Ego te intus et in cute novi.

Проходят века,но скорбь и тоска всегда остаются со мной. (с) V Ведь верность, нравственность, отвага всегда одерживают верх. (с) V Не разглашай, кто я, и помоги мне переодеться так, чтоб было кстати. - Нет дела мне до тех, кто болью упивается. Все пламенем обожжены. - V наклонил голову и окинул взглядом свои руки. Кожа на них сморщилась и покраснела. Он точно был обожжен. Я смотрел на него и хотел узнать,что же все-таки произошло,но не решался. С момента нашего знакомства прошло два часа. Такой человек, как он, ни за что не будет первому встречному рассказывать о себе, раз уж он даже лица не показывает. Я вздохнул и робко спросил: - Можно я.. закурю? Кажется,он взглянул на меня с осуждением. Качнул головой так,что черные гладкие пряди его волос откинулись на крепкие плечи и слились с черным пиджаком. В комнате было жарко, дрова в камине громко трещали. Он медленно расстегнул пуговицы на воротнике-стойке и протянул мне пепельницу из гладкого черного камня. Порывшись по карманам замызганной куртки, я нашел пачку Malboro и закурил. Пальцы почему-то дрожали. Я откинулся на спинку роскошного дивана, затягиваясь. Наконец-то у меня появилось время чтобы вспомнить и осознать то, как я оказался здесь. Мне на прошлой неделе исполнилось восемнадцать. Мой отец был бизнесменом, мать - примерной домохозяйкой, младший брат - отличником и спортсменом. А я, худощавый бритоголовый панк, покрытый сетью татуировок, был крайне неуместен в этой счастливой семье. Когда к нам домой приходили гости, папины партнеры по работе, мамины подружки, меня всегда отправляли в комнату наверх и велели сидеть тихо, потому что я,видите ли, позор их примерной ячейки общества. Пока они веселились в гостиной, я лежал на кровати и кидал дротики в портрет канцлера Сатлера и прожигал дыры в матрасе, тушив об него окурки. Восемнадцать лет я терпел от них унижения. Побои от отца, едкое шипение от матери, даже презрение со стороны гребаного младшего брата! Пару раз я подумывал о самоубийстве,но в конечном счете решил жить им назло. Сегодня я пришел домой пьяный, чудом успел добраться до дома до наступления комендантского часа. Я заблевал всю комнату и уснул с сигаретой в руке. Когда начался пожар, я все еще спал. Проснулся от страшных визгов матери и воплей отца. Они пытались выбить окна и выпрыгнуть во двор. Но кто-то когда-то надоумил их поставить на окна решетки. Злорадство закралось мне под корку мозга и я, в горящих штанах, босиком, разбежался и выпрыгнул из окна второго этажа на дорогу. Языки пламени не обожгли меня, а лишь ласково лизнули по щекам. Мне повезло, я грохнулся на спину в те самые обожаемые мамочкины гортензии. Стоя перед объятым пламенем домом, в куртке, майке и полусгоревших лохмотьях вместо штанов, я радостно скалился. Я слушал, как моя семья погибает в огне, как они задыхаются, давятся, но не умирают. Как они визжат от боли, горя заживо. Постояв на холодном асфальте с минуту, я побрел куда-то, не заботясь даже о том, что сотрудники службы безопасности могут арестовать меня. Я шел по темному переулку, когда из громкоговорителя раздался приятных женский голос: "Начинается комендантский час желтой степени. Весь персонал без допуска подлежит аресту." Я прибавил шагу, скорее устремившись к дому друга, который жил в двух кварталах на север. Я глядел под ноги и вдруг уткнулся лбом о грудь здоровенного дядьки в бежевом пальто. - Извините... - пробубнил я и попытался обойти его. - Куда-то спешишь? - в его голосе было что-то нехорошее. Я огляделся по сторонам. Фургона