kiss

Ваня приходит домой под утро. Скрывать от отца, а точнее, от двух отцов свой алкоголизм было просто — стоит только сказать, что будешь готовиться к урокам с друзьями, а потом просто не отвечать на звонки. «Прости, засиделись». Папа-Антон одобрительно похлопает своего сына по плечу, наивно полагая, что тот наконец взялся за ум, а папа-Леша без конца будет повторять, что это Данино влияние. Но его было не провести. Даня как верный сторожевой пес — без хозяина спать не ложится. Ванино пьяное тело вваливается в комнату. Пощечина. — Дань, ты можешь нежнее? — голова кругом, но это не повод изменять своим привычкам. Вторая пощечина. Ваня улыбается. — Из тебя может что-то получиться, братик. — Ты обещал мне больше не пить, — Даня смотрел презрительно, с напускным отвращением. В его движениях читалось напряжение, аж дышать становилось трудно — так накалился воздух. Или Ваня совсем в хлам? — Значит, когда я это обещал, я напился похлеще, чем сегодня. И вообще, мог бы поблагодарить меня, сегодня я добрался до дома сам и тебе не пришлось вытаскивать своего любимого брата из какого-нибудь притона, как это обычно бывает. Даня замахнулся, а Ваня ловко схватил его за руку. Тот попытался вырваться, но без толку. Ваня держал крепко, причиняя боль, оставляя синяки — Даня к этому привык. Ему это даже нравилось. — Там была Эля? — Ты ревнуешь её ко мне, — смеясь сказал Ваня, — или меня к ней? — Даня опустил свой взгляд в пол, что только раззадорило Иванова. — Данёк, я тебе вопрос задал. Может признаешься уже, что твоя притворная симпатия к Эле лишь нелепая попытка отрицать свои настоящие чувства. Или совсем слабак, да? Так и будешь до конца жизни бегать от себя и играть в глупые детские игры? — слова вылетали, словно пули из пистолета и попадали прямо в сердце. Иванов дотронулся рукой до подбородка брата и приподнял его вверх. Их взгляды встретились, словно штормовое море. Внезапно Даня начал снимать свою футболку свободной рукой, что вызвало у Вани лучезарную улыбку. «Такого поворота событий даже я ожидать не мог» — подумал он. Но тут его выражение лица изменилось. Он увидел, что тело Дани было словно в татуировках — разные бредовые надписи, половые органы в невообразимом количестве, смайлики, каракули… Иванов дотронулся до груди брата, потому что не мог поверить своим глазам, ведь точно такие же «татуировки», выполненные его пьяными друзьями черным маркером, были нарисованы на теле самого Вани. От осознания происходящего он начал терять сознание, но вдруг вспомнил, что умеет дышать, и это помогло удержаться на ногах. Голова кругом. Наконец, Ваня поднял глаза на Даню. — Неужели, это правда… Неужели мы… — Да, Ваня, да. Мы соулмейты и не делай такой удивленный вид, я не папы, я на твоё актерство не поведусь. Ведь ты знал. Знал, и все равно шлялся по впискам, развлекаясь там со всеми девушками подряд, все равно каждый день вставлял свои колкие комментарии насчет Эли, все равно впихнул меня Яне. И после этого ты говоришь мне, что я играю в игры? Нет, братик, я не играю, я лишь подыгрываю. Их лица были в паре миллиметров друг от друга и Ваня понял, что ему нечего ответить, ведь доля правды в словах Дани есть. Но сейчас это неважно, сейчас лучше ничего не говорить. Сейчас самое время действовать. Действовать самому. Ваня ответил своему любимому брату поцелуем. Это было что-то новое, что-то невообразимое, что-то крыше сносящее, но такое до боли желанное и родное, ни с чем не сравнимое. Даня быстро понял, что во взрослом поцелуе желательно открывать рот, и хоть действовал он нерешительно и неопытно, Ваня не мог оторваться от его медовых губ. И не хотел. — Целуешься ты лучше, чем Элька, — произнес Иванов, когда им обоим стало не хватать воздуха и их губы наконец расцепились. Пощечина. Снова. И снова поцелуй.