Conformis

      Люди делятся на два типа: интроверты и экстраверты. Это как Инь и Ян, темное и светлое, мягкое и твердое... И как бы странно это не звучало, но для одной части человечества, входящих в первый тип, жизнь кажется более сложной и ужасной, чем есть на самом деле. И будь у них какая-нибудь проблема, — а она обязательно найдется — голова забьется темными мыслями, подталкивающими к суициду, а самоубийство — это, как известно, попытка бегства от самого себя, причем крайне неудачливая.       Я смутно помню, как в детстве прятался за маминой юбкой, тем самым ограждая себя от мира, от людей, пытавшиеся меня разговорить, но итогом являлся лишь провал. Я молчал, хранил безмолвие даже тогда, когда меня о чем-то спрашивали. Родители вечно твердили, что нужно быть сильным человеком, ничего не бояться, но, хоть эти слова и остались где-то в подкорке моего мозга, совершать подобные поступки я был не в силах. Легко на словах, как говорят. Игры со сверстниками меня глубоко не интересовали, празднование каких-либо событий тоже. Я лишь сидел и трясся от одной мысли, что подумают обо мне окружающие, что скажет мать, если сделаю неверное движение. Жил в необузданном вечном страхе, от которого нет возможности избавиться до сих пор. Почему-то я всегда предпочитал прислушиваться к чужому мнению, нежели думать собственной головой, высказывать что-то свое. Боялся, что засмеют, что до конца дней покрою своё имя позором. Удобно было считать, что единственным выходом не оказаться в неловкой ситуации — не говорить ни о чем. По мнению моих родителей, я стал более замкнутым после переезда в столицу: новая обстановка, новые знакомства, новая жизнь. Меня не привлекал темп жизни в этом городе, из-за чего я часто тосковал по родным краям, выжигая взглядом дыры на старых семейных снимках, сделанных в хорошо запомнившихся мне местах. Помню, в средней школе я часто сидел за своей партой и никуда не вылезал, даже не обедал. А если вызывали к доске, и я делал какую-нибудь глупую ошибку, то за спиной слышались короткие и тихие смешки, не проходившие мимо моего внимания. Собственно, друзья настоящие и верные на горизонте не появлялись. Больше всего любил сидеть и наблюдать за речью и действиями своих одноклассников, делил всё на правильное и неправильное, чтобы подобное не совершать в будущем. Мама всегда мне говорила, чтобы я учился не на своих ошибках, а на чужих. Но хоть я и не имел друзей, в компанию какую-то все-таки попал, где впервые попробовал и курить, и выпивать, и хорошо, что продолжать не стал, а родители, кажется, даже не узнали об этом, от чего и благодарю Бога, хоть и не верю в его существование.       Вообще, ностальгировать люблю часто, но на работе этим особо не займешься, впрочем, как и сейчас. В отеле, который открыли мои родители незадолго после переезда в Сеул, есть небольшой ресторан, где работаю в качестве официанта. Общение с людьми — самая ужасная вещь, что есть на Земле. Но, благодаря этой работе, кажется, я стал более бойким.       Приняв заказ от дальнего столика, занятого молодой парой, я отдаю шеф-повару листочек и иду к другим. Вскоре букогук, горячий суп с убийственно-манящим запахом, и кимчи готовы к употреблению. Аккуратно расставив всё на поднос, я несу заказ к той самой паре. Как же напрягает, что между мной и теми посетителями такое огромное расстояние, к тому же некоторые столы сдвинулись настолько близко, что невозможно нормально пройти. До моей цели не хватает буквально пяти метров, но, смотря себе под ноги, вижу, как вниз скатывается что-то круглое, однако я не успеваю переступить, на первый взгляд, детскую игрушку. Сначала одна, а затем и вторая нога отрывается от пола, и по закону физики тело стремительно падает вниз. В локте, который успел удариться о ножку стула при снижении, пульсирует ужасная боль. Как бы не старался, заказ сохранить в безопасности и донести до места назначения мне не удалось. Придя в себя, я смыкаю веки от страха и слышу шум посетителей, но всё время так беспомощно лежать не могу, так что приходится вставать и собирать остатки еды и посуду на серебряный поднос. Появляется огромное желание сжаться в клубок, как маленький беззащитный котенок, и исчезнуть. Довольно плотный мужчина средних лет с уже покрасневшим от возмущения лицом продолжает орать на меня, обзывая некрасивыми словами и унижая при всех. Он снимает с себя, как он говорит, дорогостоящий пиджак и кидает прямо мне в лицо. Видимо, пока падал, тарелка с букогуком пошатнулась, и бульон разлился на его верхнюю одежду. Опустив взгляд, я смотрю на мокрое пятно и ни о чем не думаю. Крик мужчины и шептание других людей тупо проходят через уши. Я их не слушаю, но, если посудить, то у них сложилось, кажется, ужасное мнение обо мне.       — Просим прощения за неуклюжесть нашего работника! — этот до боли родной голос, как всегда, заставляет мое тело вздрогнуть. — Сейчас мы всё исправим, Ваш ужин будет через пять минут за счет заведения, а Ваш пиджак в скором времени будет чист. — Мать разворачивается ко мне и говорит сквозь зубы: — живо иди и делай, что велено!       Я низко кланяюсь всем, кто находится в зале, и ухожу, аккуратно повесив пиджак на предплечье. Опускаю взгляд, следуя давней привычке. Тело от унижения и вины бросает в жар, отчего сильно потеют ладони. Кажется, сейчас мое лицо цвета мака, и потому идеально сливается с обоями коридора, по которому иду. Если честно, то я бы не отказался побыть хамелеоном. С той простой причины, что эти существа могут свободно слиться с цветом фона, укрываясь от опасности. Так я бы часто прятался от общества, но увы, я — человек.       Дойдя до комнаты, где хранятся все вещи для уборки, я нахожу средство для стирки и, пока пятно ещё свежее, мочу его в широкой раковине, тщательно тру белым порошком, всё быстрее дергая руками туда-сюда. Я чувствую, как злость на самого себя постепенно испаряется через это трение. Ещё раз споласкивая под напором ледяной воды ткань, я опускаю голову вниз, ближе к крану, чтобы остудить её от кипения. Именно в эти моменты и понимаю, что безнадежен и совсем не нужен этому миру, ведь неудачники всегда заканчивают все дела провалом. Примерно через минут десять вода испаряется из ткани благодаря утюгу. Пиджак сейчас находится в моих руках, но относить, по правде сказать, не очень хочу. Такое ощущение, будто, как только я зайду в зал, все косо посмотрят и начнут обсуждать. Страшно... Ноги дрожат, но все равно медленно ступают вперед, делая небольшие шажки, а после глубокого вдоха чуть ли не бегу к мужчине, ожидающего свой пиджак, но тот даже не благодарит, будто всё так и должно быть. Развернувшись, я спешу в обратную сторону, где вижу мать, со злобой смотревшую на меня. Конечно, я вижу её именно такой, даже, сказал бы, это её привычное выражение лица, но в данный момент она точно хочет мне что-то сказать серьезное. Вообще, мы никогда не ладили друг с другом: мать вечно повышала на меня голос, а я молча выслушивал всё её мнение обо мне, затем уходил и запирался в комнате, полностью отдавая себя депрессии.       — Иди за мной. — Я не издаю ни звука и следую за мамой. — Ты вообще смотришь, куда идешь? Вечно какие-то проблемы приносишь. Начни делать всё должным образом. — Она тяжко вздыхает. — В общем, езжай к Санхи. Она скучает.       — А что, она сама не может позвонить мне? — говорю я.       — Она, между прочим, не хочет беспокоить тебя на работе, да и ты уже третий день не покидаешь границу отеля.       — Мама... — проговариваю это слово с некой дрожью в голосе, — неужто ты и в самом деле не понимаешь, что между нами нет никакой любви... и не будет? — я поднимаю голову, чтобы взглянуть в её глаза, но сразу же опускаю, понимая, что иду против слов матери. Я чувствую, как адреналин мгновенно поступает в кровь.       Родители нашли девушку и притащили домой в качестве невестки. Так почему же я должен жениться на ней против своей воли? Они не спросили у меня, каково моё желание.       