Внутри Есть Жизнь

Серое каменное небо сливалось с мрачными стенами внушительного замка. Он стоял, твёрдо вклинившись в землю и являл собой образец недвижимой вечности. Любому, взглянувшему на удручающую картину — строение утопает в унынии — не пришла бы мысль, что в древних коридорах кипит цветастая жизнь. Она горит и стремительно разливается через каждую щель и трещину. Другой вопрос, кто представители этой жизни? Если в заброшенных комнатах прозвучит стук упавшего камня, или пролетит муха — уже хорошо. Чтобы оживить тронную залу, оказалось достаточно трёх человек. Утренняя прохлада оплетала непохожие друг на друга фигуры. В центре залы, освещаемая тусклым куском света, пробившегося сквозь истлевшие шторы, грозно восседала Графиня Гертруда. Ранее пасмурное утро наложило на неё печальный отпечаток, сделав ещё более отстраненной и одарило большей внушительностью. Тяжёлый взгляд был устремлён в никуда, грузная рука мягко поглаживала пушистую птицу, пристроившуюся между громадными складками платья. Внешняя погружённость являлась оболочкой — на самом деле, женщина внимательно слушала очередной доклад Хранителя Ритуалов. Страшно неухоженный, с отвратным крикливым голосом и сморщившимся лицом, старик важно вещал о проделанной и предстоящей работе, блуждая глазёнками по страницам древней книги. В то утро ученик Хранителя ликовал — вот, перед ним ещё один из многочисленных томов, вобравших в себя священные писания. Старикашка Баркентайн старался не подпускать Стирпайка к книгам, опасаясь, что молодой человек узнает слишком много, но юношу это не останавливало. Он с проворностью поглощал каждое необдуманно сказанное слово, относящееся к ритуалам и почти овладел навыком разбирательства в хитросплетении многочисленных томов. Сегодняшним утром Баркентайн читал Графине из книги, ранее не попадавшейся Стирпайку на глаза, а значит, представлявшей ценность. Ему оставалось терпеливо ждать, пока старик окончит и в тайне от него ознакомиться с новым томом. Юноша недвижимо наблюдал за действиями Баркентайна, стоя подле него. — Сегодня днём, ваша светлость должна будет присутствовать на ежемесячном покосе травы, в северном саду, — говорил Баркентайн. — Дальше? — отвечал ему спокойный, но властный голос Графини. — После обеда, ваша светлость будет сопровождать маленького графа. Вам предстоит прошествовать к древнему мосту, построенному Графом Гроуном 14-м. Церемония очень важна, так как она проводится каждые полторы тысячи дней, с рождения герцога. Это будет первая подобная церемония Титуса Гроуна. — Дальше? Баркентайн запутался в своих истлевших красных одеждах. — Переверни страницу, щенок! — рявкнул он, яростно взглянув на молодого человека, чей контраст бледной кожи и чёрного костюма резал глаз, но тот подскочил до завершения слов старика. — Слушаюсь, господин Баркентайн, — Стирпайк мигом исполнил приказ, сопровождая его покорным комментарием. — Не зря ты, болотная жаба, был рождён, вон, для чего-то и сгодился! — старик тряхнул головой. — Дальше, ваша светлость покажется на вечернем осмотре тронной залы… Стирпайк стоял рядом, выпрямившись и сохраняя серьёзное выражение лица. Ничто не могло выдать его настоящих мыслей — то был человек, уже надевший маску притворства, но ещё не подавляющий в себе любое проявление жизни. Каждое посторонние желание, не связанное с получением власти, могло испортить годы трудов, но юноша всё ещё купался в молодости и не лишился природной живости. Сегодня полторы тысячи дней минуло с пор, когда он сбежал из кухни. Не только граф отмечал знаменательную дату. Стирпайка доверху наполняла уверенность и оскорбления Хранителя Ритуалов благополучно миновали юношу. Ничего не могло пойти не так — каждое утро, из недели в неделю, он смиренно сопровождал старика, ознакомляющего Графиню с распорядком дня, подготовка к важным ритуалам проводилась заранее, под руководством Баркентайна и его ученика. Позади громогласно заскрипела тяжеловесная дверь, открылась и пропустила в тронную залу ещё одного