Цикличность смерти

— Ты охуел?! Не–не–не, молчи. Я знаю... знаю. Ты, сука, охуел! — Ваас упирается руками в собственные колени. — Не смотри на меня. Не смотри. Сучий сын! Я не ясно выразился. Да... Я повторю. — Он резко разгибается, делая пару широких шагов по направлению к Джейсону. — Не. Смотри. На. Меня! Твои глаза... Не смей. Он отходит в дальний угол грота, выходя за границы осветительных возможностей керосиновой лампы и оказываясь в полумраке; Ваас отнюдь не замирает: шумно ходит по изменчивым траекториям, напоминающим эллипсы. Пламя в лампе горит ровно, почти равномерно, но тени постоянно находятся в движении, то сгущаясь, то расступаясь и обнажая из тьмы каменные своды, испещрённые коррозией – во время дождей вода просачивается по небольшим выемкам и желобкам, проточенным за многие годы, постепенно образуя сталагмиты. Джейсон внимательно следит за его перемещениями, ориентируясь на звуки и едва видимый силуэт. — Джейсон. Джейси, — тихо начинает Ваас, — мы сыграем в увлекательную игру. В русскую рулетку. Ты должен знать её, я уверен. И если ты не знаешь правил, то это только твои, сука, херовы проблемы! Не мои — твои! Ты, блядь, понял? Я знаю, ты понял меня, Джейсон. Окей, окей. Ты думаешь, всё будет так просто? Ты возьмёшь в руки ебучий револьвер – и твоя удача нагнётся раком, подставляя жопу?! Джейсон желает, чтобы психнутый ублюдок заткнул свою поганую пасть и на него свалился вон тот ящик с барахлом, закинутый на импровизированную каменную нишу, размозжив башку. Он не дёргается понапрасну, уяснив, что узлы на сдерживающих бечёвках крепки, и что шансы разорвать их – едва ли не нулевые; Джейсон молча оглядывает обширный грот, но вероятность случайно оставленного ножа или мачете в каком-нибудь углу не оправдывает себя. Удача скалит пасть подобно гиене, насмехается; колесо Фортуны оборачивается явно не в его пользу. – Ты серьёзно так думаешь, да? Ты думаешь, что ты настолько крут, что я дам тебе один херовый шанс из шести подохнуть от моего, моего, слышишь, сука, пистолета?! Молчишь. Верно, молчи. Я знаю, ты не забыл, что твой брат был моей сучкой. Броди, ты тоже моя сучка. Ты не сможешь нагнуть никого раком без моего на то дозволения. И только скажи: "Ваас, дай трахнуть эту удачу", я тебя пристрелю. Моя удача – мой остров, а ты – моя бесправная сучка, помни! — Заткнись! — натянутые лески истончившихся нервов и терпения паскудно сдаются, позволяя Джейсону выплеснуть накопившиеся ярость и отчаяние; скалясь, он поддаётся вперёд, натягивая сдерживающие путы, забываясь в иступляющем приступе ярости и нестерпимой душевной боли. Ваас плавным движением достаёт из кобуры пистолет, вновь приближаясь к Джейсону, не сводящему с него взгляда; ствол пистолета упирается в висок, плавно движется вниз по челюсти, а затем больно упирается под подбородок. Пульс и дыхание Джейсона остаются ровными, в определённой мере размеренными, он прекрасно знает – пистолет всё ещё на предохранителе, а патрон – в магазине, что, хоть и временно, но дарует чувство своеобразного спокойствия. — Так вот, Джейсон. Здесь, – он вдавливает дуло чуть сильнее в глотку, – полная обойма. А это ведь нечестно, да? Ваас перестаёт давить на ствол, позволяя Джейсону сделать болезненный вдох и зайтись безудержным кашлем; он ухмыляется — привычно-безумно, точно только что словив приход. Вскидывая руку с оружием чуть выше правого плеча Джейсона, Ваас наклоняется нестерпимо близко, не давая возможности отвести взгляд; дуло ощущается в опасной близости от головы предостерегающим холодком. — А мы ведь хотим сыграть в честную игру, никакого блефа. Джейсон. Смотри. — Ваас резкими, ломаными движениями, тыча пистолетом едва ли не в лицо Джейсону, извлекает обойму, а следом — патроны. Тяжело дыша, Джейсон отводит взгляд от Вааса, сосредотачиваясь на его открытой ладони, на которой — верная гибель и жестокая шлюха-удача. Один единственный патрон — и нулевой шанс на выживание. — Теперь честно. Один к одному. Спасут ли тебя ракьят, бравые обезьяны с гранатами в жопах? Спасут, а?! А эти... татау, которыми тебя так щедро разукрасили?! А?! Не спеша, Ваас собирает