Каждый божий день

Томас раскрыл глаза и увидел прямо у своего лица такую привычную «мордашку» Дилана. Тот сладко спал и мерно посапывал. Лицо брюнета казалось безмятежным в данный момент. Сангстер улыбнулся и мягко, почти невесомо провёл рукой по щеке любимого. Тот так и не проснулся от его прикосновений, хотя что-то пробурчал сквозь сон и хмуро отвернулся. Это было так мило, считал блондин. Ему хотелось, чтобы каждый божий день начинался именно так. Дилан был обнажён и слегка прикрыт одеялом, как и Томас. Блондин воспользовался этим и стал разглядывать любимого парня. Жадно впитывая его черты, он продолжал лежать рядом. Часы мерно отмеряли время, но сегодня парням некуда торопиться: воскресное утро полностью принадлежало им. О’Брайен потянулся и повернулся, обнаружив, что его парень бодрствует. — Давно не спишь? — Томас промолчал. — Мог бы и разбудить меня, — мягко сказал Дилан и провёл по щеке блондина, как тот несколько минут назад. — Мне нравится смотреть на тебя спящего, — оправдался тот. Дилан потянулся к нему за поцелуем, весь сонный и с растрёпанными волосами, самое милое и домашнее существо на свете, и Томас, выглядящий также, ответил. Они обнялись и несколько минут целовались. Не порывисто и страстно, как прошлой ночью, не яростно и требовательно, как после ссор, не успокаивающе и многозначительно, как тогда, когда необходимо поддержать, — они целовались медленно и нежно, лениво и спокойно, как тогда, когда пытаются показать любовь и привязанность. Блондин отстранился и встал с постели, стягивая одеяло, и так вышло, что вместе с О’Брайеном. — Ай, — возмутился тот, и оба засмеялись. Поднявшись, Дилан сказал, что первый в душ: — Мне нужно будет уйти ненадолго потом, — сказал он. — Сегодня же воскресенье, Дилан, — проворчал блондин. — Знаю, — из ванной крикнул брюнет.

***

Томас жарил яичницу для них с Диланом, ожидая его возвращения. Зазвонил телефон, и парень уменьшил огонь, беря его в руки. Но совсем ненадолго: через минуту он его выронил.

***

Томас раскрыл глаза и увидел прямо у своего лица такую привычную «мордашку» Дилана. Тот сладко спал и мерно посапывал. Лицо брюнета казалось безмятежным в данный момент. Сангстер улыбнулся и мягко, почти невесомо провёл рукой по щеке любимого. Тот так и не проснулся от его прикосновений, хотя что-то пробурчал сквозь сон и хмуро отвернулся. Это было так мило, считал блондин. Ему хотелось, чтобы каждый божий день начинался именно так. А потом Томас вспомнил всё: роковой звонок и зловещие слова, означающие, что всему конец. Блондин одёрнул руку, как от горячего. Это снова было иллюзией. Как горько пошутило подсознание с ним: каждое утро именно так и начиналось, как он хотел когда-то. Парень забился в беззвучных рыданиях и, скатившись на твёрдый пол, попытался ухватиться хоть за что-то. Глаза щипало от горячих и солёных слёз, а горло болело после вчерашней истерики, результатом которой стало то, что Томас временно потерял голос. Но ему уже было всё равно. Проведя до крови отросшими ногтями, которые он уже давно не стриг, он удовлетворённо посмотрел, как его рука окрашивается в ярко-алый. Было больно, но телесная боль — ничто по сравнению с душевной. А душа Томаса была раздавлена, исковеркана, уничтожена. Когда слёзы закончились, он встал и с опухшим лицом вышел на кухню. Чашки уже давно разошлись по знакомым, так что юноша прямо из-под крана выпил воды. В квартире не осталось почти ничего. Сангстер вернулся в их бывшую с Диланом спальню и разобрал последнюю полку, на которой оставались вещи. Впихнув что-то в коробку, а что-то выбросив, он выдохнул. На полке осталась лишь стоять их с Диланом общая фотография. Томас взял рамку в руки и внимательно посмотрел на неё. Раньше он не замечал этого фото. Это О’Брайен поставил её на полку, отыскав где-то. Это одно из их первых фото. Влюблённый поуши Томас целует на ней такого же влюблённого Дилана в щёку. Покрутив в руках, Сангстер выбросил её. Кто-то мог бы сказать, что это бессердечно… Но если бы этот кто-то так сказал, то он совершенно не знал бы блондина. Тот хранил память о любимом в самом надёжном месте: в своём сердце. А сейчас он должен был бросить всё это, чтобы жить дальше, жить в одиночестве. Забрав последнюю коробку с вещами, Томас закрыл дверь на замок. Больше он сюда не вернётся: он начнёт всё с чистого листа в новом городе. Но он знал точно, что куда бы он не уехал, что бы с ним не приключилось, его утро будет начинаться одинаково. И пусть ему больно, но это лучшее, что есть в его жизни…