я хочу лететь еще выше

      

When I wanted to call you And ask you for help, I stopped myself.

             Питер Паркер хочет умереть. Но боится. Иногда он украдкой смотрит на других людей, своих одноклассников или случайных прохожих и гадает о происходящем в их головах. Хотят ли они умереть тоже?              Мысль о собственной смерти так сильно въелась в его голову, что Питер уже не знает, каково это — жить без нее. Надеть маску Человека-Паука не составило для него труда, потому что на его лице уже была одна, сплетенная из лжи и улыбок. Питер научился смеяться, когда не смешно, и не плакать, когда грустно.              Питер Паркер врал слишком часто. О своих делах, о своих прогулах, он врал учителям, тете Мэй и самому себе. Всеобщая уверенность в его влюбленности в девчонку из параллельного класса сложилась без какого-либо участия со стороны Паркера, он путался и смущался перед девушкой не больше, чем перед любым другим малознакомым человеком. Нед отчего-то назвал это «любовью», а Питер просто кивнул, цепляясь за эту идею и сам, потому что кажется давно уже разучился различать свои эмоции. На что должна быть похожа любовь, на радость или на грусть? Питер не чувствовал к Лиз ничего.              Иногда он просто поворачивал голову в сторону девушки и отключался, думая о чем-то своем. И еще немного о другом человеке. Питер совершенно не хотел этого, но мысли будто сами лезли в его голову, смущая и заставляя краснеть. Школьная программа говорила, что это гормоны. Питер просто надеялся, что это пройдет.              Питеру всегда казалось, что чем больше он смеется, чем больше улыбается, тем расположеннее к нему будут люди. Он всегда соблюдал этот негласный принцип, и, кажется, это работало.        — Брось это, — неожиданно сказал Тони, когда они вышли на парковку.        — Что? — непонимающе спросил Питер, изо всех сил стараясь поймать ответ в глубине чужих глаз, но они были скрыты темными стеклами солнцезащитных очков.        — Ты знаешь, Питер. Я живу не первый год, я работаю с огромным количеством людей, и я знаю, когда они притворяются. Не нужно вымучивать из себя улыбку, — Старк кивнул стоящему вдалеке Хэппи и развернулся, собираясь уйти.        — Я не…              Но у Питера не было и шанса, чтобы оправдаться.              С появлением Тони Старка его жизнь развернулась на 360 градусов, и пока карусель событий крутилась, пока Питер видел ее новые ракурсы, он не понимал, что стоит на месте и просто кружится, кружится, чтобы вернуться в исходную точку. Он думал, что работа Человека-Паука принесет в жизнь новые краски, но видя ежедневно нескончаемое количество краж, взломов и грабежей, он убеждался в обратном.              Когда-то он думал, что, став умным, он станет счастливым. Но вместо счастья он получил целую гору ответственности, ворох бумаг и сотни бессонных ночей. Он был обязан. Обязан учителям всегда знать ответы на их вопросы, обязан директору «не позориться и не позорить школу», обязан тете Мэй поступить в престижный колледж, обязан помогать отстающим в программе… Питер так боялся опозориться, сделать что-то не так и увидеть ту самую горькую ноту разочарования в чужих глазах, что был готов не спать несколько ночей подряд, лишь бы этого не случилось.              Когда в конце каждого семестра по почте должны были прийти табели успеваемости, Питер боялся дышать. Он знал, что не получит чего-то кроме злополучной «А», но раз за разом прокручивал в голове все сделанные ошибки, разбитые тарелки в столовой и прогулянные уроки. Он сидел словно на иголках, изображая крайнюю заинтересованность в происходящем на мигающем экране старого телевизора в кухне, притворно стуча ложкой по краям тарелки с хлопьями в руках, и прислушивался, как тетя раскрывает конверт. Когда ее шаги раздавались в коридоре, Питер пытался показаться как можно более расслабленным и совершенно не заинтересованным в происходящем. Тетя Мэй подходила со спины, клала руку на его плечо, чтобы привлечь внимание, и когда он поднимал на нее глаза, она трепала его по волосам, целовала в макушку и тихо говорила:        — Ты молодец, Питер. Бен бы тобой гордился, — и уходила, продолжая сжимать листы между своих пальцев. Тогда Питер выдыхал. Он знал, что она хранит все его табели. Все до единого.              