У королевы много дел

Мятый обрывок фиолетового платья исчезает с виду, и Ториэль хочется истошно кричать. Потому что радость с счастьем не вытащат никого из плена, если все погрязли в отчаянии. Можно рисовать кровью на стенах дельты, тысячи дельт из пророчеств, но уже не вернуть того человека, чья душа была воплощением решимости. Не вернуть. — Я не сойду с ума. Не сойду. С ума. Не сойду. О, когда-то великая — королева мечтает о многом. Например, умереть. Но самой умереть никак не выходит — магия не позволяет. Радость да счастье не смогли занести над ней нож. А Азриэль мертв уже так давно, что Ториэль перестала считать. — Не дай девочке умереть, — она шепчет в дверь, зная, что это бессмысленно. — Не дай ей умереть. Ужас застилает глаза, зарывается в рубленные раны и льется из-под век (и лучше бы кровью). Шевелится червями в прорезях, когда они уже доберутся до сердца, а, скорее бы. — Ализа, птичка моя! И Ториэль в припадке чуть не спалила её, Ализа благо забилась под кровать, в пыль и паутину, от плача срывая голос. И убежала, благо, она убежала. Бедное, невинное дитя, совершенно ни в чем не виноватое, только в том, что не смотрела под ноги. Тот мир, что был при прошлом человеке, умер. — Сбереги девочку! — Ториэль рвет плоть о дерево да ядовитую лозу. Забывает, как звали друга за дверью, кажется, так давно это было — когда она всё же смогла выйти из Руин. И надлом голоса вторит распавшейся на части королеве, сквозь хвощ да плющ. — Сберегу. /// Тесак становится продолжением руки, а мир рассыпается на частицы пыли. Папайрус притаскивает окоченевшее детское тело в дом. С виду это мальчик. Но точно сказать нельзя, головы-то нет. — Санс! Ленивые кости! — острые зубцы в челюсти брата скрипят, скребя друг по другу, когда он говорит. — Может поможешь? — Он такой синий, бро, зачем. И Санс зашагивает в снег, утопая в нем по коленные чашечки. За пушистыми деревьями мелькает фиолетовое, но что ему с этого. Санс скребет по черепу кончиками дистальных фаланг, нашаривает огромную трещину на черепе и зло хмыкает. Не помнить — это такая блажь. Было бы это ещё на пользу, Санс бы Андайн в ноги поклонился, да обойдется, повелительница кукол, императрица праха. Стук такой, будто кто-то уже совсем отчаялся. И резко становится жутко плевать на мелькающий фиолетовый. — Сбереги девочку, — принесенное отголосками — он слышит. И как будто не было этих проклятых лет. Он не помнит имени обладательницы, но помнит, что очень любил этот голос. Слушать его, вторить ему. Ждать, когда он зазвучит. Так этот назойливый фиолетовый не привиделся? Ха. Санс находит дверь, заросшую, заметенную, спрятанную глубоко. Не помнит, как он с ней связан, но произносит: — Сберегу. Словно так и должно быть.