Мама не дает ответа и уходит в свой кабинет, к моему счастью. Я остаюсь один. Желания куда-то идти нет, по жизни домосед, так что выход на улицу по каким-то делам сопровождается дрожью в ногах и быстрым сердцебиением. Уже вечер, а ехать в даль ради человека, которого не люблю... Я достаю с кармана телефон и пишу сообщение невесте: «Прости, у меня сегодня много дел, так что приехать не смогу». Лгать через сеть — проще простого, но нехорошо. Родители растили из меня правильного сына, но запретный плод слаще, так что иногда я позволяю себе нарушить один несерьёзный закон нашей семьи, о чем никто не догадается. Но, если посудить, у меня и правда есть ещё дела. Будь я сейчас рядом со «своей» девушкой, то наша встреча могла бы закончиться ссорой из-за испорченного настроения. Мне необходимо просто уйти туда, где никого нет. Одиночество и музыка — самые верные товарищи в подобных ситуациях. Я поднимаюсь по лестнице и отпираю ключом замок от двери, которая ведет прямиком на крышу. Это удивительное место. Почему? Тут я чувствую себя свободным. Надев полноразмерные наушники и включив музыку с такой громкостью, чтоб не слышать шум ночного города, я подхожу ближе к краю здания и смотрю в даль. Довольно красивое зрелище: разноцветные огоньки освещают улицы, отчего становится светло; где-то машины проезжают, обгоняют друг друга; люди не спеша гуляют по улицам; но больше всего мне нравится смотреть не вниз, а вверх. Небо усыпано звездами, а среди них огромная серая луна, отражающая лучи солнца, которое находится на другой стороне Земли. Мимо пролетает самолет, моргая красными лампочками на концах крыльев. Кажется, единственное, что может сделать этот мир темнее — дождь, которого я очень жду. Музыка останавливается, а телефон в кармане вибрирует, отдавая забавные ощущения на ногу. Яркий свет экрана ослепляет глаза, и, сузив их, я вижу имя и номер абонента. Чон Чонгук — мой новый приятель, с которым однажды познакомился на заправке, на ночной подработке. Тогда он показался мне примером для подражания: молодой человек, умеющий свободно нажимать на газ и держать руль, весь такой серьезный, разговор умный и твердо стоит на своей цели... Когда вижу его, хочется быть таким же. Наверное, он единственный, с кем могу болтать о своих проблемах, кого могу выслушать и дать совет, если понадобиться.       — Алло.       — Хэй, давай махнем сейчас в клуб? — я замечаю по ту сторону частичку веселья в голосе друга.       — Зачем? Я не хочу.       — Ну, пожалуйста. Мне очень нужно, чтобы кто-то был сейчас рядом. И вообще, я уже возле отеля.       — Оке-е-ей, — недовольно протягиваю я.       С неохотой спускаюсь по лифту на первый этаж и выхожу на улицу. Там уже меня ждет Гук, прогуливающийся туда-сюда возле дорогой иномарки. Мы молча пожимаем руки, перекидываемся дружелюбными улыбками и садимся внутрь. Добравшись до общественного места, меня охватывает страх от одного представления, что там много людей. В сердце слетает система — оно то безостановочно прыгает, то успокаивается. Я вылезаю из машины, а Чон уже ждет меня у входа. С каждым шагом, который приближает меня к зданию, меня охватывает чувство потерянности, хоть я и не один. Двери открываются, и мы переходим порог. В груди отдается эхом бит танцевальной песни, уши закладываются от громкости. Я иду следом за Чонгуком, как утеночек, который отстал от родителя и тянет вверх тонкую хрупкую шейку, пытаясь не потерять того из виду. Встав на цыпочки, быстрыми шагами протискиваюсь через толпу, боясь прикоснуться к любому человеку. Клуб освещается огоньками, разноцветные лазеры порой попадают в глаза, тем самым отдавая неприятное ощущение чего-то острого, колкого; по всему помещению распространяется едва уловимый, однако, приятный аромат клубники, отходящий от серого дыма, рассеивающийся над танцполом, но слегка смешался с запахом табачного дыма, хотя курить тут запрещено. Добравшись, наконец-то, до стойки, я сажусь возле приятеля, который успел заказать себе виски и, похоже, мне тоже. Я нюхаю содержимое во втором стакане, и резкий запах алкоголя режет нос, отдавая странное ощущение на голову.       — Мне совет нужен, хён, — опустошив стакан, говорит Чонгук и протягивает его бармену, чтобы тот налил ещё. Я ничем не отвечаю, молчу, готовясь выслушать какую-то проблему друга. По-любому отказаться от помощи не могу. — Передо мной всю жизнь стоял выбор. Моя семья знатно надавила на меня, и теперь меня разрывает на две части. Одна понимает, что пора браться за голову и делать серьезные вещи; другая твердит, что ещё слишком рано для этого. И с одной стороны, я ведь хочу казаться старше, хочу быть старше, но с другой же... мне всего лишь девятнадцать лет, хён. Я не готов ко взрослой жизни. Я хочу ещё немного побыть молодым раздолбаем.       — Так в чем проблема? Не стоит так быстро взрослеть. Постарайся совместить обе стороны, склей же эти части. Тебе не обязательно всю жизнь вести себя как взрослый и самостоятельный человек, многим это может показаться скучным, дай волю себе и сделай то, что хочешь. Ты только погляди на тех молодых, которые танцуют, заметь их весёлые улыбки, прислушайся к их радостным крикам. Это свободные молодые люди, которые в некоторые моменты принимают серьёзные решение, и, уверен, кто-то из них точно может в свободное время пойти и побеситься, покататься на качельках. У всех играет глубоко в душе детство. Никто не хочет взрослеть, но надо. Делай все с умом, и все будет хорошо, — давать совет, так мастер, а когда у самого проблемы, никак их применить в жизни не могу. Может, пригодится хоть ему. Я с трудом глотаю виски, и мужчина за стойкой наливает мне ещё. — А можешь и мне дать совет? Совет за совет, так скажем-ка. — Гук в знак согласии покачал головой. — Я... я устал быть таким. Не знаю, как избавиться от страха, который живет во мне с самого детства. Как выбрать то, чего хочу я, а не моя мать?       — Будь я на твоем месте, давно свалил из отеля, жил самостоятельно, нашел другую работу и поставил какую-нибудь цель. Стремись к своей мечте. А если ни мечты, ни цели нет, то найди её, черт возьми.       После этих слов по телу бегут мурашки. Я закрываю глаза и протираю их пальцами, чтобы как-то прийти в себя, но безуспешно. Слова Гука застревают в голове и начинают насиловать мозг, ведь всё то, что он только что перечислил, идёт против моей привычной жизни. Однако он прав. У меня есть полное право делать то, что считаю нужным, я, как никак, уже давно совершеннолетний. Хочется послать всё и всех на три замечательные буквы и делать то, что хочу. Я на стуле поворачиваюсь лицом к танцующей толпе и присматриваюсь к каждым движениям людей: кто-то танцует, кто-то в сторонке страстно целуется, а потом выходит из здания за ручку, кто-то сидит и выпивает дорогой алкоголь. Музыка, казавшаяся сначала громкой, стала привычной для ушей. Я поворачиваюсь обратно к столу и выпиваю стакан виски, чтобы на время затуманить разум, и в этот же момент к стойке подбегает какая-то милая девушка.       — Бар-р-рмен! Соджу мне! Соджу, ба-а-армен! — кричит она и плюхается на стул, а когда работник поддает ей заказ, быстро опустошает рюмку.       Судя по её движениям, она выпила уже не меньше десяти рюмок, если не больше: неуверенные движения рук, на ногах уже не держится, качается из стороны в сторону и что-то невнятно бубнит себе под нос. Незнакомка поворачивается лицом ко мне, и я автоматически отвожу взгляд в сторону. Спустя несколько секунд чувствую, как слева на моё плечо упирается её рука, а возле уха — теплое дыхание. Ощущается запах перегара, отчего становится немного неприятно, хоть и сам сейчас пью.       — Чё смотрел так на меня, а-а-а? Чё смотрел? — она часто повторяет какие-то слова и смотрит на меня пьяным взглядом. Честно, мне стало даже жутко.       — У Вас... красивые глаза, — говорю я, чтобы та от меня быстрее отвязалась, но не тут-то было.       Она немного отстраняется от меня и так смотрит, будто говорю что-то такое необычное. Возможно, впервые такое слышит? Не знаю. Но на её глазах начинают собираться слезы. Она зажимает мою щеку пальцами и начинает её тянуть, а потом резко падает на меня, и наши губы соединяются. Кажется, только что украли мой первый поцелуй. От алкоголя тело слишком расслабленное, и мозг периодически что-то соображает, но постепенно вовсе прекращает думать. Сначала робко, но затем, войдя во вкус, я углубляю поцелуй. Наши языки играются друг с другом. Я могу прекратить это, но не хочу. Я хочу большего. Незнакомка берет меня за руки, сплетая пальцы между собой, и тянет всё ближе к себе. Я встаю со стула и прерываю поцелуй, переходя медленно к шее. Она откидывает голову назад, чтобы дать мне больше пространства для ласкания, и её тонкие пальцы зарываются в прядях моих волос. Я чувствую сладкий запах духов, отходящий от тела девушки — появляется дикое желание укусить. Но она не позволяет сделать этого, потянув рукой в сторону, показывая на выход этого клуба. «Н-не здесь...» — пытается прошептать мне на ухо, но вылетает крик, который больно отдается на барабанную перепонку. Я поворачиваюсь, чтобы выпить содержимое стакана, но когда возвращаюсь в исходное положение, вижу, как девушка, качаясь, отходит от стойки и, кажется, останавливается, поджидая меня, но все равно шаг за шагом уходит в сторону дверей. Я успеваю подбежать и обхватить её плечи рукой, чтобы та не упала, но из-за алкоголя сам ухожу куда-то в сторону. Мое тело охватило странное ощущение, но в то же время забавное. Выйдя с трудом на улицу, вечерний ветерок обдувает лицо, отчего становится довольно приятно. Хочется просто постоять, закрыв глаза, но равновесие нарушено так, что даже порой моргать страшно, вдруг упаду. Я замечаю свободную машину с желтой светящейся шашкой и направляюсь к ней вместе с незнакомкой. Мне кажется это странным, что веду какого-то человека к себе домой. А живу в этом дурацком отеле... Открыв дверь, усаживаю девушку внутрь, а та двигается дальше и, резко размахиваясь рукой, хлопает по сидению.       — Давай, давай! Садись ко мне поближе! — громко говорит она, будто до сих пор пытается перекричать музыку, которую слышно и за пределами клуба, но не так шумно.       Я покорно выполняю «приказ», и водитель трогается с места. Хоть окно и открыто, мне всё равно слишком душно. Уж лучше бы пешком пошли. Я расстегиваю верхние пуговицы рубашки, чтобы освободить себя от удушающей атмосферы. В этот момент рядом сидевшая пассажирка, словно кошка, ползет ко мне и трется щекой о плечо. Я смотрю в её довольное личико, кажущееся счастливым. Она кладет ладонь на мою ногу и начинает гладить, медленно переходя ближе к паху. Меня это не так волнует, пока её рука не доходит до моего главного мужского органа. Она сжала его, отчего появилось новое приятное ощущение. Встало. Сердцебиение участилось, и стало ещё жарче, чем было. Я хватаюсь аккуратно за её подбородок и приподнимаю голову. Её лицо слишком невинное, милое, будто ничего в данный момент не происходит.       Машина останавливается. Я протягиваю таксисту деньги и выхожу из машины вместе с напарницей, но её пьяная голова совсем перестала соображать. То ли не может уже держаться на ногах, то ли характер у неё такой... она падает на меня и хватается за шею.       — Неси-и меня! — повышенным голосом приказывает мне.       — А «пожалуйста»?       — Неси, уже, дурак, н-н-неси! — она стучит кулаком по моей груди и машет головой.       Я наклоняюсь и хватаю это худое тельце, словно принцессу, несся к черному выходу, потому что через главный вход слишком опасно. «Принцесса», пока несу её, смотрит на меня снизу и что-то бормочет, тыкает пальцем в мою щеку. Я пытаюсь терпеть это, но появляется желание бросить её на поверхность, чтобы шла сама, но сделать этого, конечно же, не могу. Чтобы открыть дверь, возвращаю незнакомку на землю, и та моментально закрывает мне собой обзор на замок, вцепившись в губы. Горечь алкоголя в её рту кажется такой приятной, а язык — слишком пошлым. Кажется, у меня уже передозировка. Я закрываю от наслаждения глаза, но из-за этого теряю равновесие и падаю на стену, зажимая тем самым девушку. Она проникает прохладными руками ко мне под рубашку и проводит ладонями по прессу, спине. Продолжая целоваться, незнакомка снова сжимает мой член, а я в ответ — её зад. Она так и лезет в самые запретные места, мешая отпереть замок. Но я всё равно дотягиваюсь до ручки двери и тяну. Видимо, кто-то забыл закрыть её, так что скрип дал знать, что вход открыт. Я снова поднимаю свою принцессу на руки и несу в кабину лифта. Двери открываются перед нами, и я захожу внутрь вместе с ней. Она крепко хватается за шею и тянет мою голову к себе, прося ещё больше поцелуев. Девушка спрыгивает с рук, подходит ко мне вплотную и высовывает язык. Я облизываю его и проникаю в её рот своим языком, иногда покусывая губы напарницы. Лифт останавливается, и мы выходим. До комнаты всего-то пять шагов, а я тяну её всё быстрее и быстрее. Наши дыхания сбиваются; если приложить ухо к груди, то можно услышать учащенное сердцебиение. От волнения моё тело не прекращает гореть. Черт побери, да когда я смогу остыть? Голова кружится либо от алкоголя, либо от почти непрерывных страстных поцелуев. Мы стоим у двери моего номера, но спешить заходить внутрь, кажется, мы не собираемся. Все пуговицы на рубашке расстегнуты и ремень тоже. Девушка трется о мой пах, ещё сильнее заводя моего «друга». Я достаю из кармана ключ и, открыв дверь, заходим внутрь. Жаль, что кровать стоит не у входа: будь бы она тут, кинул девушку на матрац сразу же. Но во всем есть и свои плюсы. Пока мы идем, я снимаю с красивого тела часть одежды — белая блузка куда-то падает. А незнакомка скидывает туда же мою рубашку. Я ничего не вижу. Уже на все наплевать, пусть падает всё, что хочет, куда хочет. Однако в жизни я не такой уж пофигист. Либо виски, либо эта «любовь на время» делает меня таким сейчас. Таким... новым? Дойдя до спальни, я поднимаю свою принцессу и кидаю на кровать, а сам нависаю над ней. Тогда передо мной появляется вопрос: «Ты точно хочешь сделать? Ты ни о чем не пожалеешь?». Нет. Я вижу, как подо мной лежит красавица, о которой может мечтать любой другой парень, но в данный момент она находится именно со мной. Я не могу просто так взять и, как сказали бы на моем месте плей-бои, упустить такой шанс. Мне всегда говорят, что нужно пробовать что-то новое. Я нагибаюсь, провожу языком по шее снизу вверх и возвращаюсь в обратное положение. Зубы впиваются в мягкую, нежную кожу, оставляя след. Но он потом исчезнет. Так что я спускаюсь чуть ниже, к ключицам, и, размокнув губы и плотно прижавшись ими к телу, начинаю сосать кожу. Красное заметное пятно остается на месте — я рад. С чего рад? Не знаю. Я себя просто не узнаю, словно в меня вселился демон. Белый, совсем обычный лифчик, мне кажется, тут совсем не к месту, но снимать его сам как-то не решаюсь. Из самой мешающейся одежды тут является только юбка. Похоже, незнакомка понимает это и снимает лишнее, даже лифчик. Я чувствую, как мое лицо горит от смущения: передо мной почти полностью голая девушка с идеальной, аккуратной грудью. Она плюхается обратно в лежачее положение и раздвигает ноги. Почему-то я вспоминаю, как мне кто-то из родственников объявил, что такими темпами я останусь жить один до конца своих дней, отчего даже не против. Но, видимо, есть шансы на какое-то хорошее будущее. Да о чем я вообще? Это же просто секс на одну ночь, так ведь? Я протягиваю пальцы к киске и кладу на трусики. Тепло и слегка мокро. Следя за реакцией девушки, я понимаю, что ей приятно, так что начинаю проводить пальцами по ткани, но это быстро надоедает. Не отрывая взгляд от смущающего лица девушки, я просовываю пальцы под трусы, где продолжаю проводить пальцами. Там становится все мокрее. Это последнее белье на теле я снимаю и кидаю назад. Встаю на колени и засовываю в дырочку сначала один палец, где его сжимают теплые стенки. Но все равно начинаю им двигать. Девушка издает новый звук за этот вечер: сладкий стон вырывается из её уст, что больше возбуждает меня. Тогда я решаюсь использовать второй, и она дергает своим телом от наслаждения. Ускоряя темп, двигаю пальцами и слушаю прерывистые стоны, но когда я их высовываю, девушка замолкает вовсе. Она приподнимается и, встав на четвереньки, ползет ко мне, виляя ягодицами, посматривая на мой член, который выпирает за джинсами. Я встаю, а та хватается за одежду и тянет вниз вместе с боксерами. Честно сказать, я почувствовал какое-то блаженство, свободу, ведь в этой всей ткани мне слишком жарко и становиться тесно. Я сел рядом, почувствовав дрожь в ногах, и девушка медленно скатывается на пол, перебираясь к моему освобожденному члену. Сначала я, а теперь она находится между ногами. Её тонкие пальцы нежно обхватывают орган и подносит ближе ко рту. Девушка словно гипнотизирует его, чтобы он стал слаще, и было приятнее сосать, но продолжать тянуть резину, видимо, не хочет. Робко высунув язык, незнакомка касается кончиком к головке члена, а потом делает им круговые движения. Я все это чувствую, я наслаждаюсь, я... к этим чувствам просто не в силах подобрать нужные слова, описывающие мое удовлетворение от происходящего. Откинув голову назад, понимаю, что постепенно схожу с ума. Она прикладывает губы к члену и берет в рот. Полностью. Я чувствую, как головка органа достигает её глотки. Медленно и неуверенно начинает сосать его, двигая головой в обе стороны. Я зажмуриваю глаза и мычу от удовольствия, но эта девушка решила меня добить окончательно, схватившись за мошонку и начиная с ней играть, одновременно работая языком. В области паха всё будто сжимается, и по стволу моего члена проходит что-то теплое. Я не могу просто спокойно, смирно сидеть. Спина выгибается вперед, и, наконец-то, ощущаю облегчение. Открыв глаза, вижу, как девушка рассматривает белую жидкость на своих руках и вытирает её с лица. Но тут же появляется хитрая ухмылка, будто говорит за нее: «Я тебя за это накажу». Незнакомка садится ко мне на колени и толкает вперед. Мое тело плюхается на мягкую поверхность и слегка отскакивает из-за пружин. Девушка резко берет член и садится на него. Почему-то в мыслях я кричу слово «нет», но остановиться уже невозможно. Нет пути назад.