человека. Стирпайк, не двинувшись, быстро перевёл взгляд на названного посетителя и глаза обожглись об алое платье Леди Фуксии, прошествовавшей к матери и остановившейся не далеко от неё. Девушка, как обычно, была объята всепоглощающей задумчивостью, но, несмотря на отсутствие интереса к делам традиций, она всё же пополнила их ряды. Стирпайк напрягся — обычно её не звали на утренние доклады, даже в случае, если она в них упоминалась. Баркентайн продолжал самозабвенно вещать о ритуалах, которым не виделось конца, и после каждой фразы получать бездумное графское «Дальше?» Время неспешно ползло, не принося особого дискомфорта ожидания Стирпайку, отличавшемуся редким терпением, но усыпляло девушку, сбившуюся с мечтательных мыслей крикливым голосом старика. Она откровенно скучала, взирая то на стены, то на подобную стенам мать. Молодой человек удостоился её внимания лишь после очередного тихого, но едкого выкрика Баркентайна: — Что ты, как пожёванная и выплюнутая свекла! Соберись и переверни страницу, хвост чёрта! — может её привлекло, что сказанное было озвучено уже после того как «свекла» перевернул страницу и покорно стоял рядом, склонив голову. Вечному потоку пришёл конец, когда Хранитель Ритуала возвестил: — И наконец, завтрашним утром будет проведено испытание, которое решит, кто достоин стать супругом дочери герцога, — Фуксия, подняв брови, удивлённо воззрилась на старика, Графиня только неспешно поменяла сидячую позу, Стирпайк оставался недвижен. — Завтра годовщина проведения игры, устроенной 21-м герцогом, чтобы отобрать самых достойных для брака с графской леди. Мы обязаны отдать дань уважения этому испытанию, проведённому всего один раз, но годовщина того требует! Графиня медленно подняла могучую голову, и подобные жесты должны сопровождаться величественной музыкой, но ей служило лишь хриплое дыхание старика, с неопределённым восторгом вперившегося взглядом в трон. Удивления с лица Фуксии не только не сошло, но и приобрело новые причудливые краски. Невозмутим остался лишь Стирпайк, опирающийся не на чувства, а только на разум и логику. Но, несмотря на все попытки (внешне он был спокоен) внутри ему не удавалось унять нарастающего замешательства. Столь важное событие, а он узнаёт за день, до его осуществления. Сколько опасности таится в неизведанных томах. Впредь, он будет с двойным усердием искать и штудировать их, а если попадётся ритуал, подобный озвученному, способный пошатнуть его дальнейшие притязания на власть — страницы, содержащие их, будут без сожаления уничтожены. Сейчас он знал слишком мало деталей, но не давал окружающим и самого мизерного шанса на исполнение задумки о браке Фуксии. Никто и никогда не станет ему соперником, никому не дано лишить его трона. — Почему так… Поздно? — разнёсся голос Графини. — Ваша светлость должна понимать, что мы обязаны повторять всё в точности! Решение проводить испытание приняли, и исполнили спустя сутки. Столб, и канат установят рядом со рвом. Это всё, что требуется! — он захлопнул книгу. — Держи том, крыса, — и с силой стукнул о грудь ученика, тот согнулся, удержал её и выпрямился, не проронив ни звука. — Кто примет участие? — Любой желающий, — юноша вздрогнул. — Благородного происхождения, — с разочарованием сжал трость. — Из победителей выбирается потомок самого уважаемого рода. — Кто примет участие? Здесь нет богатых людей и благородных происхождений. — Пошлём приглашения туда, где они обитали прежде, — заворчал старик. — Главное, это провести игры, не важно, сколько будет участников. — Это всё? — Да, Графиня. За мной, кухонная швабра, — Баркентайн поклонился и похромал к выходу, юноша, удерживая тяжёлую книгу в одной и трость в другой руке, извился, сделав поклон и поспешил за Хранителем. Баркентайн в привычной и родной грубой форме дал ученику указания — Стирпайк должен был проконтролировать возведение игровой площадки. Испытание оказалось донельзя типичным и незамысловатым, в духе легенд о рыцарях, добивающихся расположения дамы сердца, столь любимых