в августе семнадцатого

— Ну, помянем, - печально и ласково начал Шевчук, цокая рюмкой. Повисла пауза. Лёгкая, как табачный дым. Конечно, столько лет прошло, чего уж тут. — Да, - привычно протянул Кинчев. - Ты, давай, закусывай, - гостеприимно неловко пододвинул к Юрию банку с солёными огурцами. - Знаешь, а всё-таки легенды живут, - продолжил он. - Ведь всё знают Цоя. А «ДДТ», там, или «Аквариум» — только старшее поколение. — Ну не скажи, - ответил Шевчук. - Сейчас молодёжь, да даже дети, поют и старые песни, и из новодела, и на концерты приходят. Ничего же не изменилось. Только с телефонами стали ходить. — Это единицы, или те, кто этим занимается профессионально. Вот они — да. А сейчас наша стихия загнивает, лица уходят. — А как же рок-н-ролл, живущий в наших сердцах? По-моему, идёт возобновление. А то, что старички исчезают, то… - Юра-музыкант задумался. - Не до конца же жизни выступать. Нужны новые окна. А то, знаешь, Кость, уже возраст не тот — гастроли, турне, разъезды… как там у тебя? Я хожу по Ленинграду… или что там? — Я болтаюсь между Ленинградом и Москвой, я здесь чужой, я там чужой, - с улыбкой ответил Кинчев. - Кстати, да, о концертах. Смотрел твою «Историю Звука», молодцы. Даже сказать-то нечего. — Ты там был? А чего ж мне не сказал? Или инкогнито? — Да я по интернету. Сейчас, сам понимаешь, ткнул пальцем — и уже что хочешь смотри... — А я сажаю алюминиевые огурцы... на брезентовом поле… — Вот, слышишь? - Юрий указал на открытую форточку. - Помнят всё-таки. — Да ладно? Правда, что ли? - Кинчев подошёл к окну, заглянув в мутное стекло. - Ю-ю-Юра... там, это… — Что? — Там Цой. — Смешно. Нет, ну если он жив в наших сердцах, это да, но… - пустился тот в прострации. — Юра, там правда Витя. Шевчук, хрустя огурчиком, вылез из-за стола, бросив взгляд на улицу. — При-ко-о-л, - вырвалось у истинного интеллигента. На скамейке перед подъездом сидел Виктор Цой собственной персоной — в заслуженной чёрной «кожанке», с растрёпанными такими же иссиня-чёрными вьющимися волосами, и перекинутой через себя гитарой. Длинные пальцы неспешно перебирали лады, видимо, вспоминая какую-то любимую, но такую ускользающую мелодию. Задумчиво посмотрев вверх, он сразу заметил двух старых рокеров, уставившихся на него. Цой беспечно помахал им рукой, и, через секунду исчез в подъезде. Постепенно оцепенение отошло, и Кинчев с облегчением плюхнулся на табуретку, которая предательски скрипнула. — Скажи, что это привидение, - выдохнул он, ещё раз покачнувшись на табурете. Юрий молчал, всё ещё вертя в руках надкушенный огурец. — Всякое бывает, - наконец выдавил он. — Нет, ну чтобы так… а, может, стареем, Юра? А? Табурет скрипуче поддакнул. В дверь позвонили. Табуретка таки не выдержала, печально скрипнула, и, предварительно избавившись от лишней ножки, с треском упала на пол, уводя за собой не успевшего среагировать Кинчева. — Наверное, гопники местные, - с напускным безразличием сказал он, потирая спину. — А может... Тот покачал головой. Шевчук, не глядя в глазок, отпер замок. На пороге стоял Цой, оттопырив пальцы, показывая «козу». — Виктор? - поднял брови Юрий. — Он самый, - лениво, но с вызовом ответил тот. — Он же это… ну, того, - поднимаясь с пола, начал Кинчев. - Вроде как… — Да я на пару часиков, - ответил Цой, плюхаясь на стул. Вернее, сесть не получилось, он сразу пролетел сквозь него, поэтому пришлось только изобразить - Надоело, там-то, - он показал рукой на потолок. - Я и сюда. Посмотреть, что да как. Юра и Костя переглянулись. — Это же невозможно... - пролепетал Шевчук, собирая в кучу остатки самообладания. - Вчера ж цветочки на могилку приносили… — А кто тогда перед тобой? Глюки? - нахально спросил Виктор. Он и правда был похож на призрака, сквозь которого всё просвечивало. Только карие глаза оставались