____________________
Чжэхен на самом деле прекрасный друг. Таких еще поискать нужно. Поддержит в нужную минуту, добро пошутит, к автомату в любой момент готов сбегать. И самое главное — никто никому ничего не должен. Эти проявления заботы скорее уж для усмирения внутренней жажды опекать кого-то. С таким же успехом и Джонни мог отдать свой залупный шарфик, если товарищ слишком легко оделся. Ибо нефиг кожанками в январе баловаться. Юно очень хороший друг, вот честно. Только от его святости ни одна из сотни царапин не затянется, а гематомы не растворятся. Вот так вот. Кратко из того, что Джонни хоть как-то воспринял — Сучжон из США позвонила и севшим голосом пробормотала: «Братик попал в аварию, он в больнице». И все. Джонни и сам не помнит, как долго девушка втолковывала ему номер поликлиники, как долго он туда добирался, сколько раз его чуть не выгнали из-за невменяемости. Он совершенно спокоен. Но не может разобрать ни слова раздраженных медсестер. Как так случилось, Юно? Поверить трудно. Еще вчера ты беззаботно шутил на радио, а сегодня твое еле живое тело на всех каналах. Врач сообщает, что состояние больного стабильное, и заставляет Со уехать домой. Он соглашается, но едет на работу. И берет срочный отпуск. Все очень странно, Енхо думает, что должен позвонить товарищу или хотя бы Сучжон для начала. А звонит в больницу. Только оттуда узнает, что у Чжэхена переломы и черепно-мозговая. Блять. Вскоре Чон приходит в сознание. Джонни рад безумно, он даже выпрашивает у медсестер полчаса, чтобы поговорить. Но Юно молчит. Молчит. Сколько бы Джонни не просил. Он уже думает, что младший на него за что-то обиделся, и в голову даже приходят самые страшные мысли. На стойке ему поясняют ситуацию: Чжэхен говорил в первые минуты. Но с сильным заиканием. Джонни становится дурно. Заикание. Поверить невозможно. Он приходит домой совсем поникший с желанием напиться, а потом протрезветь и уехать в другой город. В другую страну. В другой мир по возможности. Юно пишет в катоке, что его выписали, а потом добавляет: «Можно я поживу у тебя?» Енхо думает, что нет. Нет-нет-нет, ни в коем случае. Но отвечает: «Без проблем». Вот так обычно и получается. Живешь ради любимого занятия, совершенствуешься. А потом совершаешь что-то очень мудачное, а оно оборачивается для тебя вот такой хуйней. И рядом появляется такой же мудак, который лишь ведет себя осторожнее, да и вообще ничто по сравнению с тобой, но живет в разы лучше. Джонни со сквозящим отвращением понимает, что он в этой ситуации самое противное существо. Их совместная жизнь до странного смешная. Енхо переезжает на диван в гостиной, а Юно пытается таскать сигареты и вино из кухонного стола, но все заканчивается падениями и прерывистыми матами. А еще Джонни носит его по дому. Прямо на руках. Нет, ну, а куда деться, когда на тебя так жалостливо смотрит человек с переломанными конечностями. Чжэхен совсем-совсем легкий, это пугает, но зато Енхо долго откармливает его вкусняшками. — Я уволился. Сразу после выписки. — выговаривает младший не без труда и не без бокала белого сухого. — Я знаю, — наверно, открывать кухонное окно в октябре не очень хорошо. Джонни открывает его шире, слегка ежась. Закуривает с разрешения младшего. — Я тоже. — Я знаю. За окном дети гуляют под смешными цветастыми зонтами. Дождь мелкий-мелкий, оттого куда более противный. Погода как специально хочет убить и без того поганое настроение. Енхо переводит взгляд на Чжэ. Только сейчас понимает, насколько тот красив. Даже с этими уродливыми царапинами на лбу и висках. Растрепанные отросшие волосы завязаны на затылке в глупый короткий хвостик, который ну так и говорит за Чона «здесь так уютно и по-домашнему». Левой рукой наливать вино неудобно, но тут уже вопрос атмосферы. — Ты почему молчишь? — говорит младший, отпивая. — Не знаю. И так нормально, по-моему. Хм. Чжэхен не выдерживает и рассказывает, как все было тем вечером. Джонни слушает и понимает, что все это он уже слышал на тв: ехал на работу, ослепил встречный водитель, да и асфальт в дополнение ко всему мокрый, вылетел на тротуар. «Ничего серьезного, не знаю, почему все сразу так переполошились». — Сегодня у Сучжон день рождения. — и протягивает старшему свой телефон. — Хочешь, чтобы я позвонил? — кивок. — Ну, хорошо. Так и болтают весь вечер втроем. Старшая Чон обещает приехать как можно скорее, посмеиваясь над шутками парней. Атмосфера портится в раз, когда на телефоне полностью разряжается аккумулятор. Джонни сразу вскакивает, но останавливается, потому что слышит слабое «не надо, у нее работа наверно». — Кстати, о работе. Я хочу вернуться когда-то. — Давай не об этом. — А что ты предложишь, хен? — Не знаю, может, прекратим пить, например? — Ну уж нет, сегодня день рождения моей любимой