службы нигде не было видно, так что я решил, что просто нарвался на какого-то мудака. - Отвали,козел. - толкнув его плечом, я завернул за угол, но там меня поджидали еще двое бугаев. Один из них показал значок и я понял: бежать некуда. - Куда собрался, отброс? - пробасил лысый мужик и прижал меня к стенке. Все трое засучили рукава, готовые избить меня до смерти. Эти скотины, цепные псы канцлера, имели право убивать людей при оказании сопротивления. Какого черта эти уроды творят?! Тяжелый кулак прилетел мне в скулу, и я не удержался на ногах. От удара я резко протрезвел. Поднявшись на ноги до того, как эти уёбки начали бить меня ногами, я попытался ответить, но получил по башке и снова упал. Вдруг свет от фонаря, освещающего улицу, померк. Бугаи остановились. Я прислушался. - В этом все мы грешны. Доказано, что набожным лицом и постным видом мы и черта можем обсахарить. Голос, гулко рокочущий во тьме ночи. Я изо всех сил пытался поднять голову и посмотреть, кто это рассуждает о человеческих пороках в столь поздний час в переулке, где меня избивают. Черное пятно. Плащ? Шляпа? Что за мудак? Зачем он так вырядился? - Еще один кусок дерьма желает быть убитым? - рассмеялся мужик в пальто и пошел на него с кулаками. Безвкусно одетый тип молниеносно выхватил из-за пояса нож, полоснув лезвием по горлу амбала. Тот свалился на землю без чувств. С невероятной быстротой и изяществом незнакомец расправился с оставшимися двумя и встал рядом со мной, распластанным на земле. Я окинул взглядом его черные кожаные ботинки, на которых не было ни пятнышка грязи. Он присел, и вместо лица я увидел белую маску. В черных прорезях не было видно глаз. Только ироничная ухмылка на безупречно белом лице. Он молча протянул мне руку в идеально черной кожаной перчатке. Собравшись с силами, я встал на ноги. Незнакомец был выше меня чуть ли не на две головы. Мне стало не по себе и сильно затошнило от недавно выпитого виски. Я пошатнулся, и он подхватил меня под локоть. - Спасибо, что спас меня. - я попытался добавить в улыбку обаяния, чтобы не подохнуть у мусорного ящика с перерезанным горлом. - Что заставило тебя выйти из дома в такой поздний час? Снова этот невозможный голос. Я глубоко вздохнул и рассказал, что в доме случился пожар и мне некуда идти. Тогда он развернулся и быстро и бесшумно пошел прямо, не говоря ни слова. Мне было тяжело идти, но я поспешил следом в надежде, что сегодня мне будет, где заночевать. Незнакомец привел меня к какому-то старо-древнему музею, вершину которого венчал купол. Мы зашли через прикрытый кустами черный ход. Несколько минут мы молча опускались вниз по сырым скользким ступеням. "Мне, черт возьми, уже 18 лет, а я все еще боюсь темноты!" - думал я, держась руками за стену и спускаясь боком. Голова кружилась, тошнота усиливалась и вдруг, - черт! - я навернулся и полетел вниз. Весь скукожился, приготовился оросить своими мозгами ступени, но почувствовал, как сильные руки, словно сотканные из тьмы, подхватили меня и снова поставили на пол. На сей раз я ощутил босыми пятками мягкий ворс ковра. Незнакомец приоткрыл тяжелую дубовую дверь и отступил на шаг, пропуская меня внутрь. Повеяло теплом и запахом роз. Всюду - тут и там - шедевры мировой культуры, произведения искусства, настоящие сокровища. С десяток дубовых дверей по обе стороны широкого коридора. Сводчатые потолки. Арки. Статуи. Розы. - Где мы? - я залюбовался на бюст Венеры, провел по гладким мраморным бокам кончиками пальцев. - Это мой дом. Я называю его Галереей Теней. - Впечатляет. Незнакомец скрылся из виду