двигаться будет проще. Любить человека, который спас тебя, Все равно что возвращать долг — Эй, ты еще не расплатился. Я думал, у любви не бывает преград. Песня называлась «T.n.A.», она была лучшим, что он когда-либо писал, а ещё её никто никогда не слышал — никто, кроме ребят и Хагане-сана, а скоро релиз, а скоро альбом, а Тору ещё даже не придумал, как будет отвечать на вопросы. Любить человека, который находится рядом, Всё равно что идти против сильного ветра — Эй, ты скоро задохнёшься. Я думал, у любви не бывает преград… Да, не задохнуться было б тяжело — не будь он Сакамото Тору. Чем дольше они играли, тем больше ему хотелось ещё, можно было петь вечно, вечно… Любить человека, который хорошо тебя знает, Все равно что смотреться в зеркало — Эй, ты не плакал сегодня? Я думал, у любви не бывает преград. «Зачем я это делаю? Когда я это написал? О ком это?» — Хино сказал, что его просто вырубило на ровном месте в автобусе, а очнулся Тору уже с готовым текстом, но это было не так, просто не могло быть, фантастика какая-то. Он просто писал и пел то, что хотел сказать, потому что иначе у Тору не хватало слов. Никогда не хватало… Любить человека, который тебя не любит, Все равно что быть невидимкой — Эй, не смотри сквозь меня. Ребята спрашивали, что значат эти слова. Он отшутился одним коротким — «любовь», и никто не продолжал спрашивать, потому что ему поверили. А он сам поверил? Если да, то во что? Любовь… любить… жить… какая разница? Любить, жить, петь — какая разница? Да нет её! Проигрыш дал время подумать о многом. Тору закрыл глаза. Я думал, у любви не бывает преград…«У этой песни никогда не было лица».
Я думал, любви не существует…«У этой песни, оказывается, есть лицо».
Но я все равно не откажусь от нее.«Оно было всегда».