пистолет вновь отточенными движениями, выведенными на уровень повседневных привычек. — Нет, нет, нет. Он снимает пистолет с предохранителя, досылая оставшийся патрон в патронник. Джейсон подмечает: Ваас больше не растягивает широкий рот в отпугивающей усмешке; деланно–равнодушно, он кладёт руку на его плечо: — Бах. — Имитирует левой рукой выстрел. И Джейон может поклясться — сейчас, в этот грёбаный момент, точно вырезанный из очередного третьесортного фильма-боевика, его сердце готово остановиться. — И тебя нет. Я убью. Я. Собственными руками! Убью тебя! И никто, абсолютно никто, не придёт вытаскивать тебя из всего этого дерьма — всем просто похуй. Но для начала... Без предупреждения, без херовых предпосылок, Ваас спонтанно, слишком резко, неожиданно и даже без особого замаха бьёт Джейсона по лицу левой рукой — и в этом нет ни злости, ни торжествующего предвкушения победы; нет ничего, кроме отчаяния. Джейсон шипит, вновь пытается вырваться, освободить руки, дотянуться до Вааса. Но верёвки крепки, и ему удаётся лишь причинить себе нестерпимую боль от ран на стёртых запястьях. Он просто не хочет принимать своё поражение; не желает сдаваться, когда путь позади него — тропа из гниющих трупов всех этих пиратов, а цель — ублюдок больной! — располагается столь близко. — Я тебя убью, убью, убью!.. — Тс. — Накрывает шершавой ладонь рот. — Слушай. И Джейсон покорно замирает, исподлобья смотря на Вааса, повернувшего голову в сторону выхода из этого тесного места, где клаустрофобия медленно, но захватывает в свой плен сознание, низвергая личность под барьеры низменных животных инстинктов; прослеживает взглядом каждый, даже едва заметный шрам на шее, лице, голове... — Видишь, я же говорил. Никто не станет спасать тебя, Джейсон. Никто. — Ваас смотрит так, точно понимает мешанину чувств и мыслей, одолевающих и подчиняющих его. — Они — дикари. Болваны. Ты им не нужен. И вновь Ваас отступает на несколько шагов назад ещё немного — и он бы окунулся в полумрак; прицеливается — попытка всё-таки одна. Своей затейливой игрой, колышущиеся без единой системы тени насаждают колоссальное напряжение, давящее не хуже многотонного пресса. — Прощай, Джейсон. Ты был херовой сучкой. Но я тебя постараюсь запомнить. «Нет, нет, нет». — Что не так, Джейсон? Ты боишься? Тебе страшно? Значит влезать в мой мир, — в мой, сука! — и разрушать его — тебе не было страшно?! И ты даже не понял, что это было охренеть как грубо. А ебучий курок нажать легко, знаешь? Конечно... Ты знаешь! Перестрелять столько моих ребят... Заткнись, заткнись, заткнись! Броди жмурится, задерживает дыхание, зная, что от смерти его ничто не спасёт, ведь фортуна обернулась к нему задом, но нагибаться раком явно не собирается – покорно подчиняется Ваасу. И больше не слушает пустой трёп ублюдка, сосредоточившись на хаосе собственных мыслей. Джейсон ощущает страх, первородный, захватывающий всю сущность разом, трубящий на уровне примитивных инстинктов о постыдном, — но спасительном, — бегстве. И впервые он слышит настолько тяжёлые удары собственного сердца, с болью вздымающие грудную клетку, а сжатые в кулаки пальцы сводит мучительной судорогой. Джейсон пытается справиться с пагубным чувством, считая про себя непропорционально длинные секунды до своей смерти. «Четыре». Страх измораживает глотку, и Джейсон молчит. «Три». Страх перебирается болезненным холодом по затылку, и Джейсон больше не в силах сохранять (мнимую) адекватность. «Два». Субъективное время замедляется до абсурдного состояния, растягивая земные секунды до неимоверно бесконечно-фантастических. «Один. Блядь». Страх стекает по позвоночнику, замораживая всё тело разом. Ну же. Давай, стреляй, херов ублюдок. Джейсон слышит щелчок. Глухой щелчок. Перекос. Перекос! — Сука, даже подохнуть нормально не можешь! — Ваас смеётся, откидывая пистолет со злостью прочь. Громкий звук слишком резок — торжество момента осыпается осколками страха дальнейшего. — Блядь, и только посмей сказать, что я нарушил правила. Джейсон тяжело и рвано дышит, ощущая дрожь во всём теле, но продолжает упрямо смотреть на Вааса. Эйфория осознания