Take My Hand - Take My Whole Life Too

Есть несколько мест, в которых реальность кардинально меняется: во-первых, на верхнем уровне двухэтажных автобусов, во-вторых, на борту частных самолетов, и в-третьих, в ледовом дворце Хасецу после наступления темноты. Виктор думал, что в этом было что-то столь сюрреалистичное и инопланетное, но суть то и дело ускользала, словно вода сквозь пальцы. Может быть, дело в повисшем в воздухе холодном спокойствии, которое обычно заглушается рутиной жизни, может быть — в тревожных звуках шагов, отзывающихся эхом, которое неожиданно быстро тонет в стенах помещения, а может — вообще в черти чём, чего мужчина не знал, но и не мог выбросить из головы. Как только Виктор грациозно (как и подобает профессиональному фигуристу) облокотился на бортик катка, он почувствовал до боли знакомый зуд, охвативший тыльную сторону его ладони. Подняв руку, мужчина пытливо всматривался в проявляющиеся буквы. Хотел бы, чтобы этот момент длился вечность. Слова были выведены темными чернилами, крупным, немного игривым почерком практически без наклона, совмещающим в некотором роде детскую непосредственность и необъяснимую энергию, которая была так присуща характеру Юри. С нежным блеском в глазах Виктор усмехнулся. Его родственная душа определена была беспритязательной, так просто наслаждающейся всего лишь его обществом, и мужчина чувствовал, как привязанность теплом разливается по его телу. «Я тоже», — подумал он в ответ, зная, что где-то там, на теле его соулмейта огнем вспыхнут эти два простых слова. Виктор не был точно уверен, что Юри владелец этих каракулей, а значит, и его родственная душа, но после долгих раздумий и беспробудной тоски он обманул сам себя, заставив поверить в это, как в аксиому. До Сочинского турнира Гран-при у него не было соулмейта — на внешней стороне его руки никогда не проявлялись надписи. Это до тошноты волновало Виктора. В конце концов, моложе он не становился, а в голову все чаще забирались предположения, что его родственная душа просто-напросто умерла, и теперь он обречен вдовцом доживать остаток своих дней. Но Никифоров не мог и подумать, что возможно их встреча просто еще не состоялась. Тот Гран-при в Сочи стал отправной точкой для чего-то нового. Все началось с того момента, когда Виктор предложил Юри совместную фотографию на память. Именно тогда он почувствовал успокаивающий зуд, с которым мысли соулмейта расплывались надписями по его руке. Этот зуд неожиданно стал источником комфорта, а в сердце появилось странное чувство радости от того, что его кожа стала все больше напоминать личный дневник его соулмейта. Я стану лучше. Я определенно выйду с ним на один лед еще раз. Это были первые слова, запечатлевшиеся на его бледных руках. Одинокими ночами Виктор частенько страдал от бессонницы, метался по кровати лишь с одной гудящей в висках мыслью: «Кто же этот таинственный, столь важный для его половинки "он"?» — Никифоров-сан? — громкий возглас вытянул Виктора из потока мыслей. Мужчина развернулся, с легкостью прочерчивая на льду дорожки, чтобы оказаться лицом к лицу с обладателем голоса. — Да, Юри? — спросил фигурист, расплываясь в мягкой улыбке. — Разве я не просил тебя называть меня по имени? Юри мелко кивнул головой, переминаясь с одной ноги на другую. Жест был таким мимолетным, что Виктор и не заметил бы, если бы мог отвести взгляд от своего подопечного. — Я сам поставил себе хореографию, но, правда, еще не совсем до конца, — произнес юноша, его глаза загорелись необъяснимой уверенностью. — Я хочу, чтобы вы посмотрели ее. Виктор почувствовал, как внутри шевельнулось что-то теплое. Господи, он такой удивительный. Юри подключил телефон к колонке и встал в позицию посередине катка, готовясь к первым аккордам мелодии. Юноша расставил руки в стороны, словно крылья лебедя, готового взлететь. Повисла тишина, фигурист стоял как статуя — ни одна мышца не дрожала от напряжения. Такой безупречный контроль над телом требовал навыка высокого уровня, и Виктор не преминул мысленно оценить умение ученика в дополнительные несколько баллов. Момент — другой, мужчина затаил дыхание, ожидая начала захватывающего (по-другому и быть не может) представления. Заиграла музыка, и Никифоров легко распознал «танго Роксаны». Чудесная и опьяняющая мелодия, повествующая о мужском собственничестве, доходящем до крайностей — чувственное отражение темной стороны страсти. Виктор был заинтригован выбором Юри — песня сочилась мотивами обмана и ревности, в которых молодой японец не имел особого опыта, поэтому мужчина переживал — получится ли у Юри успешно передать такие противоречивые, сильные эмоции. Виктор с восторгом внимательно наблюдал, как фигурист вначале медленно очнулся от оцепенения, а затем внезапно его ноги начали выписывать дорожки в такт мелодии, будто бы живя отдельно от тела. Лицо юноши было искажено в болезненной гримасе, которая отлично иллюстрировала лейтмотив песни. Его рука на твоей руке. Юри скользил по катку, выписывая восьмерки, будто бы в гипнотическом трансе — скорость возрастала, манящие глаза затянулись пеленой, юноша полностью сливался с музыкой, становясь с ней единым целым. И Виктор внезапно осознал, что исполнение программы вышло за черту обычного катания «по стандартам», перерастая в искусство, в его собственную интерпретацию песни. Это было так потрясающе, что мужчина жадно, с удовольствием смаковал каждый момент выступления. Его губы ласкают твою кожу. На этих словах Юри закончил восьмерку и беспрепятственно выполнил тройной тулуп, а за ним с профессиональной легкостью и четвертной. Коньки будто бы служили продолжением его тела, оружием, сокрытым в нем, которое сражало зрителей, заставляя их задыхаться от восторга и изумления. Нет, больше я выдержать не смогу… На этом моменте Юри завершил часть грациозным бильманом, его тело вращалось волчком на своей волне, отражая внутреннюю тревогу, переживаемую автором песни. Виктор задержал дыхание — элемент был настолько хорошо скоординированным и плавным, что, казалось, перетекал из одного в другое, вызывая цепную реакцию по примеру домино. Юноша одним движением будто бы рассказал целую историю. Музыка остановилась, а следом и вращение Юри. Кацуки задержался в позиции буквально на пять секунд, его грудь тяжело вздымалась, бисер пота стекал по лбу и щекам, словно капли дождя. Раздались громкие хлопки — Юри вздрогнул, уставившись на Виктора, а затем поспешил застенчиво подкатиться ближе. Адреналин, вызванный исполнением программы, начал медленно выветриваться из его крови. — Как это было? — нетерпеливо спросил юноша, желая услышать мнение тренера. Виктор ласково взъерошил жесткие волосы на его голове. — Ты хорошо поработал, — похвалил он. — Уже поздно, нам пора идти домой. Юри хрюкнул в знак одобрения, чувствуя приятный вес ладони на своей голове. Его лицо покраснело, придавая ему очаровательное сходство со свеклой. Два фигуриста быстро заскользили к выходу со льда, направляясь к оставленным в раздевалке вещам. Так как единственным звуком, разносящимся по катку, был звук лезвий, карябающих лед, Виктор не мог отделаться от мысли, что было бы прекрасно, если бы этот момент длился вечность. — Я подумал, может, эту хореографию превратить в что-нибудь подобное парному катанию, — подал голос Юри, засовывая руки в карманы пальто. От его теплого дыхания в зимнем морозном воздухе клубился пар. — Я и-имею в виду, что это всего лишь идея. Да и не то чтобы мне было с кем кататься в паре! Мостовая, по которой они шли плечом к плечу в сторону дома, была тускло освещена свисающими уличными фонариками. Виктор наслаждался этим моментом, разделенным с Юри — раньше о таком он не мог и мечтать. — У тебя есть я, разве не так? — тихо спросил мужчина. Слова вырвались сами, прежде чем он смог остановить их. Но идти на попятную было уже поздно. Юри замер, открыв рот, будто бы не смея верить в услышанное. — Н-но ты мой тренер, — заикнувшись, выдохнул он. — И я не достаточно хорош для тебя. Я буду обузой. Виктор остановился и повернулся к Юри, рывком заключая юношу в теплые объятья. Его сердце больно кольнуло от мысли, что любимый даже не подозревает, какое он на самом деле ценное сокровище. — Это неправда, — нежно проворковал мужчина. — На самом деле ты возносишь меня на такие вершины, которых сам бы я никогда не достиг. Юри с силой ухватился за его куртку. — Не говори мне такие неоправданно обнадеживающие вещи, — пробормотал он напряженно. — Ты мне нравишься. Нет, я люблю тебя, и я знаю, что это невозможно, но всего лишь на… — Нет, это не невозможно, — перебил его Виктор, прочищая горло. — Я тоже люблю тебя. Юри ахнул от искреннего признания и, помедлив, поднял глаза на мужчину. Виктор нежно обхватил лицо юноши ладонями. — А это, — сказал он, чувствуя неуверенный зуд на тыльной стороне руки, — доказательство. Не может быть. Не может быть. Не может быть. Виктор в смятении показал слова Юри. Юноша дернул рубашку вниз, демонстрируя спокойный и размеренный почерк, расплывающийся по его груди к сердцу. Виктор с легкостью узнал свою манеру письма и гулко выдохнул. Я люблю тебя. Всегда любил. Фразы оплетали грудь Юри, и Никифоров покраснел в легком смущении. Японец медленно читал перевернутые слова, стараясь уловить их значение, а затем невинно хихикнул — его смех был сладкой и чувственной музыкой для ушей Виктора, сердце мужчины, поколебавшись, пропустило удар. Собрав всю храбрость, Юри поднялся на носочки и потянулся вперед, обвивая шею возлюбленного руками, чтобы запечатлеть целомудренный поцелуй на мягких и притягательных губах. Мужчина вернул любезность, целуя в ответ чуть сильнее. — Что скажут журналисты, Виктор? — спросил Юри, отрываясь от его губ. Виктор задумчиво выводил круги большим пальцем на щеке юноши. — Мне все равно, главное, что мы вместе. Ya tebya lyublyu. — Что? Я люблю тебя. Есть несколько мест, в которых реальность кардинально меняется: во-первых, на верхнем уровне двухэтажных автобусов, во-вторых, на борту частных самолетов, и наконец, на тускло освещенных тротуарах в компании с тем, кого вы любите.