А она говорит

Спиридон не должен задавать вопросы, Спиридон не должен лгать, утаивать и сопротивляться воле своей драгоценной хозяйки — в этом он поклялся в тот самый день, когда его душа была заключена в маленький кинжал, а воля подавлена. Он послушное орудие в руках вечно молодой и вечно красивой, но невероятно жестокой ведьмы. Он очаровывает, когда она требует, убивает по ее указке. Он давным-давно перестал быть живым. А ведь когда-то… когда-то его звали совсем по-простому — Леша, парень, без памяти влюбившийся в первую красавицу на деревне, по несчастливой случайности оказавшуюся колдуньей. Ее черты лица уже много лет как стерлись из памяти, но перекошенные от ужаса зеленые глаза мерещатся каждый раз, как он вгоняет свои звериные клыки в горло молоденьким девушкам. Великая киевская наблюдает издали — он порой замечает ее темную фигуру и горящие глаза. Может, он больше не мог рассуждать по-человечески, а может, воля хозяйки запрещала ему допускать подобные мысли, но ни одна из прочих ведьм не привлекла его сильнее, чем та, первая, имя которой уже давно кануло в Лету. А Ганна Николаевна… Он просто всегда был подле нее. Давно привык и к ее сундукам на девяти замках, в которых лежит гора косметики, и к ее улыбке, которую не ведающий человек может назвать самой доброй из всех, ко всем женским и иногда глупым привычкам. Она просто была такой, какая она есть; казалось, всегда. А ведь правда… всегда ли она была такой? Спиридон не мог дать ответа; наверно, никто уже не мог — все, кто знал ее раньше, погибли там, где он потерял человеческий вид. Старые сказки говорили — злодей всегда абсолютно злой, добро всегда побеждает. Теперь вот уже несколько веков они вдвоем принадлежат этим самым легендам, следуя по дороге из крови, насилия, трупов и безграничной силы. Оказывается, сказки лгут, ведь Спиридон ни коим образом не причислял себя к добру и — вот неожиданность — злом ему быть абсолютно не нравилось. Быть злым ради зла еще с детства казалось дикостью. А сейчас он восхищается запершей его в ловушку ведьмой. Одной из тех, кого он всегда презирал и ради искоренения которых существует до сих пор. — Как тебе быть таким монстром? — однажды спрашивает она. Ответ застревает у него в горле. Ему нынешняя жизнь даже нравится чем-то, но слова все равно никак не вырываются наружу. «Все ради тебя, киевская ведьма.» Это было аккурат после того, как он разодрал глотку испанской стерве с каким-то там бесполезным даром к обнаружению цветущего папоротника. Она была глупой дурой и заслужила смерть. Ганна Николаевна, безусловно, не такая. По правде говоря, он вообще не представлял, что будет, если она когда-нибудь умрет. Он ведь и сам исчезнет, окончательно превратится в тень былого себя. Она никогда не выказывала привязанностей ни к кому и ни к чему, но иногда… в ее взгляде сквозило что-то странное, заставляющее Спиридона бежать к ней по первому зову. Он не понимает, что происходит. И не должен понимать — он ведь не человек даже, куда ему до хитрых интриг волшебных тварей. Выкуривая сигарету, она, намарафеченная, словно кукла, говорит: «Когда-нибудь я стану величайшей из ведьм. А ты будешь стоять рядом со мной.» Спиридон не должен задавать вопросы. Это железное правило, выкаленное ее чарами на самой его сущности. Он молчит, находясь за ее спиной, ждет своего часа и ее указания. И продолжает верить во все ее слова. Когда-нибудь они станут великими. Вместе.