***

      Утро. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь небольшой промежуток между двумя светло-бежевыми шторами, падают прямо на моё лицо. Открыв глаза, я вижу то же самое, что и в обычные дни. Скукота. Немного оторвавшись от кровати, в виски отдается чувство вонзающейся иглы. Меня охватывает жуткая головная боль — врагу такое не пожелаешь. Не стоило в первый же раз так много пить. Я обхватываю лицо ладонями и закрываю глаза, может, полегчает. Но, вспомнив, что сегодня мой заслуженный выходной, ложусь обратно, и, чтобы солнце не мешало, поворачиваюсь к нему спиной и закидываю ногу на вторую половину кровати, однако сразу же отдергиваю её назад. Я там что-то ощутил. В голову резко прибывает ещё одна волна боли, но уже вместе с воспоминаниями этой жаркой ночи. Мне страшно посмотреть на то, что рядом лежит голая девушка, но... Она лежит и сладко спит, сжав кулачок возле лица. Хочется погладить её волосы, но тело не позволяет приблизиться к ней. Я осознаю, какой ужасный поступок совершил: переспал с незнакомым человеком в отеле, имея при этом невесту. Хоть и было всего шесть часов утра, покидаю кровать, принимаю душ и переодеваюсь в свежую одежду, а ту убираю в стирку, заодно собирая и её вещи, аккуратно сложив их на кровать. В буфете стоит бутылка с водой. Найдя стакан и таблетку от головной боли, выпиваю лекарство и делаю такое же для незнакомки, поставив возле кровати, а под стеклянную емкость с жидкостью кладу сложенную записку: «Прости, но я женат. Уходи отсюда и больше не возвращайся».       Я спускаюсь на первый этаж и выхожу из отеля. В это время мало кто не спит. Скорее всего, за это я и люблю утренние прогулки. По пути захожу в магазин и покупаю себе холодный кофе и булочку с абрикосовой начинкой, чтобы хоть что-то попало в пустой желудок. Вообще, я иду, куда глаза глядят. Определенной цели нет, впрочем, как и в самой жизни. Чтобы спокойно позавтракать, я сажусь на лавочку. Надев наушники, откусываю булочку и запиваю. Жаль, что этот момент не может длиться дольше. Никто не беспокоит, никто ничего не говорит — можно спокойно посидеть в одиночестве и послушать ангельские голоса любимых исполнителей. Когда заглатываю последний кусочек завтрака, иду обратно в отель с надеждой, что та девушка уже давно ушла, ведь, если мы столкнёмся, это будет очень плохо.       Захлопнув за собой водную дверь, я на всякий случай пробегаю в раздевалку для персонала, чтобы не встретиться со своей ошибкой, и переодеваюсь. Тут я работаю не только официантом, но и посудомойкой, что не очень хочется признавать. По моему представлению, взрослый сын в семье, управляющей хорошим отелем, должен начинать вливаться в бизнес. Но почему мне предоставили лишь грязную работу, не подпуская к серьезным делам? Включив краник, тщательно намыливаю тарелку и сую под стремительную струю из-под крана. Тарелки, ложки, вилки, бокалы — все это тут должна стирать посудомоечная машинка, но эту роль ей предоставляют только после закрытия. Как говорит мать: «Руками отмоешь быстрее, да и посетители ждать технику не станут, чтобы покушать». Я беру очередную тарелку, но сзади кто-то подходит и кладет руку на моё плечо.       — Сынок, тебя зовет мама к себе, — говорит отец.       Я выключаю воду и, вытерев руки и поклонившись отцу, иду в кабинет.       Перед тем, как открывать эту самую дверь, я проделываю небольшой ритуал: закрываю глаза, задерживаю дыхание, собрав сначала в легкие много кислорода, и рукой держу ручку двери. Так мне становится хоть немножечко легче.       — Доброе утро, — говорю я сразу с порога.       — Да как ты вообще смеешь! — крик. Я ничего не понимаю, но слушаю дальше. — С каких это пор ты приводишь к себе шлюх? Ты совсем с катушек слетел? У тебя невеста, Минсок! Да чем ты думаешь вообще?       — Это не шлю...       — Не смей разговаривать со мной, — прерывает она меня. — Стыдно становится только от одной мысли, что сын занимался сексом с какой-то неизвестной девчонкой. Да Санхи это даже первая увидела! Езжай к ней, и разбирайтесь как хотите. Но свадьба чтобы была!       Поклон, и выхожу из этого проклятого места. Мама просматривала камеры, чего не ожидал. Я беру вещи и иду на остановку. Как на зло, идет дождь, но из-за мыслей о прошлой ночи вовсе забываю про зонт. Мне стыдно, неловко. Паршиво. Автобусы приезжают и уезжают, но нужного всё нет. Я разворачиваюсь и просто иду пешком до той самой квартиры, где живет моя всеми обожаемая невеста. В моих кроссовках целый всемирный потоп, одежда от воды становится тяжелее, а с лица течет вода, словно водопад. С каждым шагом мне всё сложнее идти, а в груди висит удушающий груз, который вот-вот потянет за собой вниз. Он не дает мне нормально вдохнуть побольше влажного воздуха. По коридорам подъезда раздается эхо шагов. С меня летят капли на ступеньки, как от дождя. По-моему, я и сам уже весь серый и мокрый, как этот день. Будто ходячая туча. Ключи от квартиры есть, но не со мной, а где-то в ящике возле кровати и то не точно, ведь давно не заглядывал туда. Мне, в принципе, он и не нужен. Я звоню в дверь, устало облокотившись о стену. Слышу, за дверью по полу шуршат тапочки, звук приближается в мою сторону, и возле уха щелкает замок. Открывает. Скрип двери режет слух, и в голове вновь жуткая боль. За порогом стоит Санхи и злобно смотрит большими заплаканными глазами, которые я когда-то сравнивал с пуговицами на старой потрепанной игрушке, затерявшейся где-то в моем родном городе в изветшалом доме. У Санхи, как и у этой игрушки, взгляд пустой, словно в ней нет души.       — Нам надо поговорить, — начинаю я.       — О чем? — тихо спрашивает она, отводя взгляд в сторону.       — Сама знаешь о чем. О нас с тобой.       — Я полюбила тебя, — резко начинает она, и в моем сердце что-то сжимается. — Тогда я тоже, как и ты, подумала, что это слишком странно и старомодно выдавать человека замуж против своей воли. Но после стольких дней, недель, месяцев я... я следила за тобой, и, знаешь, ты мне понравился. Неужели, у тебя до сих пор нет ко мне никаких чувств? — Я молчу. — Видимо, нет, раз переспал с какой-то девчонкой, о которой ничего не знаешь, а ко мне даже прикоснуться боишься.       — С чего ты вдруг взяла, что я её не знаю? — конечно, не знаю. Но откуда они могут знать про мою жизнь, если даже не пытались задать самые банальные вопросы, типа, «Как дела? Чем занят?».       — А откуда у человека, который сидит сутками напролет у себя в комнате и выходит только на работу, есть какие-то настолько близкие друзья?       — Прости, но я так не могу. Забудь об этой свадьбе, которую придумали наши родители. Это просто глупость. Прощай, — я разворачиваюсь и иду уже медленно вниз. Судя по мертвой тишине, дверь до сих пор открыта, а Санхи смотрит мне вслед.       День проходит долго и муторно за мойкой посуды. Я снова после рабочего дня иду к себе в комнату, и почему-то вспоминаются слова уже бывшей невесты. Я бы сделал всё, чтобы измениться, но не знаю как. По правде сказать, мне надоела эта жизнь. Она скучна, и каждый следующий день похож на предыдущий. Я считаю себя тупым, ведь не могу самостоятельно сделать выбор перед чем-то; не могу сделать первым шаг, и нужно посмотреть, что сделают другие, а затем пойти той же дорогой; не могу выйти в люди. Мне уже давно за двадцать, но по сей день продолжаю жить с родителями в дурацком отеле, который, по сути, перейдёт в мои руки. Но я этого не хочу. Никто никогда не спрашивал того, чего хочу я. Я просто считаю это своим долгом: делать то, что скажут.       Я сижу на кухне в сторонке в ожидании работы. После того случая с падением мать не пускает меня в зал обслуживать посетителей. На самом деле мне тут даже уютнее: все заняты своими делами, никто не наблюдает, и ни к кому бежать не надо. Я обворожительно смотрю на каждое ловкое движение повара. Вот она, моя мечта, о которой никто не знает. Каждый найдет в этом что-то странное, так что пусть эта тайна останется тем, чем является. Готовить умею давно, а в свободное время, когда я на кухне один, практикуюсь красиво украшать блюда на тарелке. Может, все-таки смогу преодолеть все свои страхи и открыть ресторан. Чонгук, помню, в ту ночь мне сказал о том, чтобы жить отдельно, самостоятельно. Думаю, он прав. Мне пора съезжать из этого дурдома. Но на это нужны деньги, которых, конечно же, нет. Сын обеспеченных родителей со статусом «нищий». Здорово, не правда ли? Ставлю себе цель — ещё одна подработка.       Сегодня моя смена на заправке. Сидя на одном месте возле колонок с бензином, я жду, когда подъедет машина. Уже около двух часов никого нет. Я подхожу к огромной доске под крышей возле магазина, на которой висят объявления. Прикладываю палец к списку и тяну им вниз, пока глаза бегают из стороны в сторону, пока не останавливаюсь на интересном. «Промоутер» — раздача листков, и платят тоже неплохо. От этого магазина работники всегда в забавных костюмах, так что, думаю, стоит попробовать, ведь никто моего лица не увидит, кроме владельца. Сзади издается сигнал машины — у колонки стоит дорогая иномарка, а водитель что-то орет. Я бегу к нему, спрашиваю, что заливать, и засовываю пистолет в бак. Мужчина вылезает и направляется в сторону магазина, а когда возвращается, бензин уже наполняет пустоту. Я вытаскиваю пистолет, и в этот же момент водитель проходит мимо меня так, что сильно задевает плечо, и я падаю вперед к машине, облокотив руку к стеклу, чтобы полностью не лечь на железо.       — Ты что творишь, тварь? — грубый мужской голос заставляет меня вздрогнуть. Я поднимаюсь и вижу длинную царапину, оставшуюся от пистолета. — Знаешь, сколько денег я вложил в неё?       Мне уже ничего не хочется знать. Человек разозлился из-за какой-то царапины. Эта груда железа ему важнее всего? Другой бы мог сказать: «Ничего страшного, всё в порядке». Но тот бросает в меня деньги и уезжает, оставив на меня жалобу.       Ближе к трем часам ночи я вхожу в отель и вижу тусклый свет. От любопытства направляюсь к единственному источнику света и вижу своих и Санхи родителей. Женщины плачут, а мужчины опустили головы вниз. Мама, видимо, чувствует на себе мой взгляд и поворачивается назад.       — Убийца, — говорит она. Я не понимаю её слов, просто молчу и прохожу вперед. Мать невестки сует мне сложенную бумажку и с трудом, сквозь слезы, говорит:       — Санхи разбилась несколько часов назад на машине, а в квартире я нашла эту записку.       Покорно взяв потрепанную бумажку, я расправляю её и начинаю читать:

«Здравствуй, Минсок! Знаешь, когда ты пришел ко мне... нет, когда ты впервые за месяц пришел домой, я обрадовалась, как щенок хозяину, который не появлялся долгое время. Но после того, как мы поговорили, и я закрыла дверь, на меня нахлынула ностальгия. Сидя в кресле с бокалом вина, вспоминала нашу первую встречу. Видел бы ты свое лицо, когда я впервые появилась в жизни вашей семьи! А ты помнишь, как мы с родителями пошли в аквапарк, и ты там упал в фонтан, когда я тебя напугала? Тогда мы все посмеялись от души. А помнишь, как мы вдвоем оказались на самой высокой точке колеса обозрения, и аттракцион внезапно остановился? Мне тогда стало страшно, и ты утешал меня со словами, что все будет хорошо, а потом рассказывал интересные истории. Жаль, я не помню их содержание, зато живот болел от смеха здорово. Может, эти дни для тебя не самые светлые, в этом ничего веселого не находишь, зато мне было хорошо рядом с тобой. Впрочем, это уже не важно. Ведь, если ты это читаешь, меня в живых уже нет. Да, ты говорил, что суицид — не выход из положения, так поступают слабые люди. Я старалась выглядеть перед тобой сильной, но наедине с собой не получилось. И есть к тебе просьба: пожалуйста, не забывай обо мне, найди ту, которую полюбишь, и будь с ней счастлив. Я верю, ты добьешься того, чего желаешь. И пообещай мне, которой уже нет, что не наложишь на себя руки, как и я. Борись за свое счастье и чаще улыбайся, ведь твоя улыбка это то, что может спасти человека от грусти.