Фуксией. Возле балкона поставят столб, от него протянут канат, идущий до рва, куда установят доску. — Если хоть что-то пойдёт не так, — прошипел Баркентайн. — Я лично утоплю тебя в том проклятом рве! Стирпайку не хотелось захлебнуться стоячей водой, под грузом старика, усевшегося ему на голову, потому от плана подрезать канат, подпилить доску и облить столб чем-нибудь скользким — пришлось отказаться. К слову, Фуксия пребывала в восторге от предстоящего зрелища. Стирпайк столкнулся с ней в коридоре через несколько часов, после оглашения новости и не смог лишить себя возможно лишний раз поговорить. — Леди Фуксия, — поприветствовал молодой человек, но горящие искрами глаза смотрели мимо него. — Знаете, работа идёт полным ходом, я лично всё контролирую. — Это будет что-то невероятное! — был ответ, даже мало относящийся к собеседнику. — А как по мне — затея наиглупейшая. — Я буду на балконе, а благородные господа там, внизу, сражаться за… — она, полностью ослеплённая картиной, о которой столько мечтала, не слышала и не видела ничего вокруг себя. — Повторюсь, наиглупейшая затея, — вновь возразил Стирпайк и получил её неодобрение, пока немое. — Леди Фуксия, вы только представьте, испытание пройдёт какой-нибудь старый толстый, но благородный человек, умеющий только лазить по столбам, и что же? Вы станете его супругой? — Что вы в этом понимаете, — возмутилась девушка, для которой его слова о браке, похоже, стали чем-то новым. — С чего вы взяли, что я стану выходить за кого-то из них? Не пройдут — ну и ладно, пройдут — мне всё равно! Главное это рыцарская романтика. — Она сделала паузу. — Вы не поймёте, — и ушла прочь. — Приходите на закате, посмотрите на площадку, — прозвучало ей вслед без надежды в голосе, Фуксия остановилась, со странным вопрошанием посмотрела на него и продолжила путь. К обеду был установлен высокий деревянный столб, щедро одаренный прибитыми палками. Ржавые гвозди, что торчали из него, были настолько огромны, что могли бы послужить помощниками в нелёгком деле достижения вершины. В самом верху соорудили косую деревянную площадку, из очень тонких досок. Слуги натягивали жёсткий канат, когда Стирпайк покинул их. Он беспрерывно перебирал различные варианты срыва церемонии, да так, чтобы не пришлось плескаться в воде, но совершил выбор, когда спросил одного из слуг «Приглашения в Горменгаст были отправлены?» И получил отрицательный ответ. Стирпайк поспешил к придворному поэту, полагая, что письма всё ещё находятся у него. — Господин поэт, позвольте мне отнести пригласительные для знатных господ к гонцу, — вкрадчиво заговорил он. — Но, мистер Стирпайк, позвольте, я же… Я же уже отдал их! А вы могли бы отнести в библиотеку вот, маленькую стопку бумаг, заместо писем? — Нет. В другой раз, — холодно обронил юноша. Он помчался к парадным воротам, минуя полуразрушенные лестницы, тёмные коридоры с прогнившим полом и неровные каменные залы, и настиг слугу, отдающего небольшой свёрток всаднику, возле парадного моста, тянущегося от ворот. — Позвольте мне взглянуть на письма, господа, — они непонимающе посмотрели на молодого человека. — Перед вами помощник Хранителя Ритуалов. — Но, — вмешался слуга. — Господин Баркентайн лично проверил их, своими двумя глазами! — А мне он поручил перепроверить, — приторно заявил Стирпайк, а получив заветный свёрток, удалился в замок, приказав слугам ожидать. Молодой человек не мог и не хотел сдерживать лукавую улыбку. Он с важным видом расхаживал по первому попавшемуся коридору, вскрывая одно письмо за другим, и набивая карманы сложенной квадратами бумагой. Мять листы не позволяла природная нелюбовь к хаосу и беспорядку. На протяжении всего времени, когда исполнялась коварная процедура, Стирпайка одолевало любопытство — что за адреса, где те таинственные места и благородные люди. «Пускай и близко не подходят к Горменгасту» — рассудил юноша и с чистой, словно утренняя роса, совестью, наполнил свёрток пустыми конвертами без писем, а позже, с невинным лицом всучил их гонцу. — Вам известно