затягивает с визитом. Его мысли хаотично мечутся внутри черепного свода, то замыкаясь в неразрывную цепь бессмысленных восклицаний, то собираясь в изувеченные предложения. — Я всё понял, понял, Джейс. — Безумие, кажется, безвозвратно утеряно-замещено яростью-осознанием. — Ты — это я. И бьёт себя крепко сжатым кулаком в грудь. Керосиновый свет трепещет, придавая абсурду происходящей ситуации долю таинственной мистичности. Джейсон хочет засмеяться ему в лицо, хочет закричать про то, что смог поставить на колени шлюху-удачу, жаждет ликующе воскликнуть о том, что Ваас — отнюдь не бог прогнившего насквозь мира... ...но он молчит. — Тебе смешно? Ты что-то хочешь сказать, а?! Я облажался, мудила. Облажался. Но — запомни! — этого не повторится. Так ведь, Джейсон, да? Ваас прикрывает глаза. Запрокидывает голову, глубоко вздыхая. — Мы не можем умереть. Понимаешь? Мы — идолы этого дерьмового мирка. Две части целого. — Ваас с хлопком соединяет ладони вместе. — Вот. — Двигает пальцами левой руки. — Ты. И я. И ничто — понимаешь? — не способно этого изменить. Джейсон усмехается, ведь отныне абсолютно уверен: чёрта с два он сдохнет в этих джунглях. Ваас — его персональный якорь в полыхающей бездне, тянущий на самое дно, где вязкая топь и полнейший хаос. И пока они оба цепляются друг за друга, впереди них — страдания и безграничная скорбь. *** — Я — не ты, ублюдок. Я — не ты, — бормочет тихо Джейсон. — Всё кончено. Он слышит грохот обрушающихся мостов и треск сюрреалистичной выдумки Вааса, постепенно осыпающейся острыми осколками, оголяющими нечто новое. Открывшийся реальный мир имеет запах бензина, смешанного с моторным маслом, и нестерпимую тошнотворную вонь разлагающейся плоти; в нём нет голосов (даже собственного) и звуков — его наполняет абсолютная (вакуумная) тишина. Он последний раз всматривается в посеревшие и опустевшие глаза, так и оставшиеся широко распахнутыми. «Что же ты, сука, видишь сейчас?» Остовы мостов вспыхивают — Джейсон поджигает свалку трупов — безымянных и безликих, — среди которых тело Вааса; и сразу же, стоит пламени взвиться, бежит прочь. Эмоции держатся ровной планкой на абсолютном нуле — ледяная пустыня заполняет всю его сущность; в нём не находится места даже на небольшую чёрную дыру эмоциональности — полон до краёв. Он знает — температуры простого костра не хватит для обращения свежей плоти в прах, и поэтому тайно надеется — тощие динго, рыскающие оголодавшими стаями, дожрут прожаренные останки и растаскают кости. — Мудак, — умиротворённый шёпот подобен сорвавшемуся дамокловому мечу, проникающему сквозь безмолвие мира, уничтожившему собственное солнце надежды среди взорвавшихся сверхновой звуков. Полымя ярости, смешанное с недоверием — в большей степени к себе (ведь не мог же Ваас выжить; он видел его труп, видел — собственными глазами-предателями), топит сковавший ледник, оголяя чувства-нервы. Джейсон спотыкается, падает, повреждая ладони, расчёсывая о запутавшиеся немыслимыми узорами друг в друге корни щёку. Ваас не может быть жив. Ваас умер сутки назад. Ваас — в трескучем огне, в общей погребальной, облитый литрами бензина. — Уходи, Джейсон! Беги, сукин сын, беги, понятно?! Уёбывай! Но этот голос, эти интонации... Джейсон клянётся — Ваас и никто более. Не оборачиваясь, медленно подымается, рассматривая внимательно мелкие раны на мозолистых ладонях. Пальцы конвульсивно содрогаются — его вновь всего трясёт. Чёрт. — Ты оглох, да?! Уёбывай, блядь. И Джейсон срывается на бег, а мозг в тисках сжимает осознание: так было прежде, в самом начале разгорающегося безумия. Уроборос замыкает цепь. Два элемента в недостатке — Грант и толпа безликой массовки. Но, чёрт возьми, Джейсон уверен, что так даже лучше. И всё-таки... *** ... он — это Ваас. Джейсон усмехается, опускается обессиленно на старый обветшалый стул. Смотрит в окно — с покосившейся деревянной рамой и мутным стеклом, — за которым угадываются очертания необъятно-чарующей природы проклятого острова. На столе с крупными выщерблинами от ножа, за которым он сидит, — бутыль, наполненная мутной водой из ручья, и пистолет, который Джейсон спешно