Питер Паркер боялся высоты, но с каждым разом забирался все выше. Сначала он гулял по крыше собственного дома, потом карабкался по хлипким карнизам на плоские крыши многоквартирных домов, но его всегда манили небоскребы. Огромные сияющие великаны устремлялись вверх, завораживая и ослепляя парня своим величием. Город жил, и жизнь в нем кипела, тысячи машин проносились мимо, оставляя за собой неоновую полоску света и шум мотора, люди спешили куда-то, смеялись, пели и были свободными настолько, насколько Питер никогда бы не смог стать. Он мог быть только немым безучастным зрителем, смотреть с завистью, не имея и шанса стать частью этой огромной кипящей жизни.              Питер Паркер боялся высоты, но мечтательно смотрел вверх на «Stark Tower», понимая, что никогда не позволит себе оказаться на ее вершине, поэтому переводил свой взгляд на «Башню Свободы», неспешно поджимал к себе свешенные с края здания ноги, стягивал с лица маску и поднимался, разводя в стороны руки. Здесь, наверху, порывы ветра были такими сильными, что дышать становилось трудно, и Питер был рад, что не сможет открыть глаза, казалось, стоит ему посмотреть вниз, и вся его смелость камнем рухнет вниз.              Ветер колол кончики его пальцев, Питер чувствовал это даже сквозь плотную ткань костюма. Он жмурился сильнее, разводил руки шире, вдыхал глубже и делал шаг. Паучьи рефлексы срабатывали быстрее, чем успевал сообразить Питер, оказываясь подвешенным на паутине, он ничего не мог сделать ни со своими инстинктами, ни со своими желаниями.              Питер Паркер приносил неприятности всем. Когда в очередной раз прогуливал занятия, чтобы патрулировать город, когда заставлял директора качать головой от одного взгляда на его посещаемость, когда снова рвал костюм или попадал в передряги. Питер Паркер боялся разочаровать людей вокруг себя, а в итоге лишь разочаровывался в себе сам.              Иногда он часами смотрел на свои руки, которые должны были созидать, потому что все, что получалось у него, было разрушением. Он касался тонкими пальцами собственной чуть шершавой на ощупь кожи, водил ими вдоль «линии жизни», но никогда не понимал, почему такая нечеловеческая сила досталась ему. Было ли это его даром или его проклятием.              Питер Паркер боялся любви. И еще, кажется, Питер немного любил. Чувства приносили ему боль, и он сознательно отказался от них, но наверное в душе он был отчаянным мазохистом, раз позволил своему сердцу биться для кого-то еще. Для чертова Тони Старка.              Эти чувства били Питера под дых, выбивая из легких весь воздух, и он задыхался только от одной мысли о чужом теле. Сердце разгонялось до скорости атомного реактора, и он чувствовал, как вскипающая кровь проходит через капилляры на его щеках и барабанной дробью бьет в виски. Питеру было пятнадцать, и каким бы взрослым он не пытался казаться, он оставался подростком, импульсивным и отчаянно нуждающимся в чужой любви. Во всех ее проявлениях. Он комкал руками влажные простыни и мычал в подушку, потому что просто не мог иначе.              Иногда Питер плакал. От нахлынувших чувств, от собственной беспомощности, он запирался в ванной и включал воду, чтобы тетя не услышала его всхлипов, он плакал почти беззвучно, зажимая нос и погружая голову в наполнившуюся ванну, предчувствуя накатывающую истерику. Но Питер не хотел умереть, утонув в собственной ванне, поэтому раз за разом выныривал, чтобы сделать жадный глоток воздуха. Снова и снова.              Питер Паркер не видел смысла в своей жизни, собственного будущего и поэтому всегда считал, что ему уже нечего терять. Пускай лучше эта жизнь потеряет его, прежде чем успеет отнять у него последнее. Питер часто думал о тете Мэй. Что она скажет, узнав о его смерти? Будет ли она плакать так же горько, как на похоронах дяди Бена?              Ей было всего за тридцать, и мужчины продолжали заглядываться на нее, дарить подарки и приглашать на свидания, но она отказывала им всем, потому что всегда ставила воспитание племянника выше себя. Она давно отпустила мужа, и единственной преградой к ее собственному счастью был Питер. Он был для нее обузой, свалившейся на голову, и никакие оценки и достижения не могли заставить Паркера думать иначе. Она любила его, но губила себя. И Питер не хотел, чтобы так было.              