в одном из коридоров. Я прошел мимо стены, увешанной древними картинами: Ecce Homo, 19 век; Источник Жана Огюста Энгра, Святая Екатерина Лукаса Кранаха. Из всех школьных предметов я предпочел изучать Мировую художественную культуру, душа к этому лежала больше, чем к физике. - Надень это. - он черной тенью возник за моей спиной и протянул сверток одежды. Я молча взял ее и подошел к изящному креслу, обитому черным бархатом. Переодевшись, я решил набраться храбрости и поговорить с этим странным типом. Он сидел перед большим телевизором в конце коридора и смотрел в пустой экран. Я сел напротив, подобрал окоченевшие ноги под себя и как можно незаметнее постарался рассмотреть его. - Тебя ведь верно интересует моя персона, не так ли? Этот голос... Есть в нем что-то нереальное, что-то нечеловеческое. Он как шипение змеи или рычание тигра. Этот голос чарует и пугает одновременно. Вдруг я осознал, что нахожусь в логове настоящего хищника и мне стало не по себе. Я одобрительно кивнул. - В этот славный вечер, взамен того, чтобы просто назвать имя, позволь мне описать характер персонажа… Перед тобою водевильный ветеран, которому всевластная судьба давала роли извергов и жертв. Сей образ не высокомерьем выдуман…Он смутное воспоминание вокс-попули, что в нынешнее время выжжено, мертво. Приняв великолепный внешний вид, молвой навеки выдворенный, обличитель возвратился! Поклявшись выводить все проявленья скверны, своей корыстной, бессовестной, невежественной властью! Он вынес ей единственно возможный вердикт – Вендетта…И клятвенно заверил вершить его и рвение вознаградится…Ведь верность, нравственность, отвага - всегда одерживают верх. Воистину, я выше всякой меры витиеват... Меня ж зови ты просто – V. Я сидел, вжавшись в кресло. В процессе монолога этот тип вскакивал с места, ходил по залу, размахивал руками, срывался местами на крик, и вот он сидит передо мной как ни в чем не бывало. Самым жутким было то, что выражение его лица, (точнее, маски), всегда было одинаковым: хитрый прищур и ироничная ухмылка. Я, видимо, долго молчал, поэтому V легонько коснулся моего колена. - Могу я узнать твое имя? - Ив. Меня зовут Ив Хадсон. - Ив.. И и В. Хммм.. - он сцепил пальцы в замок и, кажется, глядел на меня в упор. Я чувствовал его взгляд, хотя и не видел глаз. - Так что же с тобой случилось, Ив? - Пожар. Я... Не знаю, что мне делать. Я слаб. Я одинок. Я школу закончил месяц назад. У меня ничего не осталось. Дом выгорел дотла, это уж точно. Черт. - из глаз побежали невольные слезы. Я понял, в каком дерьмовом положении оказался, как вдруг V повысил голос: - Нет дела мне до тех, кто болью упивается. Все пламенем обожжены. Словно жгучая пощечина. Острее, чем лёд, больнее, чем языки пламени, лизнувшие мне лицо сегодня ночью. Горький комок застрял у меня в горле, я по-детски шмыгнул носом и уставился в пол. *** Прошло полчаса с тех пор, как я произнес последнюю фразу. V так и сидел неподвижно, вдыхая дым. Я сильно обидел его своими словами, но где же именно я промахнулся? Нервно докурив и затушив сигарету, я решил возобновить разговор. Но как только я открыл рот, V начал говорить. - Я, конечно, понимаю тебя. Понимаю, как удобна была повседневная рутина, как безопасно хорошо было знакомое однообразие, и как покойно повторяется круговорот жизни… Я наслаждаюсь этим, как и любой другой человек… Но определённые события прошлого, прочно связанные с чьей-либо смертью, свершением жестокой кровопролитной борьбы, остаются в памяти людей. А, впрочем, знаешь что?... слова – никогда не потеряют свою силу… Слова – передают смысл и возмещают истину тем, кто им внимает. А истина проста: в мире творится что-то неладное, что-то ужасное… Жестокость и несправедливость, нетерпимость и угнетение. В стране, где когда-то была свобода и инакомыслие, где человек мог говорить то, что думает, теперь властвует цензура и тотальный надзор, принуждающие к подчинению и навязывающие не противоречие. Как это случилось?.. По чьей вине? Безусловно, одни причастны к этому более, чем другие, и с них в своё время спросится. Обязательно спросится... - он помолчал некоторое время, видимо, подбирал правильные слова, но мне было достаточно. - Так ты мститель, да? Это ты пару лет назад устроил взрыв памятника Свободы и Равноправия? Точно, ты же неуловимый террорист в маске! Черт возьми, я с детства хотел узнать, что же тобой движет, какие цели ты преследуешь... Боже, V, расскажи мне все. Пожалуйста. - я выпалил это на одном дыхании, схватив его за руку. V аккуратно и изящно высвободился из моей железной хватки, встал на ноги и кивнул головой вправо. - Я думаю, тебе нужно поесть и принять ванну. Пройдешь по этому коридору, вторая слева дверь. Полотенца лежат на тумбочке. - он развернулся и удалился. На диване остались его тяжелый черный плащ из плотной ткани и шляпа. Присев на колени рядом с этими вещами, я провел рукой по ним, благоговейно вдохнув запах. Порох. Кровь. Присмотревшись, я заметил на плаще темные свежие пятна крови, а под ними - парочку засохших. Что ж, V не такой уж и безупречный. В конце концов он тоже человек. В ванной царил приятный полумрак и пахло цветами... Розами. Очень сладкий аромат. Я не привык подолгу плескаться в воде, поэтому решил быстро принять душ. Теплые струи омыли мое уставшее бледное тело, и я вдруг почувствовал боль: бока и спина были обожжены, кожа свернулась и покрылась большими волдырями. Там, где была татуировка, краска расплылась уродливыми бесформенными пятнами. Я поспешил вылезти и вытереться полотенцем. Теперь раны жгло, и я не мог надеть майку. Обернув наскоро полотенце вокруг бедер, я поспешил на кухню, спросить у V какую-нибудь охлаждающую мазь. Я обнаружил его у плиты, в фартуке, жарящего яйца в корзинке со сливочным маслом. Он был каким-то застывшим и неподвижным, медленно переворачивал хлеб на потрескивающей сковороде. Он даже не повернул голову, когда я окликнул его и попросил мазь. Он только сказал мне одеться и идти пить чай. Кое-как я натянул новые джинсы, накрыл плечи полотенцем и сел за стол. V сидел напротив и смотрел, как я ем. Молчание становилось тягостным. - Очень вкусно, - промямлил я. - Спасибо. - Спать будешь рядом с ванной. - Хорошо. Я лег спать в темной комнате, где стояла одна лишь двуспальная огромная кровать, и где так же необыкновенно, как и в ванной, пахло розами. Я долго ворочался и уснул в конце концов, так и не получив ни мази от ожогов, ни компресса, ни бинтов. *** Я мучался кошмаром. Мне снились сотни и тысячи изувеченных тощих бледных трупов, стеклянные глаза, шприцы и иглы, одиночные тюремные камеры без окон. В моем сознании проносился миллион картинок, которые никак не могли сложится во одну мозаику, пока я не увидел нечто. Взрыв. Прогремел взрыв, и куча песка, кусков стен, человеческих тел взлетело на воздух. Тут и там бушевало пламя, и я увидел, словно наяву, человека, выходящего из огня. Он вскинул руки и закричал, то ли от боли, то ли от отчаяния. Может, он торжествовал. Может, боялся. Я не знаю. Знаю лишь, что он был полностью покрыт ожогами. После этого кадра все снова смешалось: полицейские, дети, взрывы, репортажи, газетные