Вне времени

      — Миссис Грейнджер, прошу прощения. Пациент из седьмой снова отказывается пить лекарства. Не могли бы вы…       — Да-да, конечно, я сейчас. Занялась с документами, столько бумаг… — Гермиона измучено улыбнулась, сжимая в руке перо, которым секунду назад ставила подпись.       Вынужденные «выходные», что ей пришлось взять, прошлись по ней ураганом боли, физической усталости и эмоциональным истощением.       После войны она внезапно решила стать врачом. «Психотерапевтом», как это считается у маглов. Битва оставила на всех тяжелый след, и ей всего лишь хотелось как-нибудь помочь этим потерянным в мире воспоминаний людям. Гарри в первую очередь.       Но сейчас, казалось, помощь уже требовалась ей самой. Незаметно подкралось разочарование и прочие невзгоды. Бытовые, жизненные. Они должны были казаться такой мелочью в сравнении с тем, что она пережила. Но так не получалось.       Их брак с Роном, по началу казавшийся таким естественным и счастливым, трещал по швам. Время неслось, стремительно выедая чувства, и они сами не заметили, как начали пропадать на работе, домой приходя уставшими и равнодушными друг к другу.       Попытки вернуть все вспять были провальными, им просто стало как-то пусто вместе.       Рон справился быстрее, не обременяя себя особым чувством вины. Жизнь заиграла для него новыми красками, по-другому, потому что появилась та самая Другая. Гермиона видела, — они с ней были совсем не похожи. Она была живее и делилась своей энергией с Роном. Ему этого и не хватало, наверное, все время… Как им всем. Всем многим, кто пытается забыть прошлое и наладить нынешнее.       Гермиона так долго старалась быть сильной, стать поддержкой для близких и чужих, что не заметила, — ей больше нечего дать.       Теперь она всего лишь уставшая женщина с документами на развод.       И зримой депрессией. Она мелькала во всем: в сером цвете кожи, в мешках под глазами и в туманном задумчивом взгляде. Последние силы просто уходили на то, чтобы совсем не опустить руки, закрывшись в своей коморке, которую сейчас приходилось снимать, и больше никогда и никуда не выходить.       С ней изредка пытался связаться Гарри, отсылая короткие письма в перерывах между миссиями. Аврор Гарри Поттер. Он, как и Гермиона, пытался помочь этому миру, отлавливая оставшихся Пожирателей по всех закоулках Англии и не только.

Может их помощь и не нужна никому, кроме них самих?

***

      — Мы разводимся… — её голос тихо прошелестел в стенах белой палаты.       Когда-то она боялась сюда заходить, когда-то её назначили ведущим врачом пациента, которого ей меньше всего хотелось «лечить».       Пустое слово, на самом деле.       Беллатриса Лестрейндж, окончательно сошедшая с ума. На самом деле вся её терапия сводилась к сильным успокоительным зельям и разговоров с врачом раз в неделю. Здесь она просто умирала, но это, наверное, все же лучше, чем Азкабан.       Поначалу было сложно. Раненых медбратов, что пытались утихомирить бывшую Пожирательницу смерти, можно было по пальцам обеих рук пересчитать. Потом Лестрейндж как-то поутихла… Просто смотрела волчьим взглядом и изредка отвечала на вопросы Гермионы.       Лишь однажды Герм дала слабину любопытству и спросила:       -Любила ли ты его?       Ответа не было, но взгляд… Впервые там было что-то кроме презрения, злобы и безумия. Боль.       Сейчас было иначе. Уже год Гермиона не слышала от нее ни слова. Было даже не обязательно продолжать приходить сюда. Все просто ждали, когда же та наконец-то умрет.       Герм сама не знала, почему продолжает каждый четверг сидеть здесь, на стуле, возле её кровати.       Белый цвет больничной рубашки ещё сильнее выделял тускло-серый цвет кожи Беллатрисы и темные круги под глазами с узорами сине-фиолетовых вен, бескровные губы… Даже её черные волосы потускнели. Если внимательно присмотреться, можно заметить седые волоски.       Иногда, сидя здесь, Гермиона все так же задавала стандартные вопросы, не ожидая услышать ответа, потом словно замирала и с губ срывалось:       «…её зовут Зои».       Или       «Кажется, в газетах писали, что она беременна».       «…суд 15-го».       Беллатриса не поворачивалась к ней и ничего не говорила.       Но было все равно легче, ведь больше сказать это было некому.       Ей просто не хотелось давить своими женскими переживаниями на Гарри, рушить их дружеские отношения с Роном, заставлять кого-то выбирать. Гермиона просто не могла иначе.       Все слова и эмоции просто запечатывались на ее губах, пока темный клубок сжигал изнутри. Это была точка.       Гермиона отбросила дурацкую папку с делом Лестрейндж, глупый лист глупых вопросов типа «Раскаиваетесь ли вы в содеянном?» и просто закрыла глаза ладонями.       -… просто устала, — лишь прорвалось сквозь всхлипы, — я так устала…       На запястье ощутимо сомкнулись чужие тонкие пальцы, и страх, появившийся на секунду, быстро растаял. Взамен пришла надежда, что вот сейчас Лестрейндж воспользуется ситуацией, её слабостью, и не нужно будет больше мучиться и выдавливать из себя дурацкую улыбку, говорить «все хорошо» и «я в порядке».       Но секунды шли и ничего не происходило, а потом она почувствовала, как ее тянут за руки; напротив были темные глаза, не ясно что в них.       Прорвало будто еще сильней. Гермиона сползла со стула; он упал за ее спиной, и звук казался слишком громким. Рука Беллы всё ещё сжимала её запястье, а глаза непрерывно следили за ней. Что-то пытались сказать.       И она кинулась навстречу, просто сжалась комком на тесной больничной койке рядом с худым и холодным телом, ощущая лишь, как ледяные пальцы убирают назад её волосы, прилипшие от слез к лицу… И всё.       Было тихо, время медленно обволакивало, всхлипы затихли; и как-то так получилось, что она впервые за долгое время позволила себе заснуть в объятиях бывшей Пожирательницы смерти, в мрачной, пропахшей одиночеством, палате.       И то, что они обе чувствовали, неожиданно можно было назвать умиротворением вне времени.