такими же проницательными. — Не, мы с этим давно завязали, - ответил Кинчев. — Ну вот. Я вам сюрприз устроить хотел, а вы… - Цой махнул рукой. - Я с того света вернулся, а вы даже не… — Ну, проходи, присаживайся, - гостеприимно предложил Юрий. - А, ты уже сел. Просто это само по себе необычно, сам понимаешь, Вить. Костя боязливо покосился на Цоя. — И что? - спросил он. - Зачем ты вообще сюда явился? Людей зря пугаешь. Нет, ты, Витя, не подумай, что я тебе не рад, что на что-то сержусь… впервые с таким сталкиваюсь. — Как там Ленинградский рок-клуб поживает? - игнорируя его слова, обратился тот в пустоту. — Без тебя совсем никак, - улыбнулся Шевчук. - Не знаю, как мы будем это всё обществу объяснять, но теперь всё пойдёт хорошо... — Не пойдёт, - ответил Виктор, брякая чужим подстаканником. - Я ж сказал, всего на два часа. Уйму времени уже болтаюсь здесь, как… ну, понятно, как что. А тут решил к вам зайти. А вы и не рады вовсе. Как будто не вы писали на стене «Цой жив»! — Не мы, - честно признался Костя. — Вернулся домой на щите, - иронично заметил Цой. Кинчев молчал, потому что сказать-то было нечего. — Может, «БэГэ» позвать? - предложил Шевчук. — Не надо. Я у него десять рублей занял. — Так что там тебе нужно? В смысле, зачем тебе… спускаться на землю спустя… сколько? Двадцать семь лет. — Ну и давно же я умер, - засмеялся тот, но сразу посерьёзнел. - А дело-то у меня есть. — Какое? - поинтересовался Костя. Виктор тряхнул чёрными кудрями, и пересел на шкаф. — Есть одно дело, - повторил он, поглаживая гриф такой же призрачной гитары. — Ну? - нетерпеливо протянул Шевчук. — Настька. — Кто это? — Ну, - Цой задумался. - Восьмиклассница одна. — Ты же не хочешь сказать, что у неё ребёнок от тебя? Витя засмеялся, обнажая белые зубы. — Юр, ну ты даёшь, выдумать такое! Ещё чего! Нет, просто… когда я погиб... сейчас это так называется? Значит, когда меня не стало, она… ну, она это... того, - он провёл костлявой рукой по запястью. - Просто она была моей знакомой. Встретились один раз, второй, - он добавил, - О-о-о, но это не любовь. Просто друзья. — А мы-то что должны сделать? — У неё мама осталась, чего-то там у неё всё очень плохо. Инвалид она. Поможете? — А как надо-то? — Ну... не знаю. Гитару мою передадите, пусть продаст там, на аукционе каком-нибудь... — Хорошо. Обязательно, - в первый раз улыбнулся Кинчев. - Правда, Юр? Тот кивнул. — Ну, тогда всё, - выдохнул Витя, заметив, как начинает растворяться в воздухе. Он небрежно кинул инструмент на диван, спрыгнув на пол, сказал: — Привет Ленинградскому рок-н-роллу! - Цой махнул рукой. - — Привет!.. - эхом отозвались Костя с Юрой. — Я объявляю свой… Обрывок фразы унёс воздух. Они стояли, глядя на малиновый закат, особенно прекрасный через открытое окно, в котором только что пропал Витя. Жаркий августовский вечер развевал тронутые сединой волосы, а им всё казалось, что они видят Цоя. — Привидится же такое, - сказал Кинчев, отпивая водку прямо из бутылки. — А ведь адрес-то мы так и не взяли, - задумчиво проронил Шевчук. — Чего?

***

Можно вечно ждать перемен, Искать в глазах огонь, Избегать порезанных вен, Погружаясь в летаргический сон. Сердце стучит в ритме рока, Зная последних героев. Разбивает стёкла ночи потоки Выгоняя на небо звёзды-изгоев. Мир совершенно иной Чрез толстые стёкла дней. Треснут линзы весной, Обличая больных тополей. Улицей пустынной одиноко Силуэты прячутся лунные. Раздвигая свободы пороки, выжимая зависти соки. На кассетнике кончилась плёнка. Пора невозврата домой. Слышится рокот ребёнка. Пыльная ночь беспорядку виной. Звезда со знакомым названием Встаёт, наступает и мрак. Духовные льда истязания Кончились. Солнце — Их враг. Мне выпал счастливый билет На троллейбус, идущий в восток. Кто даст правдивый ответ, Кто даст плодородный росток?