Наверное, у нее еще будут дети. И настоящая семья. Питер улыбался, когда представлял себе это, и на секунду ему становилось грустно, потому что он не увидит этого.              Питер был так отчаян в своих порывах, потому что отдавался им целиком, он никогда не думал о последствиях, когда собирался что-то сделать, а сделав, никогда не оглядывался назад. Окруженный долгом и обязанностями, он был лишен свободы выбора, действий, и единственная свобода, оставшаяся у него, была свободой мысли.              Питер был мечтателем. Он мечтал о новом компьютере, о хорошей оценке по физике, об удачно остановленном преступлении, мечтал о чем-то небольшом, незначительном, не позволяя себе думать о настоящих мечтах часто, представляя их слишком ярко. У него подкашивались ноги от одной лишь мысли, что это может быть его реальностью.              Питер мечтал о полетах, о высоте, когда рукой можно коснуться ватных облаков, поэтому любил дышать воздухом небоскребов. Питер мечтал о настоящей любви, поэтому любил Тони Старка.              Жизнь поливала его грязью, колкие насмешки подростков впивались в кожу, и Питер не мог избавиться, отмыться от этой грязи, и он тонул, утопал в этой липкой трясине, беспомощно барахтаясь и протягивая руку вверх, к небу.              Тони Старк всегда был выше, и мог взметнуть в воздух к самым звездам, когда только пожелает этого. Он мог построить самое высокое здание, если бы только захотел. Он мог все то, чего не мог Питер. Но Паркер никогда не чувствовал зависти, он смотрел с восхищением и всегда стремился к своему идеалу, тянулся, как росток тянется к солнцу.              Питер любил. Не за бесчисленные миллионы долларов, не за приглашение в Мстители, за что-то совсем иное. Тони Старку было совершенно плевать, сколько троек получил Питер, как часто он ругается матом и сколько раз в месяц рвет свой костюм. Он качал головой, пытался объяснить, но никогда не читал нудные нотации, не кричал, и Питер мог доверить ему все, зная, что, несмотря на всю свою занятость, Тони Старк слушает каждое его глупое голосовое сообщение.              Питер Паркер хотел признаться, но каждый раз останавливал себя. Он считал свои чувства предательскими по отношению ко всей проявленной заботе о нем, но чем дольше это длилось, чем больше чувств копилось в его сердце, тем сильнее оно болело и давило, разрываясь между реальностью и воздушными замками самого Питера.              Он строил их неосознанно, но только они держали его наверху. Откройте ему глаза, скажите, что облака — водяной пар, и он рухнет вниз, оставшись без почвы под ногами. Но замки уносил ветер, их разъедал дождь, и Питер устал латать дыры и возводить новые дворцы.              Питер Паркер устал. Устал бороться, противопоставлять, Питер устал быть хорошим, чтобы бороться с плохим, устал винить себя. Чем больше он сопротивлялся жизни, преодолевая ее преграды, проходя ее испытания, тем жесточе она становилась.              Ему нравилось проводить дозволенные часы в лаборатории Старка. Там всегда было шумно от работающей аппаратуры, Питер мог слышать жужжание каждого отдельного кулера, бульканье вскипающих в пробирках жидкостей, но эти звуки приносили ему спокойствие и умиротворенность. Он чувствовал себя на своем месте, не имея надобности скрываться. Питер хотел знать о Тони Старке все, поэтому сам делился всем.        — Я думаю, что люблю Вас, — спокойно говорит Питер, сидя на стеклянной поверхности стола. Он не спал ночь, прокручивая в голове бесконечное множество вариантов. Он знал, что сказать на каждый. Он был готов.              Тони Старк замер, отрывая взгляд от собственного чертежа и переводя его на подростка.        — Ты что? — он смотрит спокойно, лишь чуть вздернутые брови выдают его удивление. Он не переспрашивает, он дает шанс отступить.        — Я люблю Вас, — повторяет Питер уже тише, потому что в горле вдруг предательски пересохло, и прикусывает язык, чтобы не облизать губы. Он смотрит в упор, не отводя взгляда, терпеливо ждет и лишь подергивает ногой.        — Питер, послушай…– мужчина останавливается, прокручивая в голове то, что собирается сказать. Питер опускает взгляд.        — Бросьте это, — он слезает на пол, снова поднимая глаза на Старка. Чуть улыбается, не подавая вида, отступает на шаг назад и читает из головы выученные строчки. — Я не девчонка, которой нужны объяснения. Все в порядке, правда. Я…              Питер всхлипывает.        — Я…я…– он не может выдавить из себя и слова. Вся напускная уверенность и подготовленные слова, все летит к черту, потому что Питер Паркер до сих пор не научился справляться со своими эмоциями. Он зажимает ладонью нос, стискивает зубы, но ничего не может сделать, потому что слезы продолжают течь по щекам, скользя по ладони, беззвучно падая на пол.        — Я…– он делает еще одну попытку. Стыд комом подступает к горлу, от волнения его потряхивает, и в голове вмиг становится так пусто, что Питер понятия не имеет, что должен теперь делать. Он облажался.        — Господи, Питер, – Старк выглядит по-настоящему взволнованным, он делает шаг навстречу, протягивая руку. Питер вскидывает голову, сквозь слезы с трудом различая в мутных пятнах предметы, и не может понять, что Тони собирается сделать. Обнять его?              Питер отступает на три шага назад.        — Мне не нужна ваша жалость.              Питер Паркер видел, как людям подрезают крылья. Он сам будто бы стал Икаром, подлетевшим к солнцу слишком близко, он обжегся, подпалив свои крылья, и уже никогда не сможет взлететь на них. Питер мог бы отрастить еще сотню, но больше не хочет. Питеру Паркеру остается только падать.        — Я не ребенок! — отчаянно бросает он и уносится прочь из лаборатории, дальше от своего позора, дальше от Тони Старка.              Ногтями он царапает руку до крови, чтобы наказать себя. Если бы у него было лезвие, он бы вырезал на своей коже проклятия. Он оборачивается дважды в поисках преследования, боясь или надеясь. Он все еще плачет, петляя по вечерним улицам Нью-Йорка.              Прохожие оборачиваются на него, какой-то парень обеспокоенно хватает его за толстовку, но Питер лишь убегает быстрее. Все произошедшее крутится в голове роем диких пчел, и они продолжают шуметь, жужжать, жалить.              Он обошел дом семь раз, прежде чем смог успокоиться. Он не знает, как должен зайти, чтобы не встретиться с тетей, понимая, что он не выдержит в своем притворном безразличии и секунды, только увидев ее глаза, а она поймет, что он собирается сделать, как только заглянет в его.              Питера Паркера больше ничего не держит.       У стен есть уши — Питер знает об этом лучше кого-либо еще. Парень прекрасно осознает, что внимание бесконечного числа мельчайших жучков Тони Старка сейчас направлено на него, они смотрят, слушают, выжидают, в любой момент готовые подать сигнал тревоги. Питер чувствует на себе их пристальный взгляд, поэтому сейчас ничего не может предпринять. Паук оказывается связанным, подвешенным на чужой паутине, и если он шелохнет хоть пальцем — тревожная вибрация пойдет по нитям.              Тетя Мэй увлеченно готовит ужин на кухне, пританцовывая под какую-то глупую старую песню, звучащую по радио, замечая возвращение племянника только по хлопающей двери.        — Питер? — спрашивает она, прокручивая ручку на устройстве, чтобы хриплый мужской голос звучал тише.        — Я не буду ужинать, — говорит Паркер, спешно поднимаясь по лестнице, пока тетя не успела покинуть кухню.              Он запирает дверь в свою комнату, прикрывает открытое окно и обессиленно падает на кровать. Пчелы в его голове по-прежнему жалятся, и парень с удовольствием выбил бы их из своей головы, если бы только мог. Но он лишь укрывается одеялом, не решаясь накрыться с головой, и вдыхает воздух через край своей толстовки, она все еще хранит едкий запах металлической сварки, но Питер не чувствует отвращения, только мелкое подрагивание собственных пальцев. Он дергает одеяло выше, отворачиваясь к стене, прежде чем слезы снова опалят его лицо.              Питер чувствует себя ужасно. Он слышит шумную вечеринку через квартал, диалоги из ночного кинопоказа любимого сериала тети, он слышит слишком громкое в тишине биение своего сердца. Звуки мешают ему уснуть. Лежать под одеялом становится невыносимо жарко, щеки щиплет от влажных соленых дорожек, но Питер не может позволить себе вылезти, чтобы вытереть их. Питер делает вид, словно с ним все в порядке.              