Тсуна в Стране чудес :З

Тсуне становилось скучно сидеть без дела рядом с мамой на травяном скате; раза два он заглянул в книжку, но в ней не было ни разговоров, ни картинок. "Что проку в книжке без картинок и без разговоров?" — подумал Тсуна. Он чувствовал себя глупым и сонным — такой был жаркий день. Только что принялся он рассуждать про себя, стоит ли вставать, чтобы набрать ромашек и свить из них цепь, как вдруг, откуда ни возьмись, пробежал миомо него Белый Кролик с зелёными глазами (Гокудера в костюме кролика,ага). В этом, конечно, ничего особенно замечательного не было; не удивился Тсуна и тогда, когда услыхал, что Кролик бормочет себе под нос: "Боже мой, боже мой, я наверняка опоздаю".Когда же кролик так-таки и вытащил часы из жилетного кармана и, взклянув на них, поспешил дальше, тогда только у Тсуну блеснула мысль, что ему никогда не приходилось видеть, чтобы у кролика были часы и карман, куда бы их совать. Он вскочил, сгорая от любопытства, побежал за ним через поле и как раз успела заметить, как юркнул он в большую нору под шиповником. Тсуна мгновенно нырнул вслед за ним, н езадумываясь над тем, как ему удастся вылезти опять на свет божий. Нора сперва шла прямо в виде тунеля, а потом внезапно оборвалась вниз — так внезапно, что Тсуна не успел ахнуть, как уже стоймя падал куда-то, словно попал в бездонный колодец. Да, колодец, должно быть, был очень глубок, или же падал он очень медленно: у него по пути вполне хватало времени осмотрется и подумать о том, что может дальше случится. Сперва он взглянул вниз, чтоб узнать, что его ожидает, но глубина была беспросветна; тогда он посмотрел на стены колодца и заметил, что на них множество полок и полочек; тут и там висели на крючках географические карты и картинки. Он падал вних так плавно, что успел мимоходом достать с одной из полок банку, на которой значилось: "К л у б н и ч н о е в а р е н ь е". Но к великому его сожалению, банка оказалась пустой. Ему не хотелось бросать её из боязни убить кого-нибудь внизу, и поэтому он ухитрился ее в один из открытых шкафчиков, мимо которых она падала. "Однако, — подумал Тсуна, — после такого испытанья мне ни чуточку не покажется страшным полететь кувырком с лестницы! Как дома будут дивится моей храбрости! Что лестница! Если бы я даже с крыши грохнулся, и тогда б я не пикнул! Это уже, конечно". Вниз, вниз, вниз... Вечно ли будет падение? "Хотел бы я знать, сколько верст сделал я (Тсуна знает что такое одна верста о.о") за это время, — сказал он громка. — Должно быть, я уже прибилижаюсь к центру Земли. Это значит, будет приблизительно шесть тысяч верст. Да, кажется так...(Тсуна, видите ли, выучил несколько таких вещей в класной комнате, и хотя сейчас не очень кстати было высказывать свое знание, все же такого рода упражнение ей казалось полезным.)... Да, кажется, это верное расстояние, но вопрос в том: на какой широте или долготе я нахожусь?" (Тсуне просто нравился пышный звук этих двух слов, а так он незнал об этом ничего) Немного погодя он опять принялся думать вслух: "А вдруг я провалюсь сквозь землю. Как забавно будет выйти на той стороне и очутится среди людей, ходящих вниз головой! Антипатии, кажется." "Но мне придётся спросить у них название их страны. Будьте добры, сударыня, сказать мне, куда я попала: в Австралию или Новую Зеландию? Ах, за какого дурака меня примут! Нет,лучше не спрашивать: может быть, я увижу это где-нибудь написанным". Вниз, вниз, вниз... От нечего делать Тсуна вскоре опять заговорил: "Сегодня вечером Киоко, верно будет скучать без меня. (Киоко была кошка.)Надеюсь, что во время чая не зубудут налить ей молока в блюдце. Киоко, милая, ах, если бы ты была здесь, со мной! Мышей в воздухе, пожалуй, нет, но зато ты могла бы поймать летучую мышь! Да вот едят ли кошки летучих мышей? Если нет, почему же они по крышам бродят?" Тут Тсуна стал впадать в дремоту и продолжал повторять сонно и смутно: "Кошки на крыше, летучие мыши..." А потом слова путались и выходило что-то несуразное: летучие кошки, мыши на крыше... Он чувствовал, что одолел его сон, но только стало ему сниться, что гуляет он под руку с Киоко и настойчиво спрашивает у неё: "Скажи мне, Киоко, правду: ела ли ты когда нибудь летучих мышей?" — как вдруг... Бух! Бух! Тсуна оказался сидящим на куче хвороста и сухих листьев. Падение было окончено. Он ничуть не ушибся и сразу же вскочил на ноги. Посмотрел вверх — там было все темно. Перед ним же был другой длинный проход, и в глубине ещё виднелась спина торопливо семенящего Кролика (а можно я буду его уже сразу Гокудерой звать? о.