Ветер, что принесёт тебя

Кажется, Бэкхёну было пять лет, когда он впервые увидел ее. Тогда еще Чен, лучший друг детства, сказал, что во дворе миссис Ли спрятан клад самими пиратами, легенды о которых ходили веками. Бэкхён, будучи страшным непоседой и любителем приключений, не задумываясь, тут же бросился на поиски дома миссис Ли, которая по словам Чена жила «там, где обычно останавливается фургончик с мороженым». Бэкхён тогда расспросил абсолютно всех друзей и подруг о «заветном фургончике с мороженым», но все только пожимали плечами. Тогда за Бэкхёном впервые гналась милиция. Родители и брат, которых он не предупредил, тут же забили тревогу о пропавшем младшем сыне. Бэкхён до сих пор помнит ее красивый белый комбинезон и бантик, удерживающий две пряди волос позади. Чистые, ни в чем не виновные глаза смотрели на него в искреннем изумлении, прежде чем смягчиться. — Ты ведь братик Чанёля? — и такой тоненький тихий голосок, который Бэкхён слышит уже вот несколько лет во сне. Ее маленькие ручки потянулись к нему, намереваясь взять на руки, а он и не противился. Лишь потянулся навстречу и прижался так сильно, как только мог. Ей было десять, и она была одноклассницей Чанёля, а впоследствии и первой девушкой. Бэкхён не мог назвать это любовью, а просто сильным желанием быть всегда рядом и в центре ее внимания. Но на такого, как он, она бы точно не обратила внимание. Бэкхён был ниже ее намного, и вообще, рядом с ней казался каким-то крошечным. Когда Бэкхёну исполнилось шесть лет, родители устроили грандиозный праздник, созвав чуть ли не весь детский сад и двор. Она тоже пришла. В белом сарафане, с синицами на нем, и в том же белом бантике, который делал ее еще более нежной и милой. — Расти большим и крепким, — она протянула ему конструктор «Lego» и чмокнула в щеку. Рядом стоящий Чанёль лишь хмыкнул и увел ее в свою комнату, показывать приставку, недавно подаренную отцом. Бэкхён любил и уважал Чанёля, без сомнения. Старался быть, как он, брать с него пример, однако один его вид рядом с ней вселял в Бэкхёна неприятное, колющее чувство, которое буквально поедало изнутри. — Посмотри на себя, — хихикал Чен, когда Бэкхён рассказывал о своих чувствах к ней. — Ты младше ее на пять лет, да плюс ко всему, еле дотягиваешься до ее пупка. Другое дело — Чанёль. Высокий, умный… — Прекрати, — обрывал на полуслове он, зная последующие слова. Определенно, Чанёлю он не ровня. С каждым разом она всё чаще и чаще стала приходить к ним, смотреть фильмы, играть с Бэкхёном, готовить завтраки с Чанёлем. Бэкхён и этому был рад, лишь бы искренняя улыбка украшало ее лицо. Лишь бы она приходила каждый раз. — Малыш, — подсаживалась она к нему, запуская пальцы в его волосы. — Что грустим? — Что делать, если человек, в которого ты влюблен, не любит тебя. — Ты уверен, что влюблен? — нахмурилась тогда она. — Это очень сильное чувство. Не думаю, что всё так серьезно. — Уверен, — твердо сказал он, неотрывно глядя в ее глаза. Что-то колыхнулось там, в ее глазах, и затем она тихо прошептала: — Но ты не можешь быть уверен, что безразличен ей. Бэкхён даже знал ее любимую песню и роман, что она любила ему пересказывать ночью, перед сном. — Ветер ли старое имя развеял? Нет мне дороги в мой брошенный край. Если увидеть пытаешься издали: не разглядишь меня, друг мой, прощай. — Что за роман? — Вам и не снилось. Обязательно прочти, когда вырастешь. — А про что там? Она тогда резко вскочила на ноги, смотря на часы, словно опаздывала. — Про любовь, — пролепетала она. — Несчастную. А песня красивая. Вот когда полюбишь по-настоящему, поймешь. — А Чанёля ты любишь по-настоящему? — Я влюблена в него, но не люблю. Это совершенно разные вещи. Но со временем это придет. А теперь спи! Она потушила торшер, стоящий у кровати, и покинула комнату, оставив Бэкхена наедине со своими неугомонными мыслями, готовыми разорвать голову. Тогда Бэкхёну было девять, он все также любил сказки на ночь, а еще понял одну вещь: он любит ее. Только вот по-настоящему или нет, ответить пока не мог. Была жаркая летняя ночь, и Чанёль тогда впервые заявился домой пьяным. Ему было семнадцать, в то время как Бэкхёну двенадцать, и он все также хранил свои трепетные чувства в маленькой шкатулочке-сердце, которое каждый раз больно пульсировало от осознания того, что у него нет ни единого шанса. — Она меня бросила, — прохрипел Чанёль, заваливаясь домой и, прижимая Бэкхёна всем своим весом к стенке. — Бросила, понимаешь? Хотя чего тебе понимать… ты ведь не любил. Бэкхёну оставалось лишь проглотить все свое недовольство, уложив Чанёля в той же одежде в кровать. Он просто не мог поверить своим ушам. Она ведь говорила, что если