хватает, заслышав за спиной тяжёлые шаги. Прикрывая глаза, приставляет дуло к виску. В этот раз — обойма полна. Шесть из шести шансов размозжить мозги по прогнившим деревянным брусам этой ветхой постройки. Джейсон усмехается, приставляет пистолет к виску. Вдыхает глубоко, до резкой распирающей боли в лёгких и старается не думать о том, кто слишком близко стоит за спиной. Джейсон давит на курок, разом шумно выдыхая — так отчего-то легче побороть естественный страх. Щелчок. И он всё ещё жив. Джейсон смеётся: расплавившиеся в непонимании мозги бурлят — он лишился здравого разума, утратил способность к критическому мышлению благодаря происходящему дерьму; он стреляет вновь и вновь в разбивающееся разом крошевом стекло, во взрывающиеся щепками стены... В глотке пересыхает слишком быстро и он, бросая пистолет, берёт бутыль, мутную воду которой выпивает залпом. И кривится — послевкусие отвратительное. — Мудак. Какого хера ты так и не сдох?! — произносит надломлено. Он поворачивается слишком резко, от чего стул надсадно скрипит и трещит. Ваас находится слишком близко — буквально в паре дюймов, что Джейсон ощущать исходящий от него инфернальный жар, точно он вобрал в своё тело десятки лет экваториального зноя. Ваас усмехается. Но молчит. Он почти ничего не говорит после... Джейсон сглатывает, всё ещё ощущая привкус воды. Да чёрт возьми! Джейсон клянётся: он убил этого ублюдка. Убил! Бессильно опуская плечи, он понимает — Ваас не уйдёт. — Мне нет проку с этой удачи. Я не хотел так... Я... Я не могу даже убраться с Рук Айленд. — Вспышка гнева временно придаёт быстро иссякающий ручей сил. — Всё из-за тебя, мужик! Лиза, Дейзи, Райли... Ты виноват в их смерти, понимаешь? И, чёрт! Даже не могу себя пристрелить. Ваас смотрит пронзительно, бесшумно доставая пистолет из кобуры на бедре. В его взгляде — непроглядная бездна, с пожирающим любой свет горизонтом событий, в котором — всё прошлое и будущее Джейсона, зашифрованные в странные мутные блики. Джейсон хочет дотронуться до него, убедиться, что он — иллюзия; но стоит протянуть ближе руку, как Ваас, поднимая оружие на уровне собственных глаз, нажимает на курок с лёгкой усмешкой. Джейсон ухмыляется: попытки запугать проваливаются, ведь предохранитель так и не был снят. Тишина болезненно вздрагивает, стоит Ваасу начать свой монолог: — Я не могу взять тебя с собой. Там — тьма и ничего нет. Понимаешь?! Вообще ничего. Блядь, Джейсон... — его голос непривычно тих. — Я, чёрт возьми, пытаюсь. Но раз за разом... Раз за разом. Я не могу это остановить. Безумие. Чёртово, блядь, безумие! Там даже вопли тонут в ебучей тишине. Он становится на колени. И молит, молит о смерти. Просит убить. И не возвращать. Хватаясь за оружие, Джейсон отмечает в собственных мыслях пустоту, а в душе (её оплавившихся остатках) — спокойствие; он уверен: изничтоженная душа Вааса просто скучает по наркотическому забвению. А тот всё ещё на коленях, сминает свою потрёпанную майку, на которой, уверен Броди, есть рваный след от того ритуального ножа. — Стреляй в самое сердце, Джейсон. Вот, сюда, блядь! Стреляй, мудак. Как предатель. Или ты боишься? Ты уже меня убил. Я мёртв — понимаешь, Джейсон?! — мёртв! — надрывно кричит, сжимая крепко пальцами на бёдрах карманы потёртых штанов. ...Джейсон срывается, утратив равновесие; поддаётся колоссальному притяжению горизонта событий, запечатлённого в помутневшей радужке Вааса. — Я — это ты. И Джейсон стреляет, зажмурившись. *** Джейсон убивает Вааса. Убивает десятки раз. Точное число затрудняется назвать — давно сбился со счёта. Но тот возвращается. Раз за разом. Ночью, точно воссоздаваясь вновь из тёплого полотна мрака. Днём — словно отделяясь от густых теней. Джейсон не может покинуть остров. Лишь бродит неделями в джунглях, стараясь избегать ракьят, пиратов, редких наёмников, сопровождаемый тяжёлой поступью молчаливого Вааса. Джейсон не может умереть или погибнуть. Ваас тянет на самое дно, заставляя окунуться в отчаяние и иллюзорность мира; вынуждая забыть всю свою жизнь, оставляя лишь бессмысленное желание спасать свою шкуру. Раз за разом. ...или же он уже мёртв?