о). Тсуна, вихрем сорвавшись, кинулся за ним и успел услышать, как он воскликнул на повороте: — Ох, мои ушки и усики, как поздно становится! Она была совсем близко от него, но, обогнув угол, потерял его из виду. Очутился он в низкой зале, освещённой рядом ламп, висящих на потолке. Вокруг всей залы были многочисленные двери, но все оказались запертыми! И после того как Тсуна прошелся вдоль одной стороны и вернулся вдоль другой, пробуя каждую дверь, он вышел на середину залы, с грустью спрашивая себя, как же ему выбратся наружу. Внезапно он заметил перед собой столик на трех ножках,весь сделанный из толстого стекла. На нем ничего не было, кроме крошечного золотого ключика, и первой мыслью Тсуны было, что ключик этот подходит к одной из дверей, только что испробованных им. Не тут-то было! Замки были слишком велики, ключик не отпирал. Но, обойдя залу во второй раз он нашёл низкую занавеску, которой не заметил раньше, а за этой занавеской оказалась крошечная дверь. Он всунул золотой ключик в замок — он как раз подходил! Тсуна отворил дверцу и увидел, что он ведет в узкий проход велечиною с крысинную норку. Он встал на колени и, взглянув в глубину прохода, увидел в круглом просвете уголок чудейснешнего сада. Как потянуло его туда из сумрачной залы, как захотелось ему там побродить между высоких нежных цветов и прохладных светлых фонтанов! Но и головы он не мог просунуть в дверь. "А если б и могла, — подумал бедный Тсуна, — то всё равно без плеч далеко не уйдешь. Ах, как я бы хотел быть в состоянии складыватся, как подзорная труба! Если б я только знал, как начать, мне, пожалуй, удалось бы это". Видите ли, случилось столько необычайного за последнее время, что Тсуне уже казалось, что на свете очень мало действительно невозможных вещей. Постоял он у дверцы, потоптался да и вернулся к столику, смутно надеясь, что найдёт на нём какой-нибудь другой ключ или по крайней мере книжку правил для людей, желающих складыватся по примеру подзорной трубы; на этот раз он увидел на нем скляночку (которой, конечно, раньше не было, подумал Тсуна) и на бумажном ярлычке, привязанном к горлышку, были напечатаны красиво и крупно два слова: "ВЫПЕЙ МЕНЯ". Очень легко сказать: "Выпей меня", но умный ТСуна не собирался действовать опрометчиво. "Посмотрю сперва,— сказала она, — есть ли на ней помедка "яд". Он помнил, что читал некоторые милые рассказики о детях, котрые пожирались дикими зверями и с которыми случались всякие другие не приятности, — все только потому, что они не слушались дружеских советов и не соблюдали самых простых правил, как, например: если будешь держать слишком долго кочергу за раскалённый докрасна кончик, то обожжёшь руку; если слишком глубоко воткнёшьв палец нож, то может пойти кровь, и, наконец, если глотнешь из бутылочкм, помеченной — "яд", то рано или поздно почувствуешь себя не важно. Но в данном случае на склянке никакого предостережения не было, и Тсуна решил испробовать содержимое. И так как оно весьма ему понравилось, то склянка вскоре оказалась пуста. "Вот странное чувство! — воскликнул Тсуна. — Должно быть, я захлопываюсь, как телескоп". Действительно, он теперь был не выше десяти дюймов росту, и весь он просиял при мысли, что при такой величине ему легко можно пройти в дверцу ведущую в дивный сад. Но сперва нужно было посмотреть, перестал ли он уменьшатся, — этот вопрос очень его волновал. "Ведь это может кончится тем, что я вовсе погасну, как свеча, — сказал Тсуна. — На что же я тогда буду похож?" И он попробовал вообразить себе, как выглядит пламя после того, как задуешь свечу. Никогда раньше он не обращал на это внимание. Через некоторое время, убедившись в том, что ничего больше с ним не происходит, он решил не медля отправится в сад. Но, увы! Когда бедный Тсуна подошёл к двери, он спохватился, что забыл взять золотой ключик, а когда пошел за ним к стеклянному столику, то оказалось, что нет никакой возможности до него дотянутся: он видел его совершенно ясно, снизу, сквозь стекло и попытался даже вскарабкатся вверх по одной из ножек, но слишком было скользко, — и уставшый от тщетных по пыток, бедняжка Тсуна свернулся в клубочек и заплакал. "Будет тебе плакать. Что толку в слезах? — довольно резко сказал Тсуна себе самому. — Советую тебе тотчас же перестать". Советы которые он себе давал, обычно были весьма добрые, хотя она редко следовала им. Иногда он бранил себя так строго, что слёзы выступали на глазах, а раз, помнится, он попробовал выдрать себя за уши за то, что сплутовал, играя сам с собой в крокет. Странный этот ребенок очень любил представлять из себя двух людей. "Но это теперь ни к чему, — подумал бедный Тсуна. — Ведь от меня осталось так мало! На что я гожусь?.." Тут взгляд его упал на какую-то стеклянную коробочку, лежащую под столом; он открыл ее и нашел в ней малюсенький пирожок, на котором изящный узор изюминок образовывал два слова: "СЪЕШЬ МЕНЯ!" "Ну что же, и съем! — сказал Тсуна. — И если от этого я вырасту, то мне удастся достать ключ; если же я стану ещ меньше, то смогу подлезть под дверь. Так или иначе я буду в состаянии войти в сад. Будь что будет!" Он съел кусочек и стал спрашивать себя: "В какю сторону, в какую?" — и при этом ладонь прижимал к темени, чтобы поувствовать, по какому направлению будет расти голова; однако, к его великому удивлению, ничего не случилось: он оставался все того же роста. Впрочем, так обыкновенно и бывает, когда ешь пирожок, но он так привык на каждом шагу ждать одних только чудес, что жизнь уже казалось ему глупой и скучной, когда все шло своим порядком. Поэтому он принялся за пирожоко, и вскоре он был уничтожен........... Конец первой части.