люди любят друг друга, так или иначе, они будут вместе, так почему же сама нарушает правила? Через две недели, рано утром, она постучалась в двери их дома. Недели казались Бэкхёну мучительными, изнуряющими веками, что даже он, кажется, проникся хандрой брата. — Чанёля дома нет, — пожал тогда он плечами, вспоминая, что брат остался ночевать у друга. — А я не к нему, — улыбнулась она, однако даже так Бэкхён почувствовал неловкость, исходящую от нее. — Я к тебе. — Почему вы расстались? Ты ведь говорила, что… — Есть вещи, Бэкхён, которые я не могу тебе говорить, и которые ты не поймешь на данном этапе жизни. — Ты не любила его по-настоящему? — Твой брат — прекрасный человек. Но мы не можем быть вместе, — печально улыбаясь, пожала плечами она. — Я не понимаю. — Я влюблена в него, а люблю совершенно другого человека, — присела на лавочку, а Бэкхён следом. Как и раньше, она оставалась красивой, лицо ее было все также спокойно, но он чувствовал печаль и вину, что переполняли ее. — Я уезжаю этой осенью в Лондон. Учиться. — Надолго?! — Бэкхён даже подскочил. — На пять лет, — она едва ощутимо коснулась щеки Бэкхена своей маленькой ладонью. — За это время ты вырастешь, найдешь девушку, хорошо выучишься. Станешь красивым и статным мужчиной. Жаль, я этого не увижу. Бэкхён все еще помнит, как она садилась в поезд, с большим количеством чемоданов. Для начала ей нужно было доехать до ближайшего города, оттуда в аэропорт и на самолет. Чанёль не пришел, продолжая таить в себе обиду, а Бэкхён просто не мог поделать ничего с собой и своими чувствами, надеясь рассказать о них так, перед отъездом. Ей было семнадцать, и она стала красивой, утонченной девушкой, любящей запах новых книг, яблочный сок и песню «Это не сон». — Обещай, что прочитаешь эту книгу, — она печально улыбнулась. — Пять лет быстро пролетят. Слова комом застряли в Бэкхёне, и он почувствовал себя смазливой плаксой. Не отвечая, он просто кинулся к ней, утыкаясь носом в грудь и начиная шмыгать носом. — Ну-ну, — она осторожно коснулась его макушки, начиная поглаживать. — Будешь плакать, я точно не уеду. Всего-то пять лет… Бэкхён только больше прижался к ней, а она нежно коснулась губами его мохнатой макушки. — Это много. — Не много для настоящих чувств, — улыбнулась она. — Для настоящей дружбы. Бэкхён до сих пор помнит, как она прижалась к стеклу щекой, провожая взглядом, оставляя здесь, совершено одного с его никчемными чувствами, о которых знали только он и Чен. *** С тех пор, как она уехала жизнь до двенадцати лет казалась ему сплошным сном. Словно всё это: все эти отношения с Чанёлем, бессонные ночи, песни — все было сном. Чанёль отошел довольно быстро после ее отъезда. На отлично окончил школу, поступил без проблем в институт, нашел себе очередную девушку. А Бэкхёну казалось, что он в тумане. Переход в старшие классы сделал его более уверенным в себе, и даже чувства мало-помалу начали отпускать. Первое время она писала чуть ли не каждый день. Затем всё реже и реже. А потом и вовсе испарилась. Ощущение, что всё было сном, только усилилось. Бэкхён полностью меняется. Перестает уделять много времени учебе, впервые идет в клуб и целуется так, что губы горят приличное время, но это его не успокаивает. Ее поцелуй был бы нежным, оставляя на губах ощущения чего-то воздушного и мягкого, думает он. Он полностью меняет стиль одежды, записывается в школьную команду по баскетболу, забывается (вроде как), и, наконец, покупает книгу «Вам и не снилось», перечитывая ее от корки до корки. Бэкхён улавливает схожесть характеров главной героини с его «англичанкой», и улыбается. «Безумный романтик», — окрещает ее в своих мыслях, сминая прозвище на языке и повторяя несколько раз. — Это не сон, — вторит ему песня, и он верит, и, возможно, совсем чуть-чуть, надеется. Бэкхёну семнадцать и сам он немножечко считает себя романтиком, на деле стесняясь этого. Ему кажется, нет людей сейчас, ценящих внутреннее богатство. Девушки в его классе, к примеру, вообще разучились быть женственными и романтичными, но обвинять их он права не имеет. Постоянно оглядывается, в надежде найти такую, максимально приближенную, но с каждым разом лишь сильнее разочаровывается. С каждым разом Бэкхёну все больше и больше кажется, что время идет медленно. Ему все так же семнадцать, однако, озорной дух не теряет, как и не приобретает привычку думать, а затем говорить. По той же причине он впервые сильно дерется из-за девчонки, которую сам едва знает. Не сказать, что он совсем хилый, но, увы, героем индийского фильма не является, потому и пять парней с его класса без особого труда уделывают его на заднем дворе, пока Чен, как никак будучи