Питер Паркер ненавидит утро. Его тошнит от горького запаха кофе и воротит от каши и хлопьев. Каждое утро — начало новой борьбы с самим собой. Но это утро — хуже, гораздо хуже всех предыдущих. Питер не встает по будильнику, потому что попросту забыл поставить его вчера. С трудом открывая глаза, он чувствует тяжесть и ноющую боль, воспоминания тут же лавиной наваливаются сверху, и Паркер морщится, сильно впиваясь ногтями в предплечье сквозь ткань одежды. Он пытается встать, но ноги сильно запутались в одеяле.              — Черт, — тихо шипит Питер, пытаясь скинуть назойливую тяжесть. Видимо, он ворочался во сне.              Неспешно он шагает по коридору в сторону ванной комнаты. Все вокруг залито ярким солнечным светом, значит, время перевалило за полдень, и тетя уже давно на работе.              Питер боится взглянуть на свое отражение в зеркале. Осторожно он поднимает взгляд и тихо вздыхает. В тишине раздаются тихие щелчки тикающих часов, стрелки показывают середину третьего урока, и Питер вполне может успеть к началу четвертого, но если он появится в школе вот так — мятым, взъерошенным, с красными опухшими глазами и совершенно потухшим взглядом — к ним наверное нагрянут социальные работники. Паркер впервые задумывается об этом. Станут ли винить тетю в его смерти?              Он возвращается в комнату, игнорируя звонок от Неда, видит еще десяток пропущенных, смс от классного руководителя, но уверенно удаляет все уведомления. Он пишет тете, что плохо чувствует себя и пропустит сегодня уроки, хотя скорее всего она уже получила выговор от кого-нибудь из работников школы. Питер достает из ящика стола чистую тонкую тетрадку, несколько раз отрешенно оглядывая комнату, будто ищет что-то, достает из пенала черный маркер и размашисто пишет через всю обложку «ЛИЧНЫЙ ДНЕВНИК», переворачивает первую страницу. Он оставляет прощальную записку, не для тети, но для ее безопасности. Ее не должны винить.              Питер отсиживается дома еще два дня, чтобы создать видимость своей болезни для директора. Впервые ему так легко идти в школу. Он может показать биологу средний палец, нарисовать в школьном туалете эмблему футбольного клуба, Питер не чувствует стыда или страха, понимая, что это его последний день в школе.              Уроки тянутся по-прежнему долго и нудно, но Питер уделяет им все свое внимание, ему нравится чувствовать свою полную свободу от обязательств. Мишель косится на него с подозрением, она всегда внимательно наблюдает за ним, и Паркер прекрасно осознает почему.              Когда урок истории заканчивается, и класс стремительно начинает пустеть, Питер складывает свои вещи в сумку, закидывая рюкзак на плечо, но не уходит. Он долго смотрит на Мишель, отмечая, насколько медленнее она начинает складывать учебники под его вниманием, как она что-то заинтересованно ищет на дне своего рюкзака, перебирая заново сложенные тетрадки.        — Знаешь, — начинает парень, чтобы привлечь ее внимание, но она по-прежнему не поднимает на него глаза, лишь коротко кивает, будучи все еще ужасно заинтересованной в содержимом своей сумки. Питер молчит, пока она не поворачивает голову в его сторону.        — Что?        — Я гей, — спокойно говорит Питер, ожидая ее реакции.        — Скажи еще, что ты Человек-Паук, — бормочет она, принимая все происходящее за шутку или розыгрыш, но Питер по-прежнему молчит, и она немного хмурит брови. — Мне это не интересно.        — Да, да, — он поднимается с места, похлопывая девушку по плечу, прежде чем уйти. — Я так и понял.              К вечеру у Питера начинают снова подрагивать руки, и он злится, пряча ладони за широкими рукавами свитера. Сегодня пятница, и тетя Мэй тщательно собирается на прогулку, выбирает блузку и серьги, а Питер нетерпеливо ворочается на кровати, не в силах найти себе занятие. Она заканчивает только к восьми часам, прощается с Питером, собираясь уйти, но он останавливает ее в дверях.        — Эм, в общем, желаю хорошо провести вечер, — Питер натянуто улыбается, чувствуя подкатывающий к горлу ком отвращения к самому себе.        — Все хорошо, Питер? — обеспокоенно спрашивает Мэй, и он коротко кивает ей, но вдруг делает шаг вперед, кидаясь с объятиями. Вдыхает запах ее духов и шепчет:        — Прости меня.              