С любовью, твоя Санхи»

.       Слезы хотят наполнить мои глаза. Давление на грудь и на горло мешает дышать. Я задыхаюсь. Снял бы с себя ту петлю на шее, но не могу. Она затягивается всё туже. Скомкав в руке письмо, я встаю напротив матери Санхи и падаю на колени. Склоняю голову на землю. Это мой первый низкий поклон в жизни. Взрослые что-то говорят, вроде бы заставляют встать, но не могу: тяжёлый груз держит жалкое тело на дне, слезы всё равно скатываются на ладони. Я пытаюсь остановить кровотечение души и встаю с пола, а, уходя, говорю:       — Простите меня, пожалуйста... но я устал сегодня. Пойду в комнату. Всего хорошего.       Позади слышу лишь всхлипы. По-моему, им сейчас без разницы, есть я или нет в данный момент рядом. Впрочем, это и к лучшему. Я поднимаюсь по лестнице, медленно перекидывая ноги со ступени на ступень. В такой ситуации единственное, что может снять стресс, — небо. Дверь, ведущая на крышу, на удивление, открыта. Видимо, забыл в прошлый раз закрыть. Я выныриваю из коридора и шаг за шагом подхожу к краю крыши, огороженной простым забором. Облокотившись о него, тело немного наклоняется вперёд. Я расправляю руки, закрываю глаза, и ветер со всей силой бьет в лицо, раскидывая пряди волос. На улице холодно, луна нагоняет тоску. Я так люблю это время суток! Никого нет. Ни-ко-го, кто может услышать плачь моего сердца. Еще совсем немного, и оно окончательно разлетится на острые осколки, которые разорвут душу.       — Почему ты умерла? — шепчу я, смотря на черное небо, поглощающее мои слова. — Зачем ты сделала это? — выдыхаю громче, чтобы стало легче, но и этого мало, совесть съедает меня всего, что слезы начинают скатываться по щекам, оставляя мокрые дорожки. — Это я должен умереть... — завываю с каждым разом всё громче и громче в надежде, что услышу ответ. Но ответа нет. И никогда не услышу.— Лучше умереть, нежели оставаться всю жизнь в тени и мучиться... — я перекидываю каждую ногу через забор, крепко обхватив перила руками. От одного взгляда вниз голова начинает кружиться. Я захлебываюсь в собственных слезах, стоя между жизнью и смертью. Прости, Санхи, но я не могу дать это обещание. Делаю шаг вперед, нога висит над пропастью. Давление на ногу чувствуется, её тянет вниз по закону Ньютона. Закрываю глаза и опускаю руки...       — Привет, — знакомый голос ударяет в спину, словно много маленьких иголок впиваются в кожу. — Знаешь, я тут подумала... Мне немного страшно умирать одной. Давай вместе?       Ноги окаменевают. Я не один? Боюсь узнать кто это, боюсь увидеть там свою ошибку. Лучше сейчас же сделать точный шаг вперед, но инстинкт самосохранения говорит «стоп». Я обратно хватаюсь за забор. Тело дрожит от страха, однако я разворачиваюсь спиной к смерти и вижу красивую девушку; лунный свет освещает её бледную кожу, придавая особое очарование. В заплаканных глазах отдаётся некий блеск, отражающий всю мою вину.       — Суицид — не лучший выход из ситуации. Это путь слабых людей.       — Странный ты. А кто там тогда за забором стоит? — я прихожу в себя и быстро перепрыгиваю на место, пока жалкое тело не упало и не утонуло в крови.       — Порой голодный желудок не дает нам здравых мыслей, — выдаю я и слышу, как в желудке девушки раздается взрыв вулкана. — Пошли, я тебя угощу.       Она спасла мне жизнь. Зачем? Я прохожу мимо неё, оглядываясь назад, чтобы утвердиться в том, что она идёт за мной. Будь та ночь не связанна с этой девушкой, будь она голодная, я проигнорировал, но по-любому остановил от неверного шага. Сейчас я чувствую огромную вину перед ней. Может, смогу попросить прощения, спокойно обговорить и прийти к мирным соглашениям. Мы входим в лифт. Я вспоминаю, как прижимал её к той зеркальной стенке, и чувствую, как в лицо ударяет жара — кажется, оно покраснело. На первом этаже уже никого нет — родители уже успели разойтись. Я включаю свет и усаживаю девушку за барную стойку. Взяв некоторые ингредиенты, встаю напротив неё.       Под рукой у меня уже почти готовый торт, в котором не хватает некой изюминки. Я стелю салфетку и держу над ней бумажную трубку, а другой рукой нажимаю на бутылку, из горлышка которого струей выходит шоколад, покрывая трубку сначала одной полосой вдоль, а затем несколько поперёк; и сверху белым шоколадом. Пока делаю украшение, я не осмеливаюсь смотреть на девушку. Заостряю внимание на процессе, стараясь не допустить ошибку. Шоколад быстро остывает и падает на салфетку. Украшение кладу на торт и протягиваю тарелку девушке.       — Надеюсь, тебе понравится. Приятного аппетита.       Она с удивлением смотрит сначала на торт, потом на меня. Я знаю, она начнет в мыслях обсуждать меня с отрицательной точки зрения, но её тихую благодарность мне всё-таки удается уловить. Пока убираю мусор, до меня доходит, что впервые приходится вот так «общаться» с девушкой. Я понятия не имею, как и о чем разговаривать. Ладони потеют то ли от страха, то ли от переживания. Не успеваю вытереть их о брюки, как они снова становятся мокрыми. Тусклый свет ещё больше начинает нервировать меня, не могу найти себе места. Такое ощущение, будто заперли в клетке с хищником. В итоге я встаю напротив неё. Страшно посмотреть ей в глаза — отвожу взгляд в сторону, будто пытаясь что-то найти, но вздрагиваю от её короткого покашливания и снова слышу «спасибо». Меня так и тянет ответить обычным «пожалуйста», но за что снова эта благодарность? Её слова вводят меня в ступор.       — Прости, — тихо выдавливаю из себя в надежде, что она примет мои слова и быстро уйдёт.       — Что отказал мне в содействии? Если хочешь, мое предложение в силе. Мы и сейчас спрыгнуть можем, пока не поздно, — она немного тормозит, будто на что-то отвлекается. — Или пока не рано. Ну, ты меня понял.       — Н-нет! — я поворачиваюсь к ней и вижу, как этот твердый взор пилит меня, будто говорю что-то не то. Наверное, она приписала меня к умственно отсталым людям. Я мну от волнения каждый палец, пытаясь собраться с мыслями. — Я про ту ночь... — мой голос становится все тише и тише, видно, стараюсь быть неуслышанным.       — Чего? — её ответ меня, однако, в какой-то степени радует. Либо я её сейчас путаю с другой, либо она тогда напилась до беспамятства. И вероятность велика у второго варианта.       — А-а-а... — протяжно вылетает, пытаюсь подобрать нужные слова. — Ничего. Я просто спать хочу, вот и туплю. А почему ты решила убить себя?       На мои плечи падает груда ответственности, словно должен защищать это хрупкое создание. За короткое время, что мы тут находимся, я понимаю, что она, похоже, старается не показывать обиду на этот мир, надев маску той девчонки, которая ничего не боится. Показывая свою смелость — заставляешь испытывать страх или удивление других. Но если человек однажды выбрал себе путь к смерти, то он обязательно вернется к нему. Я обязан отдать ей долг, дабы загладить вину. Я должен её спасти.       — Не твоё дело, — резко отвечает она.       Этот разговор всё больше напрягает. Я чешу затылок, периодически тяну волосы, чтобы как-то отвлечься и успокоиться. Я присаживаюсь напротив неё и облокачиваю голову о руку, использовав её в качестве подставки. Всякое желание что-либо спрашивать пропадает. Она, кажется, не в настроении, и это выглядит страшно. Будто вот-вот съест за ещё какое-нибудь слово. Я отвожу взгляд в сторону и вспоминаю о смерти Санхи. Мне слишком грустно.       — А ты? С чего вдруг помирать решил?       — Просто этот жестокий мир лишает жизни не тех, кого надо. — Тебе вообще домой не пора?       — Вообще пора, — кивает она и выдает: — так что отвези меня домой.       Меня поражает её нескромность. Она просто так сказала, будто я обязан отвезти её домой без всяких «пожалуйста». Я стараюсь более спокойно реагировать на такое и говорю:       — У меня нет машины. Предлагаю прогуляться.       — Валяй. Только если устану — сам меня на спине нести будешь.       Я выхожу из-за стойки и иду к выходу. Пока девушка не видит моего лица, я закатываю глаза и поворачиваюсь, давая знать, чтобы она уже пошла. Выбравшись на улицу, она вырывается вперёд, а я, скрепя сердце, иду следом, воткнув в одно ухо наушник и спрятав руки в карманы. Надеюсь, она живёт недалеко.       — Эй, дядька! — она резко поворачивается и выдает: — шевели булками! За меня мама небось волнуется уже!       — Я не так уж и стар для дядьки, — подхожу я ближе. — Может, познакомимся?       — Ну, откуда мне знать, дядька ты или нет? — она пожимает плечами и идет дальше. — Имени своего не скажу, номер тоже не дам. А тебя как звать?       — Так сложно просто имя сказать, что ли? Минсок, — я прибавляю шаг и выхожу вперёд, уже приготовленный услышать что-то от неё дерзкого, но на пару секунд навеивает тишина.       — Дженни. Дженни Ким.

***

      Вновь открываю глаза, совсем не готовый встречать новый день, новые проблемы. Знаю одно: сегодня моя жизнь немного изменится, получив новую работу, если получу её вообще. Я выпиваю кофе, одеваюсь и иду искать адрес, который написан на потрепанной бумажке. Из головы не вылетает образ Дженни, словно стрела глубоко воткнутая в дерево, которую можно вытащить только с помощью долгого упорства и физического труда. Следуя по записке, я быстро шагаю в сторону магазина, оказавшемся не так уж и далеко от отеля. Зато мое представление совсем не близко к реальности. Мужчина средних лет оценивает меня взглядом с ног до головы, делает задумчивое выражение лица и дает листок с правилами, сказав невнятное «Костюм в кладовке», и махает рукой, указывая в какую сторону идти. Я удаляюсь прочь после поклона и нахожу весьма неудовлетворяющий меня костюм. Обычная желтая шляпа со странным красным цветком, который чуть ли не тыкает мне в лицо — слишком длинный стебель. И такой же желтый комбинезон с лямками. Я до этого дня думал, что буду полностью закрытым, спрятанным от общества под маской, но нет. Хочется отказаться, но если сделаю это, то не прощу себе никогда. Как сказал мой новый работодатель, я могу начинать с завтрашнего дня. Я ухожу отсюда с подпорченным настроением, направляясь обратно в отель.       Наступивший долгожданный рассвет дает знать о новом дне, собравшись с духом, я беру с собой только телефон и немного денег. В обед яркая дневная звезда высоко держится на небе и печет головы гуляющих. Сегодня слишком жарко, может быть, это и хорошо, что у меня такой костюм. Я, переодетый в простую одежду, улыбаюсь так же ярко, как это солнце, ну, по крайней мере, я пытаюсь. Не знаю, как это выглядит со стороны. Протягиваю каждому прохожему листок с рекламой. Работа началась не так, как себе представлял перед сном. Мне было страшно, руки тряслись, протягивая листки, от волнения жарко, а тут ещё термометр показывает за тридцать градусов. Но сейчас я пытаюсь настраивать мысли на положительный лад, и это очень-таки помогает отвлечься от переживаний. Я ловко сую листки — кто-то берет, кто-то проходит мимо. Бывает, что дети подходят ко мне, чтобы немного развлечься. Их я не так уж люблю, но миловидные лица и поведение забавляют, я могу пойти на встречу и заговорить с ними. С мелкими легче держать общение, нежели с более старшими. Я приземляю с плеч ребенка, который сам попросился забраться выше, не вслушиваясь в слова матери, и сую листок следующему человеку. Красивые пальцы с ухоженными ногтями обхватывают его, и прохожий останавливается на месте, не забирая, не выкидывая макулатуру. Я смотрю исподлобья и вижу перед собой Дженни.       — Привет, — говорю, не отводя взгляд от её глаз, и до сих пор держу листок.       — Пути Господни неисповедимы, — хмыкает в ответ.       — Это точно, — вздыхаю я и, увидев еще одного прохожего, быстро сую листок, дабы побыстрее избавиться от этой стопки. Почему-то мне неловко смотреть ей в глаза, так что стараюсь смотреть в сторону, будто бы замечая что-то.       — Раз судьбе угодно, чтобы мы с тобой встретились, то давай сходим в кафе? Я бы поболтала с тобой сейчас, но мне бежать уже надо. Мне что-то подсказывает, что мы все равно снова встретимся. Раз так, то я хоть подготовлюсь. Не горю я желанием снова представать перед тобой в образе размазни, как было в первую встречу.       — Ох, почему бы и нет. Я освобожусь где-то ближе к семи, так что... — я просто не верю в то, что меня девушка пригласила в кафе. А вроде должно быть наоборот... как мужчина я должен тоже что-то такое сказать. — Давай в кафе на конце этой улицы? Называется "The North Star".       — Да-да, отлично, — она смотрит на часы, а потом на листовку, которую продолжаю крепко держать в руке. — Давай мне штук десять.       Сначала я не понимаю, зачем ей нужны листки, и вопросительно поглядываю на нее, а потом даю то, что попросила, хотя сомневаюсь в своем поступке. На краю одной из них Джен пишет свой номер телефона, время и адрес встречи. Послав мне воздушный поцелуй, убегает.