другом, прибегает с подмогой и оттаскивает еле живого друга, с заливающими синяками под глазами, на скуле и еще кое-где, подальше от этих зверюг. — Хочешь знать, почему это всё? — Чен чуть ли не кричит на него, а Бэкхён лишь прикрывает глаза. — Не потому, что ты сказал, что та девушка ничего. Не потому, что половина класса считает тебя геем, а просто потому, что ты не можешь забыть, отпустить ее! — Кого «ее»? — Бэкхён предпринимает глупые попытки выйти сухим из воды, но Чен снова попадает в десятку. — Твою первую любовь, пончика твоей души, бывшую Чанёля, спасительницу и как ты там ее называешь? Романтик? Тебе нужна девушка. — Мне никто не нужен. — Я думал после стольких лет, ты перестанешь ждать ее. Бэкхёну до безумия больно говорить, как и думать, и всё, что он может смыслить, так это то, что жизнь к нему несправедлива. Как говорилось в одном романе «у меня тебя отнял Всевышний», так Бэкхён скажет «у меня тебя отнял Лондон и ветер, о котором поется в той бессмысленной песне». В завывающем ветре за окном Бэкхён, на удивление, слышит ее голос, что напевает «я уплываю, и время несет меня с края на край». «Паранойя», — думает он, на всю мощь включая музыку в плеере. Он, как дурак надеется (совсем иногда, правда) что она, как в той песне, так или иначе, будет рядом, и все испытания, все стены, выстроенные судьбой, в одночасье рухнут. Вернется туда, где он, возможно один, но ждет. На восьмое марта Бэкхён решает избавиться от злосчастной книги «Вам и не снилось», сплавив ее однокласснице, которая сделает вид, что удовлетворена таким «восхитительным подарком» и поставит пылиться туда же, где и коротают время учебники по школьной программе. Лишь бы не видеть эту книгу, думает он, включая радио и натыкаясь на эту песню. «Ветер осенний, ночной принесет тете вздох от меня», — поет девушка, и Бэкхён надеется, что так и будет. Второй поцелуй Бэкхена не более приятный, чем прошлый. Тогда он впервые курит и выдыхает весь дым в рот девушки, которая тут же притягивает его и целует так отвратительно, оставляя за собой липкий блеск на его губах. Бэкхён молча приходит на вокзал, не предупредив о своей отлучке ни одного из родителей. У Чанёля свадьба через три месяца, и ему интересно, нашла ли свою настоящую любовь она, готова ли посвятить ей всю себя? Вагон за вагоном мерцают перед глазами, и в груди Бэкхена становится невыносимо тесно и больно. Ему страшно не увидеть больше того света, искреннего лучистого света, разглядеть который очень тяжело. Бэкхён кажется себе никчемным влюбленным и смотрит вслед счастливым парам, вспоминает таких же счастливых ее и Чанёля, и понимает, насколько сильно тоскует. Бэкхён ощущает внутри себя целый оркестр, играющий на струнах его души, ребрах, сердце и прочем. Поезд останавливается, оператор объявляет о прибытии, и Бэкхён устремляет незаинтересованный взгляд туда, в глубине души надеясь. Раз за разом вагон опустошается, кажется, вышли все, и он готов развернуться, уйти и плюнуть на всё это. — Я добралась. Счастливо добралась, да. Не думаю, что он вспомнит меня. А если и так… Бэкхён застывает, прирастает к асфальту, округляя глаза насколько это можно. Слышится глухой стук разбивающегося телефона о платформу, и на Бэкхена устремляются всё те же большие изумленные глаза. — Боже… Он делает пять шагов навстречу и так и застывает, не в силах ничего сказать, сделать. Она удивленно смотрит на него и еле сдерживается, чтоб не заплакать. — Ты пришел… — Я помнил. — Все эти пять лет? — Все эти пять лет. Только всё казалось, что это сон. — Это не сон. — Это — вся правда моя, это — истина, — напевает строки из той песни он, неотрывно глядя в ее глаза сверху вниз. Нужно отдать должное, теперь Бэкхён был выше на полторы головы, что она казалась крошечной. Когда-то «крошечным» казался именно он. — Обними меня, не стой просто так, — еле слышно шепчет она, и он тут же сгребает ее в охапку, прижимаясь носом к мохнатой макушке, вдыхает аромат шампуня и улыбается. Все такой же. — Я прочитал ту книгу. — И? — Я понял одну важную вещь. Я полюбил по-настоящему. Обрел любовь сквозь года, расстояния, океаны и километры. Бэкхён слышит всхлип, и чувствует, как она сжимает его пальто в своих руках. Он аккуратно касается ее ладошек и заключает их в свои. — Я это давно поняла, малыш. Мой светлый мальчик. Я тоже люблю по-настоящему человека, который очень сильно изменился. Который стоит прямо здесь. — Я люблю тебя, — Бэкхён склоняет голову и едва ощутимо касается ее губ в легком поцелуе, и получает максимальное удовольствие. Ее губы и правда мягкие и приятные, и слишком желанные. Это третий, но по ощущениям, первый поцелуй Бэкхена. — Я вернулась ради тебя.