заголовки, трупы и вдруг все это объединилось. Фрагменты обесцветились, померкли, некоторые почернели. Расположились, образуя знакомое мне лицо. Лицо V. Пробуждение тоже не было приятным. Я ощутил, как ледяные пальцы резко и грубо касаются обожженных участков спины, как ногти впиваются в едва подзажившую кожу, как лопаются волдыри. Хотел вскрикнуть, позвать на помощь, но потом понял, где я. Я в одной из спален Галереи Теней, а в моей кровати - V, и он делает мне больно. Зачем? Мы молчали. Я чувствовал, как холодное железо маски прикасается к моему плечу, чувствовал, как дрожали его изувеченные руки. После продолжительных истязаний он вдруг провел ладонью вдоль моего позвоночника до самого копчика, погладил и сжал ягодицу. Мне хотелось кричать, но страх словно сжал мне горло. Я еле живой лежал и чувствовал всем существом, как учащается его сердцебиение и дыхание. Все ближе и ближе V прижимался ко мне, и вот я ощущаю шелковое переплетение нитей его пиджака, холодные пуговицы, жесткие волосы. Вдруг пальцы его руки сжались на моей шее, в момент, когда я только-только расслабился и решил уснуть. Кровь прилила к голове, застучала в ушах, красные пятна расплывались перед глазами. Я потерял сознание. Когда я очнулся, в кровати никого, кроме меня, не было. Простыни все были влажные от пота. Быстро поднявшись, я пошел в ванную, посмотреть, не осталось ли на шее следов удушья. Как и ожидалось, в зеркале я не увидел ничего подозрительного, только обгоревшая кожа потемнела и стала отшелушиваться, кое-где висела белыми ошметками. На завтрак был черный кофе и тарелка овсянки. V ничуть не изменился со вчерашнего дня: те же холодные манеры, то же неловкое молчание. Я безумно хотел спросить его о вчерашнем, но я все еще боялся быть убитым его руками. Я совершенно потерял счет времени: в Галерее я не нашел ни одних часов. Сразу после приема пищи V оделся и куда-то исчез. Очевидно, была ночь, так как что-то мне подсказывало, что разгуливать в черном плаще и маске при свете дня дело рискованное. Весь день я читал книги, которые находил тут и там, по всему залу. В основном это были произведения французских и английских классиков. У меня не было времени задуматься над сном и прошлой ночью, поэтому, когда V вернулся, я радостно улыбнулся ему и помахал рукой. Он же, в свою очередь, отвесил мне шутливый поклон. Иногда V запирался в своей комнате и подолгу не выходил из нее, так что я мог спокойно передвигаться по Галерее. Я целыми днями развлекал себя, как мог, пока мой загадочный спаситель куда-то исчезал, возвращался, готовил мне обед. Так проходил день за днем. Меня перестало волновать и отсутствие денег, и отсутствие документов, и вообще все. Иногда я пил вино и V даже угощал меня фруктами. За все то время, что мы жили вместе, многое изменилось. Неловкое молчание сменилось на теплую атмосферу, утренняя яичница из подгоревшего уголька преобразилась в аппетитное блюдо. Мы говорили много и о разном, только в одном V оставался непреклонен: он отказывался хоть что-нибудь рассказывать о своей личности под маской. Как бы я ни пытался сблизится, он заранее знал, чего я добиваюсь, и мастерски переводил тему в иное русло. С момента той первой ночи прошел месяц. Месяц я думал и думал об этом происшествии, будоражащем мое сознание и тело. Чем чаще я говорил с V, тем роднее и привлекательнее казался мне он. Иногда мне казалось, что я влюбляюсь в него, но это было бы неправильно, ведь мы оба мужчины. Я старался объяснить себе, что же я все-таки чувствую. Но понял я одно: мои чувства к V нельзя описать одним словом. Я испытываю целую гамму чувств: уважение, трепет, восхищение, нежность и...