***

      Я заскакиваю в цветочный магазин и покупаю там небольшой букет из желтых и красных альстромерий, обладающих приятным, нежным и легким ароматом; и небольшие трогательные цветочки выглядят очень необычно, с какой-то тропической экзотикой. Продавщица сказала, что они хорошо подойдут для девушки, у которой хочу попросить прощения. Хоть Дженни не помнит меня, но в моих воспоминаниях этот опечаток останется навеки, и загладить эту вину хоть как-то надо, пусть так и скрытно. Я захожу в кафе и сажусь за столик. Полчаса, час, два. Стрелки на часах быстро нарезают круги, а её всё нет. Уже выпита третья чашка зеленого чая. Попробовал несколько раз ей позвонить и написать, но она не отвечает. Может, появились какие-то срочные дела? Не спроста так она торопилась сегодня. Я беру букет и ухожу, одновременно написав Чонгуку сообщение.       Устав находиться долгое время в обществе, я прихожу домой, и мама заявляет о том, что завтра после полудня будут похороны Санхи, и я обязан находиться возле неё. Я принял холодный душ, на вешалке уже висит черный костюм, подготовленный к прощанию с бывшей невестой. Теперь лежу в кровати, пытаясь заставить себя уснуть, однако, скорое событие забыть никак не могу, оно не дает мне покоя.       Вновь солнечный день. Он никак не подходит к похоронам. Немного бы сырости и серости к этому черному дню. Все целуют бледное бездыханное тело, проливая на него литры слез. Я стою возле Санхи. Её раны после автоаварии скрыты макияжем, глаза закрыты. Черные чуть волнистые волосы лежат на белой ткани, усыпанной лилиями, руки лежат на животе, пальцы сплетены. Все тут одеты в черном, а она — в белом. Словно лебедь среди ворон. Я целую лоб Санхи и тихо говорю, хоть больше не слышит меня: «Обещаю, я никогда не забуду тебя». Выйдя на улицу, чтобы побыть наедине с тишиной, слышу звонок телефона. Не успел поднять трубку, как абонент тут же начинает разговор:       — Привет. Прости, что отвлекаю. Ты просил же новую работу тебе подыскать? Я нашёл тебе кое-что, сейчас пришлю по электронке, посмотришь.       — Спасибо, выручаешь, — произношу я, пытаясь не показывать горечь после прощания с Санхи.       Чон бросает трубку, сказав, что сейчас очень занят. Попрощавшись с родственниками умершей и с ней тоже, я ухожу домой, не выдержав тяжелую атмосферу на похоронах. Там я открываю ноутбук и ищу сообщение друга. На одной из длинных улиц, где любят гулять иностранцы и влюбленные парочки, оказывается, можно расположиться с красками и рисовать на лицах детей то, что они пожелают. А Гук знает, что мне по душе. Он не раз замечал, что я люблю рисовать какую-то фигню в блокнотиках или на салфетках. И вновь работа на улице с людьми. Но шансом нужно пользоваться. Выждав время, я спускаюсь на первый этаж. На этот раз мама разрешила мне вернуться в зал и продолжать обслуживать клиентов, так что, надев форму официанта, словно сменяя очередную маску, выхожу на работу. Однако людей тут мало, что и ожидалось. Встав возле барной стойки, я разблокировываю одним движением пальца экран блокировки на телефоне и пишу сообщение Дженни: «Ты в порядке?». Бармен протягивает мне чай, от которого делаю глоток. Позади слышится звон колокольчиков, и я на автомате протягиваю меню, не глядя на пришедшего.       — Привет, — говорю я стоящей передо мной Дженни, которая одаривает в ответ милой улыбкой.       — Как в прошлый раз, — она облокачивается локтем о стол, проигнорировав протянутую книжку. Я киваю и прошу повара тот самый торт.       — Что-то случилось? — задаю вопрос, вспоминая её вчерашнее исчезновение.       — Прости. Я... — отводит взгляд и выпаливает: — дела были. Посидишь со мной?       — Да, конечно, — киваю головой и приношу тарелку с выпечкой, которую подготовил повар. Бросив блокнот на гладкую поверхность, устраиваюсь рядом, встав лицом в сторону двери. За ней, как на зло, появляется силуэт двух людей — родители приехали с похорон. Мать, заметив меня, подзывает жестом руки. — Прости, я скоро. — Подойдя к ней, я выслушиваю жалобы, что раньше времени ушел с похорон. Не успеваю попросить прощения, как она сразу же выдает: «Ты снова с этой шлюхой? Поверить не могу. Санхи умерла, и уже приводишь левую девчонку. Интересно, на что же ты ещё способен?». Не успела рана зажить, как мне наносят новую. Сердце сжимается — больно. Мать уходит, а я с опущенной головой возвращаюсь, однако, широко улыбаюсь и смотрю на Джен, которая сходу спрашивает:       — Чего это она взъелась? — прожигает меня взглядом, забивая по обе щеки торт. От одного её вида мне становится тепло.       — Да ничего особенного, мать всегда чем-то недовольна. Забудь про это, — мне как-то неловко, что Дженни стала свидетелем этого неприятного инцидента.       Время после похорон, на удивление, очень приятное. Возможно, из-за присутствия Дженни. Рядом с ней как-то легко, просто, словно знаю долгое время. По дружелюбному общению я даже подзабыл о прошлых проблемах. Она смогла отвлечь меня от реальности, к которой не хочу возвращаться, её милая улыбка заставляет таять от умиления, а голос засаживается глубоко в душе. Я тону в её очаровании, кто-нибудь, бросьте мне спасательный жилет, я боюсь привязаться к ней сотнями нитками, что однажды могут порваться.

***

      Наконец-то жара спала, и можно легко стоять на улице. После двух часов работы избавился от половины того, что имел. Я внимательно слежу за каждым человеком, словно хищник, видимо, привычка из средней школы так и осталась со мной. Маленькая девочка, на вид, может, лет девяти, стеснительно смотрит на меня, иногда пряча глаза, крутясь возле матери. Почему-то она напоминает меня в детстве. Я достаю из кармана сосательную конфету со вкусом малины и даю девочке, присев на корточки, чтобы быть на её уровне. Она робко протягивает руку и берет конфету, крепко сжимая в маленький кулачок. Я улыбаюсь и глажу по голове. Как только те ушли, продавщица, работающая в этом магазине, вышла на улицу, пока нет покупателей.       — А у тебя неплохо получается иметь дело с детьми. Когда вижу, как ты с ними возишься, у тебя на лице такая довольная улыбка. Никогда не думала, что увижу молодого человека, который будет светиться от счастья при виде детей. Не то, что мой сын, эх.       Её слова поднимают мне дух. Я наконец-то услышал в свою сторону что-то ободрительное и доброе. Мое тело так и переполняется энергией, и я готов ещё стоять и раздавать листки, но время поджимает — оставляю остатки бумаги на полочке вместе с костюмом и бегу получать свою новую вечернюю подработку.       Войдя в какое-то помещение, похожее на небольшую комнатку, подхожу к стойке и спрашиваю девушку о работе. Та отправляет меня в кабинет, к которому идти через коридор справа. Постучав в дверь и получив разрешение, я захожу и присаживаюсь возле стола, где сидит женщина.       — Здравствуйте, — начинаю я. — Я по поводу работы художника, чтобы...       — Замечательно, тебя-то я и ждала, — прерывает меня. — Иди за мной, — она встает и выходит из кабинета, а я за ней. Через минуту мы оказываемся где-то, что напоминает большую гардеробную. Женщина достает какую-то одежду и бросает на кожаный диванчик. — Возьми это себе домой, постирай и примерь. Если будет велик, то подшей. Завтра после обеда приходи на курсы. Будешь учиться делать цветочки, мечи и всякое такое.       — В смысле? — поднимаю брови от удивления и стою ошарашенный, смотря на костюм клоуна. Делать «цветочки, мечи и всякое такое»?       — Место художника уже занято, а нам нужны развлекательные люди. Завтра покажешь на что способен.