содержание? — на всякий случай спросил Стирпайк. — Нет, велено только передать, а что там?.. — Ну езжайте, езжайте, поторопитесь! Перед тем, как сжечь письма, Стирпайк прочёл их, дабы поизмываться над проделанной поэтом работой. Все приглашения были вариациями одного. После, предав бумагу огню, он вернулся к возведению площадки, прибывая в относительном спокойствии — завтра никто не будет участвовать в играх. Так и случилось. Ранним солнечным утром на поляне собрались созванные резчики, на балконе — графская чета, но сами участники состязания не появились. Баркентайн зачитал торжественные речи, но столбы и доски остались нетронутыми. К полудню — ослепляюще светлому и душному — толпа, кишащая, словно насекомые, разошлась. Фуксия, не умеющая скрывать разочарование, поддалась ему мало, но заметно. Она-то надеялась побывать в роли «правильной» принцессы, за сердце которой сражаются храбрые рыцари. Солнце постепенно карабкалось за горизонт, и запылало ярчайшими красками, заливая жёлтым светом испытательную площадку. С наступлением темноты должны начаться работы по сносу площадки, теперь ненужной. Поляна, покрытая жемчужного цвета песком, сверкающим от вечернего горящего светила, омрачалась худощавым силуэтом. Черная фигура, проходившая на заблудшую тень, угнетала пейзаж. Стирпайк с довольным видом осматривал живой пример его влияния — на деревянные строения так никто и не взобрался, балкон пустовал. Он мог гордиться собой и усердно занимался именно этим, выделив себе несколько минут для отдыха. Обычно, он не останавливался на месте, но сейчас, в минуты, подкрашенные солнечным блеском, он растил в душе радость за себя и свои успехи. Юноша дал слово, что в течении следующей недели изучит все имеющиеся книги ритуалов, и вырвет все листы, где будут содержаться указания, касающиеся брака дочери герцога. Спустя годы (Он не питал иллюзий, относительно сроков, понимая, что добиваться расположения придется ни один год) он чёрным по-белому напишет в священной книге, что Леди сама вправе выбрать, с кем вступать в брак. От подобных мыслей на душе стало ещё светлее, молодой человек постепенно тонул в приятном чувстве. Подумать только, какие-то жалкие доски хотели лишить его Фуксии. Он не просто могущественен, он взаправду всесилен, и яркая мысль заполонила разум. Как прекрасна жизнь! Он способен абсолютно на всё, и может победить любого! Чёрная фигура сдвинулась с места, по направлению к площадке. На балконе появилась багровая клякса, являвшееся принцессой. Она не сразу заметила юношу, и Стирпайк с интересом разглядел вещи, которые она принесла с собой. Бедная неразумная Фуксия, чьи мечты стремительно вытягивают всё из своей хозяйки. Она, не решив, что престало брать с собой на балкон для живописного вида, притащила и маленькую книжку, и зеркальце, платок и даже цветы. Заметив молодого человека, она не спускала с него грустных глаз. Стирпайк горел в пламени азарта, молодости и жизни, сметающих всё на своём пути. Он уже видел исполнение всех задуманных планов, уже ощущал приближающееся счастье, от полученного трона. Как прекрасна жизнь! Своим ярчайшим восторгом он сжигал вокруг себя воздух, а сам пылал от избытка жизни. Ему подвластно абсолютно всё, и однажды сам замок склонится перед истинным хозяином, достойным этого. Не зная, во что излить переполняющую энергию, Стирпайк бросил наземь трость и стянул с себя плащ, оставшись в белой рубашке и стремительно направился к столбу. Фуксия, поглощённая наблюдением за молодым человеком, не заметила, что ветер вырвал из рук один из атрибутов романтичной леди — платок, и прицепил его к одному из ржавых гвоздей на испытательном столбе. Теперь действо могло походить на сюжет романтической истории, но Фуксия наблюдала за таким странным, необычным и живым юношей, не заглядывая вперёд. Его ярчайшая стремительность была способна смести всё вокруг и зарядить жизненной энергией кого угодно. Он, именно такой, безмерно восхищал её. Белый платок привлёк своим мерцанием, в урагане