страх. Весь месяц я жил со страхом, что события той странной ночи повторятся. Я всегда ненавидел чувствовать себя беззащитным, но теперь, когда я словно в пещере голодного волка-одиночки, страх стал моим постоянным спутником. Что бы V ни вздумал выкинуть, я стерпел бы это. Я покорился бы ему. Я не воспротивился бы ему. Может быть, я трус? Нет. Может быть, я просто хочу бояться его. Хочу чувствовать его дыхание на себе. Хочу знать его снаружи и под кожей. *** Это повторилось. Я решил надеть хоть что-нибудь, прежде чем лечь спать - стало холодно, наступил ноябрь. В одном из массивных шкафов красного дерева в одной из угловых комнат я нашел удобные пижамные штаны. Я лежал на боку, спиной к двери, и чувствовал, что сегодняшняя ночь - особенная. Я долго, мучительно долго ждал, когда же V снова коснется меня. Шли недели, я вот уже пару месяцев не выходил на улицу и не общался ни с кем, кроме V. Не могу вспомнить, когда мне стало абсолютно все равно, что я люблю и хочу его. Совесть и гордость больше не мучили меня: я принял себя таким, какой я есть. В какой-то момент V проскользнул в мою комнату почти бесшумно. Вдруг я услышал треск свечей - он нес в руке массивный подсвечник. С недавнего времени в моей спальне появились столы и стулья, шкафы и полки. V поставил светильник в дальний от кровати угол. Кривые жутковатые тени легли на стены, и я съежился. - Я знаю, что ты не спишь, Ив. Его голос был как теплое молоко на завтрак, как шерстяной плед в морозный вечер, как треск поленьев в камине. Я улыбнулся сам себе и сел на кровати. Вся моя нерешительность, державшая меня в узде столько дней, куда-то вдруг испарилась. Я смотрел на как всегда идеально закрытого в одежду V, устроившегося в кресле рядом с кроватью, и спросил без колебаний: - Человек, взорвавший здание. Человек, прошедший через пламя, - это ты? Черт возьми эту маску! V остался абсолютно бесстрастным. С секунду помедлив, он сложил руки на коленях и проговорил: - Меня удивляет твоя проницательность. Затем он встал и начал ходить по комнате. Он всегда так делал, когда в процессе интересного спора я озадачивал его вопросом, на который он должен был дать достойный ответ. Тем временем я рассказал ему про сон, который видел в первую ночь. Я уверен, что чувствовал, как под маской брови его нахмурились, губы плотно сжались. Я, наверное, действительно его озадачил, но действительно ли этот сон - правда? - Я пожалуй, должен рассказать тебе кое-что. - вымолвил наконец V и присел на край кровати. И он рассказал. V описал мне сам Ад, в котором ужас, страх, и постоянное горе преследовали его одного. Он объяснил мне, как он оказался в Ларкхилле, рассказал, что остался единственным выжившим подопытным экземпляром. Рассказал о взрыве. - Но... Постой, если ты был в Ларкхилле... Значит, тебе около 50 лет? - почему-то это меня ничуть не удивило. Я чувствовал, что V - сам по себе превосходит людей на порядок, но я не мог чем-то объяснить эту догадку, но теперь, когда я узнал об эксперименте и о его искусственной силе... Я все понял. - Немногим больше, мой друг. Мне показалось, что он грустно улыбнулся. От этого простого движения губ, которого я даже не видел, меня пронзила такая нежность, что я обнял V. Я обнял его, прижался к крепкому плечу лбом, обвил руками шею. В нос ударил запах роз. Как -будто странный дурман окутал меня, и я попытался снял с V маску. Сначала я запустил руку в его волосы и понял, что это парик. Под ним я нащупал тонкую