сестры, а ты хочешь заканчивать так рано. За окном все дети уже разбежались и даже не из-за дождя, а ему тут рано. — Я смотрю, алкоголь неплохо решает твою проблему, — Чон опускает взгляд. Смущается он, видите ли. — Ладно, если хочешь пить, то давай пить на брудершафт. — Это как? — Ну, мы выпиваем, скрещивая руки, а потом целуемся. В знак нашей с тобой дружбы. — Тебе очень хочется пить, вывернув руки? — Нет, просто хочется тебя поцеловать. Юно запрокидывает голову назад и тихонько хохочет. А потом смотрит на Енхо как на идиота. И Енхо действительно чувствует себя идиотом. И тоже хохочет. — Ну значит целуй. И Енхо клинит. Но Чжэхен уже разливает вино по бокалам. Еле-еле выпивают до дна и пьяно тянутся друг к другу. Юно берет старшего за подбородок и припадает к уголку губ, целует чуть дольше, но ровно столько, чтобы перейти границы дружбы. — А теперь неси меня в кровать. Пьяный Чжэхен это в первую очередь смешно и лишь потом заманчиво.____________________
После этого случая Чжэхен замыкается еще больше. Все реже и реже разговаривает с Джонни, а иногда даже тотально игнорирует. А еще строчит в своей записной книжке сценарии на радиоэфиры. И это кажется безумием. Однажды Енхо не выдерживает. — Будешь ужинать? — кричит с кухни. Игнор. — Эй, не делай вид, что не слышишь меня. Нет, ну это уже слишком. — Ты ебанулся со своими сценариями. — Отвали. Я хочу восстановиться. — с очень большими задержками. Енхо срывается. Отбирает книгу и, скрипя зубами, возвращается на кухню. — Неужели ты не понимаешь… — открывает полку в поисках успокоительного, не замечая за спиной младшего. — Неужели ты думаешь, что сможешь работать как раньше? Тебя с таким заиканием даже на кассы не возьмут работать, о каком радио может идти речь вообще? — Отдай. — Что? — Отдай! Сейчас же отдай книгу! Джонни оборачивается, и лучше бы он этого не делал. Весь в слезах, растрепанный Чжэхен, еле стоит перед ним и в истерике кричит. Енхо прошибает до мозга костей. Что он натворил. Чудовище. Он все испортил. Ужасно. Он пятится назад, находит книгу и отдает дрожащими руками, провожая Юно взглядом. Что он наделал. За минуту растоптал все мечты и надежды одним своим никчемным мнением. Наплевал в душу и посмеялся. Открывая окно, нервно закуривает, роняет зажигалку, психует и достает спички. Он не знает, что будет дальше. Он знает только то, что Чжэхену сейчас очень плохо. В разы хуже, чем высокомерному Джонни Со. Получаса еле хватает, чтобы успокоиться. Со заходит в спальню и извиняется прямо с порога. Чжэхен фыркает и отворачивается. — Где книжка? Можно почитать? — Я ее выкинул. Она сейчас где-то на детской площадке. — Зачем? — Ну, по сути, ты прав, — Джонни уже хочет перебить, но, — Постой, дай мне сказать пока я пьяный, я потом и слога не выговорю. Каждое твое слово было правильным. Мне не на что надеяться. Я знаю, идти слепой мечтой очень глупо. Не буду же я пьяным на работу ходить вечно. — Слушай, я наговорил сгоряча. Не воспринимай это всерьез. Я не хотел, честно. Это ведь, в конце концов, лечится. Я не знаю, я ведь не медик, но мне кажется от этого можно избавиться. Чжэхен, прости, я такой мудак, нужно было молчать, я зна… — Перестань. Иди сюда. Он садится напротив Чжэхена и замирает, увидев в его руках карту. Ту самую Императрицу, которую он вытянул в тот роковой день. — Что это? — Это карта, которая мне выпала. Таро были темой в последнем эфире, который мне нужно было расписать. Мне ассистентка гадала тогда. Знаешь значение этой карты? — Счастливая семейная жизнь и плодородие? — Да. Смешно, правда? Только она перевернутой выпала. Чжэхен тяжело вздыхает и опускает взгляд. — А вообще, — продолжает старший. — Я тогда на тебя сильно обиделся. Думал, ты не пришел специально. А вот как все вышло. Они долго смотрят друг на друга. Еще пара напряженных взглядов и не выдерживают оба. Целуются с привкусом белого сухого, с запахом сигаретного дыма и лекарств. Енхо не закрывает глаз, всматривается в лицо напротив. Снова плачет. Джонни отстраняется, на секунду заглядывая в опухшие глаза, замечает лопнувший сосудик, прежде чем его снова притягивают. Поцелуй сухой и трепетный, но совершенно не похожий на тот, что был на кухне. Будто спасающий, необходимый очень-очень. Голова у Чжэхена кружится слишком сильно, он хватается загипсованной рукой за футболку Енхо, чтобы не потерять равновесие. Джонни в плюсе. Чжэхен как обычно в минусе. Притягиваются, несомненно. — Пообещай мне. — Что пообещать? — Что проведешь со мной еще хоть пару эфиров. — Обещаю. В Сеуле рассвет бледнеет. Енхо выбрасывает Императрицу в окно, туда же, где сейчас, скорее всего, лежит и записная книжка Юно. Днем дети придут на площадку и наверняка заметят их. И может быть Джонни и Чжэхена тоже кто-нибудь когда-нибудьзаметит.