упоения, Стирпайк побежал, вцепился в столб и с змеиной проворностью двинулся ввысь. Мальчик, карабкающийся по стенам Горменгаста, в надежде распрощаться с кухонным пришлым, спустя годы, вновь достигал вершины. Любая неровность, ветка, гвоздь — охваченный стремительным порывом, он в несколько мгновений добрался до верха, ступив на тонкую деревянную площадку. Воздух обдавал жаром, закат ослеплял красным мерцанием. Весёлый азарт уже почти задушил Стирпайка. Он схватился за веревку, перетянутую через канат для спуска, и молниеносно съехал вниз, по натянутому диагональю канату. У Фуксии захватило дыхание. Юноша пересёк короткий ров по доске (предполагалось, она будет неустойчива, и потерявший равновесие игрок упадёт в воду) и оказался у низкого балкона, откуда на него взирала поражённая принцесса. Стена пестрила неровным рельефом, а для Стирпайка вообще представлялась лестницей. Несколько мгновений, и он возник перед ней, порывисто присев на перила. Под тяжестью изумляющего впечатления, девушка не сразу сообразила, что молодой человек протянул ей платок, но когда поняла, было уже поздно. Порыв ветра вырвал его из бледных пальцев и унёс прочь. Если бы Стирпайк взаправду был рыцарем, или имел тягу к романтике, то непременно передал бы вещь в руки девушки, но произошедшее являлось лишь всплеском свежести, выразительным взрывом. Она поняла по его взгляду — молодой человек специально отпустил платок, отдав на растерзание воздуху и Фуксия вовсе не была против. То, что он сделал и причина поступка крылась в жизни, штормом бившей через край и так поражавшей принцессу. В этот момент она поверила — Стирпайк навсегда останется таким, доверху насыщающим Горменгаст жизнью. Верил и юноша. Он по-прежнему сидел на перилах рядом с Фуксией и не говорил ничего, только многозначно смотрел на неё. Она стала свидетельницей его триумфа, на миг, они разделили веру в счастливое будущее, где замок падёт перед новым порядком. Ничто и никогда не будет столь сильным, чтобы сломить бывшего кухонного мальчишку, он навсегда останется ярчайшим сосудом жизни — они оба на секунду поверили в это, как в настоящую истину. Игровая площадка, оставшаяся позади, приняла величественный и грандиозный вид, став мимолётным символом торжества. Две фигуры оставались недвижны с минуту, взгляд был неотрывно устремлён в другой взгляд, но переполненный жизнью молодой человек взбудоражил остановившееся время первым, подавшись вперёд. Мир, идеальный верой в счастье в миг разрушился, погиб, остался погребён под крикливым голосом Баркентайна. Одновременно с разнёсшимися едкими звуками, отпрянула Фуксия. Стирпайк не дал себе времени для бездействия и тут же спрыгнул с балкона и возник перед стариком. В каждом его движении сквозило что-то змеиное и ядовитое. Молодой человек тщетно старался подавить глупую мысль, звучавшую как: «Если бы не Баркентайн, она бы отшатнулась?» Но в конечном счёте преуспел и растоптал нарастающее сожаление. Баркентайн принялся бранить молодого человека, и они удалились с поляны. Стирпайк упорно не желал впредь глядеть на символ своего триумфа, опасаясь, что исполненная величия площадка теперь окажется жалкой и ничтожной. Так же, он не обернулся посмотреть на балкон, где оставил не одержанной личную победу, для услады души и сердца. Оставалось смотреть лишь на Баркентайна, из уст которого одно за другим, толкаясь, протискивались оскорбления. Да и зачем это ребячество, думал Стирпайк, и вот уже радостный порыв души стал для него чем-то постыдным. Фуксия, замерев, осталась на балконе, деревянные строения она по-прежнему видела величественными. Вдаль удалялась чёрная фигура, завладевшая всеми её мыслями. Ни рыцарь, ни романтик, но такой живой и столь неподходящий для унылого замка. Он не должен растерять эту притягивающую живость. Фуксия не догадывалась, что ядовитые семена уже были посеяны, и начинали расти, но не по воле Горменгаста, отравляющего души. Так захотел сам Стирпайк. Спустя годы, он не будет собой уже ни с кем, внутри не останется жизни.