полупрозрачную ткань и широкую ленту, на которой держится маска Гая Фокса. V вовремя остановил меня, сильно сжав мое запястье. - Не лезь туда, куда не следует. - голос, словно удар хлыста, словно ледяной душ, словно ноябрьский ветер. Но он не мог отпугнуть меня этим, ведь я знал его. Можете посчитать меня психом, но V казался мне настолько родным, что я уже не боялся его. Ни этого тона, ни застывшей позы упругого тела... Я просто начал расстегивать пуговицы на его пиджаке. Шея, ключицы, грудь, живот... Все это было сплошным сгустком горелого мяса. Несмотря на то, что взрыв произошел 20 лет назад, раны едва ли затянулись. "Может,V не дает им затянуться?", - подумал я и прижался губами к его шее. Тяжелый вздох вырвался из его груди, и он оттолкнул меня так резко, что я не успел понять, что произошло, когда уже лежал на полу с разбитым носом. - Не прикасайся ко мне. - голос, как горный ветер, раскаленный прут, злейший враг. Я только что сломал все, что мог иметь своими же руками. Я пытался объяснить ему, я кричал, что люблю его, что знаю его, что пойму его... Я лишь хотел сказать ему, что я один во всем мире люблю его. Люблю больше жизни. Когда он привязал мне к кровати, я понял, что не боюсь умереть ради него. Но все, чего мне хотелось - хоть как-то исцелить его душу. Коснуться кончиками пальцев, краешком губ. Коснуться этого необузданного, израненного, несчастного существа и исцелить. Он выбил мне челюсть, и я не смог нормально говорить. Я истекал кровью и смотрел на него во все глаза, когда он вспарывал мне живот и грудь. Я смотрел до последнего, и последнее, что я видел - улыбка. Ироничная ухмылка и прищур белого лица V. *** Мисс Иви Хаммонд слонялась по Галерее в одиночестве. Ей совсем не хотелось находиться в этом мрачном и враждебном месте, хоть и было в нем некоторое очарование. Во множестве комнат хранилось множество секретов, и сегодня Иви решила исследовать комнатушку рядом с ванной. Дверь оказалась отворена, и девушка осторожно вошла в прохладный сумрак комнаты. Из всех она была самая холодная и грязная. Повсюду на столах, книгах, лампах висела лохмотьями паутина и пыль. Видимо, V сюда давно не заходил. Внимание Иви привлекла небольшая банка, наполненная доверху желтоватым раствором. Наклонившись над банкой, она обнаружила в ней человеческое сердце. Холодный пот прошиб Иви, и ноги непроизвольно подкосились. - Вы чем-то напуганы, Иви? - V вышел из тени в углу комнаты и взял банку в руки, облаченные в безупречно черные перчатки. - Что это, V? Это... сердце? - Иви думала, что сейчас жизнь покинет ее тело. Она ожидала найти в этом месте что угодно, кроме частей человеческих тел. V нежно держал в руках банку, а орган так и бросался девушке в глаза. Она тяжело осела на пыльный стул. - Наверное, Вы всегда хотели знать, что под этой маской, да, мисс Хаммонд? Иви показалось, что ее обдало могильным холодом. Ноги и руки онемели и отказывались двигаться. Как, черт возьми, вышло, что она связалась с этим ненормальным? Иви было страшно, но она кивнула, потому что действительно хотела увидеть настоящее лицо V. - Иви, прошу Вас... За этой маской есть лицо, но это не я. Я не больше это лицо, чем я — мускулы под ним или кости под ним. - тяжело вздохнул V. Он продолжал баюкать банку с формалином и тихо что-то нашептывать. Иви никогда раньше не видела его таким. Он словно пребывал в трансе. Иви прислушалась, и сквозь поток слов различила то единственное, что V произнес с особым, не свойственным ему чувством: - Теперь оно всегда со мной. Самое невинное, чистое и любящее сердце. END