sweet white night

Белая Ночь. Фонарь. Повышенная влажность. — Блять. Двое стоят и пялятся друг на друга, будто увидели медведя посреди Питера. Но нет, к счастью или к сожалению, это не медведь, а всего лишь старые добрые враги, известные на весь YouTube постоянными диссами, ларинамипротив и стримами, где разговор о своем враге проводился также стабильно как и походы Хованского за пивом. Каково это встретить своего интернет-врага в реальной жизни? Да никак. Хреново. Выбираешь что тебе делать: пройти дальше и просто проигнорировать или брызгать слюной, перечисляя причины ненависти, не зная с какой начать. Неловкость перемешивается со злобой, и ты становишься похожим больше на нелепого школьника, чем на взрослого, созревшего мужчину. — Бу-дум-тсс…? — утверждает или спрашивает Хованский. «Совсем уж пропитался алкашкой, даже интонацию контролировать не может» — думает Ларин. А также Ларин думает, что наиболее разумное решение на данный момент просто идти дальше, к себе домой, сидеть там спокойненько, может быть, запустить стрим, или видео новое снять… Как только он начал выполнять первый пункт своего плана, Юра быстро преграждает ему дорогу рукой, в которой покоится почти пустая бутылка пива. — Дамы и Господа! — Хованский кричит, заставляя Ларина вздрогнуть и немножко охренеть. — Пиздец, ты че орешь? — Да не ссы, не увидит никто, — он продолжает. — сегодня состоялась встреча века да и похуй дискотека… — Ты реально в усрачку что ли? — перебивает его Дима, оглядываясь. — Мне домой нужно, убери свои лапы и иди бухай дальше. — А нет, Димасик, — протягивает Хованский, закидывая руку на плечо критика. — «Если любишь — отпусти» здесь не сработает. Пойдем лучше прогуляемся! Прежде чем Ларин успевает осознать услышанное и охренеть от жизни еще больше, его тащат на ближайшую детскую площадку. Рука Хованского крепко сжимает его локоть и Дима чувствует себя странно. Он понимает, что чувствует себя странно с самого начала. Несколько минут кривоватой походки, два почти падения и они на месте. Садятся на карусель. Хованский допивает свое пиво и бросает бутылку в мусорку, не глядя. Попадает. Ларин удивляется, но молчит. Его руки сложены, а лицо выражает недоумение. «Почему я все еще здесь?» — вертится в его голове снова и снова. Но он все еще сидит и смотрит на Хованского, на которого падает свет белой питерской ночи, и не хочет признавать, что он выглядит не так уж и противно в жизни (если не учитывать его рассеянный взгляд, противные отрыжки и глуповатую пьяную улыбку). — Рассматриваешь так, будто я участник бойзбенда, а ты моя поклонница, — ухмыляется он. Ларин смущается, нахмуривает брови и садится более ровно. — Если ты и участник бойзбенда, то какого-то особенного, в названии которого есть марка алкоголя и где самый младший участник, похоже, 1960 года рождения. Наступила тишина, и Ларин чувствовал себя неуютно. Оттого, что он сидит здесь со своим злейшим врагом, оттого, что он не чувствует ярой ненависти, которую чувствовать просто обязан, оттого, что он не понимает, почему ему неловко, оттого, что он даже не может говорить. Все это время пьяный Хованский пялится на критика, и думал бы он сейчас точно о том же, если бы здравый смысл не покинул его уже полгода назад, когда он начал замечать, что интернет-война с Лариным заставляет не только ненавидеть его, но и как-то… желать? Об этом Юра и думать не хотел никогда, но вот когда он ложился спать, и внимание не было обращено на ютуб, телефон или компьютерные игры, мысли по своему хотению залезали в голову, даже если он никогда не приглашал их туда. Все та же белая ночь. Совсем другой фонарь. Повышенная влажность. Двое сидят и пялятся друг на друга, будто они — что-то неизвестное. В груди что-то отчаянно бьется и в горле немного пересохло. Зрительный контакт кажется жизненно-важным, а дыхание одного задерживается каждый раз, когда другой закусывает губу. Эта ночь — определенно самое странное что случалось с ними в их жизни. — Почему мы здесь? — произносит хриплым от долгого молчания голосом Ларин. Хованский замечает, что это звучит просто восхитительно, но отпускает эту мысль, выдавливая смешок. Он хочет сделать