Мост

- Ков, ну не надо, – голос у Гиза жалобный, и это уже не деланная канючливость, ему на самом деле очень страшно, только вот отказать он мне все равно не может. Молчу, не давая ему вытянуть руку из моей ладони. Его ладошка горячая, влажная, а глаза у Гизмаева бегают: кидает взгляд то на меня, то вниз, мне за спину. Глупо говорить «не бойся», я и не говорю. Прислонившись спиной к перилам, притягиваю дражайшее и дрожащее свое чудо ближе, обнимая за талию. Упирается, но ноги все же переставляет, заворожено пялясь на темные волны, вспененные теплоходом. Зрачки едва радужку не закрывают, бледный весь до необычного – зеленого – для вечно румяной физиономии оттенка, милый что-то невнятно бормочет. Протестующее, конечно. А мне отчего-то нужно его к самому краю подвести, дать почувствовать высоту – не такую уж большую на самом деле. Резко разворачиваюсь, обхватывая Гизмо одной рукой за пояс, другой – поперек груди, зажимая его между собой и перилами моста. Такой подвох для него неожидан, хоть и понятно было, к чему дело идет. Сердце пропускает удары, дыхание рваное, захлебывающееся. Легко коснувшись скулы, приближаю губы к его уху. - Я тебя держу, – говорю, хотя не до конца уверен, что он меня слышит или понимает, и крепче прижимаю его к себе. Вот так обычно надо мне его переломить, провести по грани. Сам не знаю, откуда такой адреналин и возбуждение от его страха. Для меня обычное дело – прогуляться по дребезжащему мосту или посидеть на обрыве берега, собирая и расфасовывая мозги по кучкам, и леденящего страха Гизмаева я просто не понимаю. Зато отлично понимаю, что происходящее мне нравится. Садистский фетишизм. - Знаю, – выговаривает, отчетливо стуча зубами. – Все равно… За моей спиной, всего в паре метров, грохочут фуры, сотрясая мост, и, кажется, раскачивая, словно веревочный, по другой стороне шествуют редкие прохожие, возвращаясь с пикников, наверное, на правом берегу. Припадочный пульс Гизмаева меня самым странным образом успокаивает. Не ослабляя хватки, я тем не менее вполне расслабленно наблюдаю, как ровную гладь воды разрезают частные лодочки и прогулочные теплоходы. Ветер треплет полы ветровки, теребит хвост, выдувает все нужности и важности. Пальцы Гиза судорожно сжимают мое запястье, сам он не шевелится, словно боится не удержаться и упасть, хотя перила доходят ему до середины груди, и случайно свалиться в воду невозможно при всем желании. Впрочем, бездна Гизмо тянет, он бы и нарочно шагнул, лишь бы не балансировать на грани рассудка, отпустить до звона натянутые нервы. Моргает только, бездумно и все равно с ужасом глядя вперед, прямо перед собой, на заходящее солнце, того и гляди готовое бултыхнуться в реку. Не отвернется даже, а жаль немного – мне очень хочется его сейчас поцеловать, попробовать страх на язык. Но самому повернуть Гизу голову значит ослабить объятия, на мгновение отпустить. Нет уж. Разворачиваюсь на месте вместе с Гизмаевым, не выпуская его из своих рук, так же насильно, как и взглянуть на нее, заставляю отвернуться от бездны. Отвожу подальше от края моста, к проезжей его части, отгороженной уже не таким высоким «заборчиком». - Ну что, все еще хочешь ходить за мной по лезвиям? – улыбаюсь, поворачивая милого лицом к себе и наконец целуя приоткрытые губы. Отвечает заторможено, словно рефлекторно, находясь еще в ступоре, да и не скоро отойдет. Провожу языком по его нижней губе, ненавязчиво, просто получая удовольствие от прикосновений. Нет такого безумного вожделения, как тогда на крыше, сейчас мы оба слишком не в том безбашенном состоянии. Однако постоянное желание, бухающее в ушах и держащее член почти в перманентном напряжении, никуда не делось. Пожалуй, я бы с удовольствием затащил сейчас Гизмо в кусты сразу под мостом и жадно отымел. Мне и не нужен его ответ, иначе мы бы здесь все равно не стояли. Но Гиз все же выдыхает, как будто даже хныкнув, «хочу», и это приятно будоражит.