***

      Предупредив мать, что меня не будет где-то до вечера, я ухожу на эти гребаные курсы, которые представляют из себя обучение, как делать из шариков различные фигурки и как вести себя с детьми. Шарик за шариком лопается и улетает. С помощью насоса я надуваю сосиску и кручу её, пытаясь сделать шляпу пирата. На мой взгляд, это проще других фигур. Мозг сегодня впитывает большое количество знаний, такие как: свисток должен быть спрятан за зубами, чтобы его не было заметно, он нужен для того, чтобы просто издавать звуки смеха, и привлечения внимания; лучше при работе качаться взад-вперед, потому что при движении всего тела людям не так скучно смотреть на тебя, как считает учитель; почаще улыбаться и смеяться над людьми, потому что клоун — проказник, который любит много смеяться и издеваться над другими. Полная противоположность меня.       Вернувшись в свою комнату, из пакета вываливаю кучу разноцветных шариков и насос для них. Я вдохновился своим учителем и теперь пытаюсь отработать ту же ловкость рук, как у него. После часа мучений я ложусь на кровать и ищу в телефоне контакт Дженни. «Привет. Как ты?» — отправляю сообщение и держу над собой ярко светящийся экран гаджета, ожидая ответа. Вроде бы фильм «Хатико» давно был отснят. Так почему я чувствую себя чертовой собакой?

***

      Спустя сутки, которые так же начались и закончились, как и предыдущие, я стою и пытаюсь тренироваться сплетать шарики меж собой. Позади слышится скрип дверей. Мама стоит за порогом и смотрит на меня как на какого-то отброса.       — Тебе что, заняться больше нечем? — спокойным голосом говорит она. — Чем это ты занят?       — Я устроился на работу, вот и учусь делать игрушки из шариков.       — Стоп, стоп. Хочешь сказать, что мой сын работает клоуном? Иди лучше посуду помой, бестолочь.       — Прошу прощения, однако, я вынужден отказаться и уволиться.       — С чего...       — Я уже взрослый и могу жить так, как захочу, — впервые перебиваю кого-то, причем мать, а не чужого человека, высказав свое мнение. Достижение? Не знаю. Но появляется некое смешанное чувство гордости и стыда.       На её лице можно наблюдать гнев. В ярости она уходит прочь, оставив меня одного с шариками.       Интересно, а как там Дженни? Всё ли у неё в порядке? Я бросаю всё это дело и выхожу на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. Думаю, настал мой звездный час, собственный путь взрослого и самостоятельного мужчины. Я закрываю дверь и начинаю собирать все нужные вещи в большую сумку: одежда, ноутбук, шарики и ключи, валяющиеся уже не первый месяц в тумбочке — вроде бы всё, что мне необходимо. Ближе к ночи оставляю для матери записку о том, что уезжаю, чтобы она меня не тревожила, и вызываю такси. Ночь холодна, изо рта даже вылетает еле заметный пар.       Я быстро вбегаю в подъезд и поднимаюсь по лестнице к квартире, которую открываю ключом. Никогда не думал, что придет это время, и буду засовывать его в скважину. Дома тепло. Тут настолько уютно и приятно, что не хочется уходить. На полочке стоит рамка с фотографией, где мы с Санхи вместе. Под стекло она засунула красную бумагу с красивой надписью «I love u». Я кладу рамку лицом вниз, потому что не могу больше на это смотреть. Я всё ещё чувствую свою вину, ведь если бы не я, то она была сейчас жива. Все её вещи уже успели убрать из квартиры. В пустые полки я располагаю свои и ложусь на аккуратно заправленную кровать.       Я не заметил, как провалился в сон. Открыв глаза в свои обычные шесть часов утра, понимаю, что мне никуда не надо идти: ни мыть посуду, ни обслуживать клиентов после открытия. Сразу после сна заправить постель мне не стоит труда, хотя обычно мне лень делать это вовремя. Я не чувствую себя тут как дома, хотя он считается моим. Я тут словно гость.       Сварив и выпив чашку кофе, беру шарики и мастерю два цветка.       — По-моему, ничего так. Мне нравится, — говорю с самим собой, чтобы хоть как-то развеять тишину.       После увольнения из отеля есть больше времени на поиски новой работы, при этом хозяин магазина обрадовался, узнав о моем положении, и увеличил объем рекламы в моих руках. С обеда на несколько часов я выхожу на улицу, улыбаюсь, сую листки. Раньше игноры со стороны прохожих придавали мне боль, ведь никто не желает быть отверженным. Однако в последнее время это меня не так волнует. Я начинаю понимать других, понимать то, о чем они думают, хоть иногда тяжело принимать реальность. Мир не без добрых людей, кому-то я улыбаюсь искренне, не думая о том, как сейчас выгляжу, что могу сконфузиться. После тренировок на так называемых курсах клоуна я начинаю понимать одно из важнейших правил этого мира: если над твоим провалом смеются, улыбайся и смейся так громко, будто от этого тебе тоже смешно. Люди всё равно быстро забудут о тебе, ведь у них свои проблемы, которые туманят все прошлые и неважные воспоминания. А я, как дебил, бьюсь головой о стену, перебирая в мыслях все мелкие неудачи, как момент с падением и стиркой пиджака в отеле. Другой бы на моем месте просто улыбался, представляя смешное красное лицо мужчины, его грубый голос, срывающийся на более низкий и начиная рассказывать другу: «А был такой момент забавный».       Ближе к вечеру я доказываю учителю, что с помощью нескольких часовых тренировок дома могу начинать работу.       — Ты хорошо постарался, Минсок, — добро говорит мужчина, положив руки на мои плечи. — Помнишь все правила, что я тебе рассказывал? — я дергано киваю головой, чувствуя предстоящую ответственность. — Тогда иди переодеваться, скоро наступит твой звездный час.       Я не замечаю под ногами землю. Такое неповторимое ощущение чего-то воздушного, хоть на душе висит огромный груз волнения, что должен твердо держать на поверхности. Шаг за шагом я оказываюсь все ближе к пустой сцене. Костюм клоуна, к слову, очень прост, схож с промоутером: мягкий красный цилиндр, который очень легко мнется, кофта с короткими рукавами, чтобы не мешались для работы, огромные просторные штаны, куда можно спрятать что угодно. Больше ничего для счастья не нужно. Ткань на ощупь приятная, однако, плотная, отчего становится душновато сразу. Идя рядом с учителем и пропуская мимо ушей все его слова, я ловлю на себе множество взглядов и прислушиваюсь к разговору людей, привлекая их своей яркой и необычной одеждой. Вряд ли кто-то может догадаться с первого раза, что идет клоун, ведь у меня нет ни забавного грима, ни красного большого носа — современный и скромный клоун. Я выпрашиваю себе секунду времени перед началом и звоню Дженни. Женщина на проводе вновь твердит что-то про «абонент не доступен». Меня не успокаивает мысль о том, что Дженни могла сделать с собой что-нибудь, вдруг она вернулась на путь к самоубийству? В её черных глазах я часто видел пустоту, много грусти и одиночества, хоть она могла улыбнуться или нахамить. Она мне не показывала истинных, настоящий чувств. Она сильная снаружи, но слаба внутри. Как Санхи. Пожалуйста, пусть у этой дурехи будет все хорошо. Зов учителя заставляет меня вернуться, и я удобно располагаюсь в пустующем месте, готовясь к представлению людей. Учитель прячется за деревом, облокотившись о него плечом и наблюдая за моим дебютом. Глаза закрыты, спина ровная, глубокое дыхание. Чтобы не замечать шум вокруг себя, напеваю спокойную мелодию из английской песни, что часто пою себе под нос, когда один. Честно, это как-то помогает. Я вытаскиваю из тряпочной сумки, которая висит на поясе, шарик и, начиная покачиваться и свистеть свистком, надуваю его. Я заострил внимание на работе, придавая материалу нужную мне форму. Скрип шаров немного режет слух, но при качании тела свист, издающийся из рта, прикрывает его. Довольный своим готовым цветком, я поднимаю его выше головы, пытаюсь показать его всем. От этого обычного достижения меня почему-то накрывает гордость, но увидев любопытных детей и их родителей возле меня, я начинаю теряться. Гордость резко переходит в волнение смешанное со страхом, и ищу учителя глазами в надежде получить от него некую поддержу или совет. Он прикладывает пальцы к уголкам губ, показывая большой палец вверх. Поняв его послание, я неловко улыбаюсь, и яркие светящиеся глазки детей завороженно смотрят на меня. Я протягиваю одной девочке шарик и смеюсь с помощью свистка. Издающийся из него писк настолько забавляет меня, что хочется делать подобное еще. Я достаю еще один шарик, и он быстро превращается в пиратскую шляпу путем мерки головы мальчика, которому решил подарить. Когда она стала готова, я одеваю её тому и залезаю рукой в сумку. Зеленый шарик надувается в длинную сосиску, и я даю поддержать шарик девушке, которая с вниманием следит за происходящем. Однако его, конечно же, не завязал. Та аккуратно охватила пальцами надутый шарик, и он сразу же вылетает в сторону. Я издаю громкий звук смеха и прикладываю руку на живот, дергая плечами. В голове на секунду мелькает мысль, что она обидится и уйдет, однако в ответ смеется. Я никак не ожидал подобной реакции, и это радует. Кажется, я счастлив, как ребенок конфетке, но Дженни... Как я не стараюсь быть веселым, это очень трудно.       Получив огромное удовольствие и наслаждение от двухчасовой работы с единым перерывом, я переодеваюсь и беру в руки телефон, заходя в «вызовы». Неимоверное количество звонков, и все пропущены. Конечно, мы знакомы где-то неделю, но мысли о ней не дают мне покоя, как и о смысле жизни. «Аппарат абонента вык...» — в ярости бросаю трубку, до тошноты наслушавшись голос оператора. Я, примерно прикинув путь, сажусь на нужный автобус, если это вообще именно тот. Сидя у окна, смотрю на город, который накрыла ночная мгла. Чёрное полотно, нависшее над землёй, кажется таким пустым. Там я замечаю какую-то звезду; она быстро и ярко моргает, словно учащенное сердцебиение, и угасает. Говорят, каждый человек привязан к звезде, и если он умирает, то исчезает и она. Миф это или реальность, не знаю, но мне становится жутко. Автобус останавливается, и я выхожу, тревожно глядя по обе стороны. Не помню, где живёт Дженни. Сначала я посчитал ненужным запоминать её адрес, и за это теперь себя корю. Дорога впереди раздваивается. Интуитивно выбираю путь, доверившись голосу сердца, как бы это банально не звучало. В тёмном неосвещенном закоулке где-то в углу рычат коты, с крыши падают капли на уже большую лужу, тихо — идеальное место для представителей опасности и безжалостности. Вроде бы, по новостям говорили, что в этом районе немалое количество маньяков — даже не удивляет. Дорога ведет только вперёд, и я выхожу на перекрёсток, где медленно, кажется, с усталостью в ногах идёт пожилая женщина с пакетами. И вздыхаю, поняв, что вряд ли смогу вспомнить её дом. Против своих сил и застенчивости я подхожу к бабуле.       — Добрый вечер, может, Вам помочь? — вопрошаю я, заметив, как скоро выпадет пакет с рисом. Оценив меня взглядом, она протягивает сумку, и на лице расплывается добрая улыбка, которая создает ещё больше морщин на лице.       — Буду очень признательна, молодой человек. Ступай за мной, — её дрожь в голосе взбудораживает меня. Киваю головой и иду наравне с ней мелкими шагами. — Сегодня вечер не такой, как прошлый. В нем как-то больше тяготеющего давления, — она прокашливается и продолжает: — но чаще всего люди сами создают себе такое явление, а потом и жалуются, — она как-то хитро смеётся, протирая глаза платком. — Я вижу, ты очень волнуешься за кого-то, не можешь сделать важный для себя шаг, — я внимательно выслушиваюсь в её слова и начинаю делать поверхностные выводы. — Расслабься, напряжение всегда мешает здраво мыслить. Делай то, что считаешь нужным. Представь, что ты один и ни на кого положиться нельзя, — я замечаю на себе её добрый взгляд и прихожу в себя. — Мы на месте. — Быстро оказавшись на месте, я отдаю сумки. — Спасибо большое, а то уже спина да ноги болят от невыносимого груза. И, да, Вам в тот дом надо, — она протягивает короткий в морщинах палец, указывая на следующий дом.       Взглянув туда, я заметил знакомый забор с узорами бамбука на воротах. Я ошарашено перевожу взгляд на бабулю и понимаю, что она была свидетелем моей душевной прогулки с Дженни. Она меня запомнила.       — Спасибо большое, — низкий поклон, и прибавляю: — всего Вам хорошего, берегите себя.       Захожу через двор к дверям и туго нажимаю на кнопку. Внутри слышится мелодичный звонок, и дверь открывают. Передо мной стоит женщина с полотенцем на плече. Где-то с левой стороны исходит звук шипящего масла.       — Здравствуйте, — начинает первая женщина.       — Здравствуйте, я к Дженни. Она дома?       — Да, а ты её друг? — я киваю. — Проходи на второй этаж. Там один поворот, первая дверь справа.       Как я понял, это была её мать. Они даже чем-то похожи. Те слова, что Джен у себя в комнате, радуют меня как никогда. Я уже начал переживать... Постучав в дверь, последовала тишина.       — Дженни? Что случилось?       — Убирайся, — хрипит она в ответ за дверью. — Уходи. Видеть тебя не хочу!       — В смысле? Можешь объяснить, в чем дело?       — То есть, ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? Хочешь сказать, что не узнал меня еще тогда на крыше? — дверь передо мной резко отдергивается назад и черные огоньки смело заглядывают мне в глаза. — В ту ночь это был ты. Я знаю. — шипит сквозь зубы. Я закрываю глаза и понимаю, что игра окончена.       — Я... — отвожу взгляд в сторону. — Прости. Да, я все знал... прости, пожалуйста. — Я могу вечность повторять это слово, но, если меня и простят, все равно не смогу остаться расслабленным, вспоминая эти дни.       — Почему? — шепчет она севшим голосом. — Почему ты так поступил со мной? — пытается сдержать слезы, но они невольно скатываются по лицу, падая вниз.       — Тогда я был пьян. И, как и ты, уже ничего не соображал, — поднимаю голову, пытаясь набрать в легкие спасение и побольше решимости, но становится только хуже. — Пойми, у меня была невеста. Я не думал, что наши пути пересекутся вновь. Когда я понял, что ты не помнишь... вздохнул с облегчением. Да, я осознаю свою вину, — я кладу ладонь на лоб, ощущая высокую температуру тела от волнения. Не осмеливаясь смотреть ей в глаза, продолжаю, немного заикаясь: — прости, прошу. Я... я не могу больше так жить. Прости, — ладонь сползает медленно вниз, закрывая обзор на наполненные горькими слезами глаза. Пытаюсь не дать волю своей слабости, но не получается.       — Видеть тебя не хочу, — эти слова — смертельно опасное оружие для нас двоих. Сердце отказывает биться, оно сломано и вряд ли можно когда-нибудь вернуть в обычное состояние. Я чувствую, как её осколки звенят и рассыпаются на пол, оставляя царапины как внутри, так и снаружи. Ей тошно от одной мысли обо мне, я это вижу: красные опухшие глаза давно не дают отдыха, отчего голова, должно быть, переполняется болью. Её потрепанные волосы и охрипший голос сводят с ума, что хочется пнуть ногой стену и закричать до колкости в горле. Те самые красные нити, крепко соединившие наши судьбы в сотню мелких узелков, потихоньку разрываются, убивая нас.       — Хорошо, я тебя понял, — я виноват, я должен нести ответственность за все; раз не хочет видеть — уйду. Развернувшись спиной к Дженни и сделав пару слабых шажков, продолжаю: — надеюсь, у тебя все будет хорошо в дальнейшем. Без меня. Удачи.

