Ёнгук нервно черкает ручкой по бумаге. Мысли теряются в паутине сомнений, выдавая в блокнот слова, что в скором времени покорят сердца фанатов. Загоняя Банга в состояние тяжелого стресса, музыка пишет сама себя. Стены сжимают тело, потолок рушится на голову, и привычная комната исчезает, перенося из реальности, куда-то где зарождается мир. Под ногами исчезает земля, невесомость подхватывает тело. Вокруг бушует ветер, швыряя остатки деревьев в стороны, а солнце взрывается в зрачках. Ёнгук в тенях своего разума, меланхолично повторяет каждое написанное слово. Он создает мир, полный сомнений и противоречий, выплескивает его в новый сольный трек. Как сумасшедший маэстро направляет оркестр, так же Банг пользуется своим талантом.
Внезапно всё возвращается на свои места, как будто кто-то отматывает время назад. Ёнгук снова в студии, слышит, как ускользают идеи, и это всё из-за одного внезапного «хён». Чжунхон стоит в дверном проёме, ожидая реакции. Его целью совсем не было нарушить процесс. Но он уверенно проигнорировал предупреждение Дэхёна о том, что лидер занят. Теперь макнэ смотрит на Ёнгука, не понимая, что не прав.
— Хён, я хотел спросить, читал ли ты то, что я тебе отправил вчера? — Чжунхон, игнорируя раздраженный взгляд старшего, продолжает гнуть свою линию.
— Чжунхон, — сквозь зубы, — ты правда считаешь, что ты вовремя? Или тебе плевать, что ты мешаешь? — Переходит на крик, — Ты же, мать твою, знаешь, что меня лучше не трогать! Блять, почему ты стал таким несносным?!
То, что показывает телевизор и множество информационных сайтов о жизни айдолов, отличается от реальности кардинально. Логично предполагать, что нескольким совсем разным личностям ужиться крайне тяжело. Это словно семья — все связанны одной цепью, но каждый хочет идти своей дорогой; каждый тянет на себя одеяло и то и делает, что показывает характер. Особенно тяжело тем, кто имеет значимую разницу в возрасте. Старшие чересчур опекает, а младшие всегда не вовремя. Иногда все буквально сидят друг у друга на голове. В случае Ёнгука и Чжунхона понятие личного пространства отсутствует напрочь.
Чхвэ кричит, что его это все заебало и уходит, хлопая дверьми. Банг же думает догнать несносного ребёнка и отчитать за маты, но вспоминает, что тот уже не ребёнок. От того и тяжело, многое не подвластно ему и время в том числе. Дети растут, перестают слушать, в конце концов становиться все дальше и дальше. Некоторые вещи неумолимо давят и, понимание, что неизбежность — часть жизни, взывает бурю ярости.
Ёнгук из тех, кто пытается держать себя в руках, но когда дело касается Чжунхона, едет крыша. Ему бы вовсе не видеть младшего, не слышать голос и не чувствовать бессилие рядом с ним. Они как два полюса земли, и расстояние между ними не меньше, чем пешком от Сеула до Парижа. Как бы хотелось сорвать замок на чувствах и молить Чжунхона о любви. Но ненавидеть легче, чем признаться себе в привязанности. Ёнгуку проще рыть пропасть между ними, нежели усложнять себе жизнь. Всё и так чертовски тяжело, не имеет смысла стучать в двери, которые ты сам закрыл. Банг жертвует многим ради мечты, и любовь к Чжунхону — одна из множества жертв.
Выбрав один путь, будь добр не сворачивать с него.
Под уходящий день Банг сидит на полу студии и бессмысленно просматривает ленту инстаграма. В наушниках играет любимый джаз, а лица людей в экране айфона меняются с каждым разом быстрей. Взгляд останавливается на очередном видео Чжунхона: и тут он не даёт покоя. Ёнгук не устаёт удивляться, на сколько они разные люди. Младший любит бессмысленные видео и хвалится урывками своих текстов и танцев. Старший же любит чёрно-белые фильтры и делится любимой музыкой. Чжунхон вредничает, как только выключается камера, Ёнгук же почти ничем не отличается. Макнэ любит краситься и вне работы, лидеру же противен макияж. У них разное восприятие жизни, но раньше это не мешало найти общий язык. Сейчас всё в ином свети — разница в возрасти давит непониманием.
Банг думает о том времени, когда всё было до безобразия просто; о том, как он любил проводить время вместе с Чжунхоном, как тот с восторгом смотрел на него и беспрекословно слушал. Теперь на замену пришли другие хёны, ночные клубы и несколько сигарет в тайном месте. Всех меняет слава и деньги, но Чжунхон, кажется, вовсе теряет контроль в погоне за признанием общества. Ёнгук не желает быть свидетелем, как его донсэн тонет в океане чужого признания. Он как никто другой знает, что оно того не стоит; рано или поздно придет кто-то другой. Индустрия развлечения всегда жаждет новой крови, в конце концов, кому-то приходится уходить ни с чем. Чертовски больно после вершины пытаться не захлебнуться на дне.
Ёнгук, кажется, погряз в эти мысли с головой, но включается свет, рассевая поток размышлений. Чжунхон долю секунды смотрит на лидера, несколько раз моргает, а затем поворачивает назад к двери. Он думает, что было наивно полагать, что одному ему пришло в голову позаниматься на ночь глядя. Но больше всего разочаровывает тот факт, что именно хён нарушает планы. Слишком много боли в последнее время приносит предмет восхищения. Чжунхон откровенно не понимает, откуда у его любимого лидера столько злости по отношению к нему.
За что? Почему? Что он делает не так?
Неужели заслуживает такой не скрытой ненависти?
Ведь он просто хочет быть достойным Ёнгука.
Ёнгук поднимается, выдёргивая из ушей наушники, и просит Чжунхона подождать. Тот же молча уходит, хлопая дверьми — дежавю. Лидер смеётся, закрывая лицо руками, от чего это всё больше напоминает приступ истерики. Он садится на землю, пряча голову в коленях, и понимает, что ему нет прощения. Он сам бы так поступил, любой бы на месте младшего чувствовал неприязнь из-за такого обращения. Но Ёнгук не может объяснить, не может сказать:
Чжунхон извини, я ненавижу тебя за то, что ты стал от меня отдаляться.
Ненавижу за то, что твоя жизнь всё больше похожа на притворство.
Ненавижу за то, что люблю, но не могу удержать.
Если бы Ёнгук смог сказать это, он бы удивился ответу.