глоток пива, но не находит его под рукой. — Потому что я так захотел, Димасик. Ты куда-то торопишься? — Я ухожу. Ларин неожиданно встает и идет куда-то. Он знает, что Хованский пойдет за ним. Первый останавливается около узкого «коридора» между домами и направляется туда. Здесь темно, сыро и воняет. Не спрашивайте, чем думает Ларин, идущий по такому месту со своим пьяным, ненавидящим его врагом. Он давно не понимает своих действий. Ларин, закатив глаза, останавливается, слыша как шаги сзади прекращаются тоже, и опирается спиной в стену, засунув руки в карманы. Напротив него в такую же позу становится Юра, и их разделяют жалкие 2-3 метра. Дима смотрит куда угодно, но не на парня, стоявшего перед ним. Ночь всегда завораживала его, и он всегда считал, что это время суток гораздо приятнее, чем утро, день или вечер. Он любил включать Placebo и лежать, прикрыв глаза. Иногда на улице шел дождь и это дополняло атмосферу. Эта ночь определенно отличалась, но она не была хуже. Он считал, что это самая интересная ночь в его жизни. У него не было времени задуматься о своих… реальных чувствах к своему врагу. До этой ночи он чувствовал, что при встрече просто фыркнет на него и даже не удостоит своим вниманием. Он правда пытается его ненавидеть, но он оказался очарован… в каком-то смысле. Не то, что бы его это пугало (его очень это пугало), но иногда он все же закусывал свою щеку изнутри (это его привычка, когда он нервничает). — Ты же тоже чувствуешь это, да? — голос прорезает тишину, заставляя Ларина поднять голову и взглянуть, наконец, на Хованского в первые за примерно 7 минут нахождения здесь. Дима нервничает, закусывая губу и опуская взгляд, в то время как парень, стоящий напротив, смотрит в упор и прожигает в нем дыру. — Что? — он впервые в жизни строит из себя дурака. Хованский отталкивается от стены и делает два шага вперед. Он будто протрезвел и смотрит на Диму странно, изучая, впитывая его эмоции в себя. Он ставит свои руки по бокам от его лица. Ларин инстинктивно вжимается в стену, пытаясь убежать от него, от этой ситуации, от этой ночи, но бежать уже некуда. Он пойман. Ларину не по себе от такой близости. Он рассматривает свои кроссовки, надеясь, что все сейчас закончится, что он все еще может пойти домой и забыть об этой ночи как о страшном сне, выпить чай или кофе, или, например, выстрелить себе в голову. Он просто хочет исчезнуть. Их лбы соприкоснулись, пуская заряд тока по телу Ларина. Его рот приоткрылся, выпуская судорожный вздох, наверное, такой громкий, что его услышали жильцы дома. Пальцы закололо, и он был готов поклясться, что чувствовал себя героем/героиней любовного романа. Черт, что вообще происходит? Рука Юры тянется к его волосам, медленно сползая к скуле, а затем и к подбородку. Он сжимает его пальцами, притягивая Ларина к себе. — Это. Он подается вперед, и их губы встречают друг друга и что-то взрывается у каждого внутри. Сначала робко, но затем все более страстно, сминая губы, кусая их, давя на скулы так, что, кажется, еще чуть-чуть и они треснут. Оба испускают слишком громкие и горячие стоны в чужой рот и от этого воздух вокруг ощущается на все сто градусов. Дима вздрагивает, когда руки Хованского начинают исследовать его тело, гладя по спине, а затем жадно сжимая задницу. Ларин все еще прижат в стене, в то время пока колено Юры находится между его ног, периодически надавливая на пах, что заставляет подрагивать от интимной близости и от невероятных ощущений. Они отлипли друг от друга с громким звуком и еще пару секунд просто молчали, набирая воздух в легкие и осмысливая такой важный для них шаг. Хованский уткнулся носом в изгиб шеи Ларина, обнимая его, и ему становится тепло. Так тепло, как никогда раньше. Будто он нашел свой дом. Неважно что стало причиной того, что только что произошло. Факт остается фактом. Белая Ночь подходит к концу. Настольная лампа мягко освещает комнату. Сухо и тепло. Двое сидят и пялятся друг на друга так, будто видят перед собой весь их мир, и пусть они еще жадно ненавидят друг друга, но появилось что-то еще, что-то, что ни один из них не в силах объяснить. Им и не нужно. И в этом прелесть этой ночи.