***

      Дождливая погода сопровождает меня с самого утра. Я посматриваю в телефон в надежде, что Дженни мне напишет или позвонит, но все напрасно. Не понимаю, зачем жду, ведь наши дороги разделились в разные стороны... В будний день никого нет, все на работе, да и капли, падающие с неба, распугали людей. Изредка проходят два-три человека. Я сажусь на лавочку, а за моей спиной живой забор из туи в длинном бетонном горшке, мну в руках листок. По соседству находится уличное кафе, где разговаривают две девушки о какой-то проблеме.       — Эй, не надо лить слезы из-за этого! Подумаешь, ошиблась, и что? Они посмеялись и скоро забудут об этом, вот увидишь. Каждый имеет право на ошибку, — успокаивает одна другу.       В этих словах есть правда. Но легче сказать, чем выкинуть мысли из головы.       Часы идут со скоростью улитки, жизнь замедляется, кажется, секунда превращается в минуту. После каждой работы я направляюсь домой, выбрав для себя длинный путь. Лишний раз подышать воздухом не навредит. Идя по дороге, внимательно смотрю на мимо проходящих людей. Они так легко показывают свои чувства. Там ребенок плачет маме, что хочет игрушку, вон там парень нежно держит девушку за руку и шепчет о любви к ней, а школьницы обсуждают поп-звезд, высказывая свое мнение о них. И это так просто? А я смогу так? Периодически вспоминаю вчерашний вечер, ту истерику, слезы, ссора. Но мысли прерывает телефонный звонок. Мама. Я вздыхаю и недовольно выдыхаю «алло». Она всё тем же строгим голосом просит прийти к ней, хотя можно уловить нотки её переживаний. Против пойти не могу, так что поворачиваю в сторону отеля.       Звон колокольчиков из-за открывающейся двери заставляет мать вздрогнуть и посмотреть на меня. Она, как всегда, не лезет целовать или обниматься, как нормальная любящая мать, а напротив: крики, возмущения, заставляет вернуться.       — А ты хоть раз спрашивала, чего хочу я? — тихо с переживанием в голосе выкидываю я. — Вечно думаете только о себе. А, может, у меня мечта есть, отличающаяся от ваших планов? — мама вопросительно смотрит. — Я работаю не просто так. Мне нужны деньги, на которых ты так помешана. А для того, чтобы открыть свой ресторан. Ты даже не знаешь, чем я интересуюсь и люблю, — возможно, эти слова стали ударом для неё. В ответ неловкая тишина. — Знаешь, я скучаю по тем дням, когда я был маленьким. Ты брала на руки и ласкала, не давала меня в обиду. Сейчас ты совсем другой человек, — я пишу адреса на салфетке и оставляю на столе. — Это мои места на работе. Если тебе, как матери, интересно, то приходи. Узнай, чем занимается сын бизнесменов.       — Стой, — мать отходит от сейфа с конвертом. — Почему раньше не говорил этого? — потому что страшно. — Все, что тут лежит, это твои заработанные деньги за весь этот период, что ты работал здесь. Пожалуйста, прости меня.       — Я пришел сюда не из-за денег. Неужели ты не понимаешь этого? — она подходит ко мне ближе и обнимает. На моих глазах хотят пробиться слезы, как только я слышу её всхлипы.       — Ты уже давно взрослый, и я не смогу вернуться в прошлое, чтобы исправить это положение. Прими хотя бы это, вместо тех конфет и игрушек, что я не смогла купить тебе раньше.

***

      Понимаясь по лестнице, я сжимаю кулак на груди, словно пытаюсь вырвать бешенное сердце. Я никогда не забуду тот адреналин, получивший в процессе разговора с матерью. Взгляд падает на почтовый ящик, где оказывается газета. Взяв её, уже в своей комнате плюхаюсь на кровать и начинаю листать страницы, доходя до объявлений об аренде. Удачная находка, однако. Я, набрав номер телефона, звоню собственнику помещения. Наконец-то у меня появилась своя дорога.       Я пишу sms матери с благодарностями после получения помещения для ресторана. Всю ночь не мог уснуть, обдумывая дизайн интерьера и содержание меню. Я обязательно покажу маме свое достойное будущее. Однако этих денег все равно недостаточно для всего — работу не брошу. Если честно, когда я ухожу в роль клоуна, то мне становится легче, хоть и нахожусь среди людей. С каждым днем на меня нападает некий азарт, мне хочется большего. Однако меня эти изменения пугают. Как и сейчас. Меня не волнует ничего, кроме того, как улыбаться и делать детей счастливыми. Пусть хоть кто-то будет так лучезарно сиять от шариков, которые рано или поздно лопнут или сдуются. Я вновь качаюсь из стороны в сторону, издавая свист, и вручаю девочке цветок. Выпятив грудь и расположив руки на поясе, выбираю свою следующую «жертву». Обведя хитрым взглядом небольшую толпу, замечаю девушку. Милую такую, с длинными черными волосами, гладкими на вид. Её глаза светятся то ли от восторга, то ли от удивления. Я вытаскиваю из сумки красную резинку, надуваю с помощью насоса и гну сердечко. Его прикладываю к груди, где находится работающий человеческий механизм, и делаю вид, что отрываю его, протягиваю ей, которой сделал однажды больно. Разбитое сердце пытаюсь заменить новым. Она берет его, а по щекам скатывается слеза, широко улыбнувшись, кидается на шею и накрывает своими губами мои. Краткий поцелуй, но такой нежный.

И пусть весь мир подождет, пускай обсуждают и говорят, что хотят, ведь мне уже наплевать на чужое мнение.