Она треплет его по волосам.        — Все хорошо, Питер. Все хорошо. — Паркер отходит назад, чтобы больше не задерживать ее. Она машет ему рукой, но на секунду останавливается в дверях.        — Если ты налажал по-крупному, можешь даже не надеяться избежать наказания, — она все еще лучезарно улыбается ему. Питер машет ей рукой на прощание.              Он проводит дома еще около получаса, делает несколько кругов по комнате. Питер пишет смс Неду, прося прощения за разбитую фигурку Дарт Вейдера в шестом классе, он хочет написать Тони, но не может позволить себе привлекать внимание.              Питер вылезает через окно, накинув на голову капюшон. Он оставил рюкзак с костюмом в лаборатории, предусмотрительно закрепив его под столом с помощью паутины, чтобы Старку потребовалось время, чтобы найти его. Он карабкается на высоте первого этажа, в то время как какая-то соседская девочка удивленно вскрикивает, показывая на него пальцем и нетерпеливо дергает за рукав кого-то из взрослых, и Питер спрыгивает быстрее, чем кто-нибудь успевает заметить его.              Он подходит к «Башне Свободы» и достает из кармана старую самодельную маску Человека-Паука, оглядывается, прежде чем натянуть ее на голову, после чего начинает подниматься к верхнему этажу. Самодельные устройства на запястьях далеки от тех, что сделал для Питера Тони Старк, но он рад, что не выкинул их. Карабкаться выходит медленнее и сложнее, Паркеру кажется, что он вот-вот сорвется, поэтому каждые несколько этажей он останавливается, чтобы перевести дух.              На крыше холодно и тяжело дышать, Питер делает несколько кругов вокруг шпиля, чтобы осмотреть город. Он сидит на краю, зацепившись за основание шпиля в течении двадцати минут, но вокруг не появляются ни спасатели, ни полиция, и Питер рад, что не попался никому на глаза.              Он стягивает с лица маску и убирает устройства с запястьев, с силой зажмуривается, пока перед глазами не начинают плясать разноцветные пятна, но смотреть вниз по-прежнему страшно, голова кружится от такой высоты и картинка в глазах мутно двоится. Он размышляет над этим последние секунды. Да, так определенно будет лучше. Никому не нужен Питер Паркер со своими переживаниями и проблемами. Никому не нужен Питер Паркер со своей любовью.       Питер разворачивается спиной, разводя в стороны руки, тяжело дышит, сжимая ладони, пока короткие ногти не впиваются в кожу. Умирать по-настоящему — страшно.              Тело наливается леденящим свинцом, и Питер не может заставить себя поднять ногу. Он медленно наклоняет корпус назад, пока сила гравитации не утягивает его вниз. Питер Паркер не успевает даже вскрикнуть, только беспомощно протянуть руки в попытках зацепиться за воздух.              Доли секунд не длятся минутами, и жизнь не проносится перед глазами, Питер видит над собой беззвездное темное небо, и на секунду ему кажется, что он падает в такую же пропасть, но шум машин становится громче, и среди него отчетливо можно разобрать женские крики. Питер закрывает глаза.              Он надеется, что паучья регенерация не сыграет с ним злую шутку.              Столкновения не происходит. Питер чувствует прикосновение холодного металла к коже и распахивает глаза, но в ту же секунду все погружается в темноту. Тяжелые детали экзоскелета собираются вокруг его тела, и Питер осознает свою беспомощность, не имея возможности пошевелиться, его одолевает мучительная клаустрофобия, и он обессиленно дергается. Тони Старк не произносит ни слова, но Питер отчетливо слышит его тяжелое взволнованное дыхание сквозь радиосвязь.              Питер не говорит ни слова в ответ.              Костюм на автопилоте летит в башню, и Питер с удовольствием предпочел бы оказаться внутри железной девы, чем внутри Железного Человека. За считанные секунды детали раскрываются вновь, и первое, что видит Паркер — озлобленное лицо Тони Старка.        «Наверное, он просто в бешенстве», — думает Питер, — «Еще бы, я почти лишил мир Человека-Паука».              Подросток делает шаг вперед, но ноги предательски подкашиваются, и он оседает на пол.        — Какого черта, Питер? — Старк разрывает повисшую тишину. Еще секунда, и от него полетят искры.              Паркер по-прежнему молчит, уставившись в пол. Это злит Тони Старка еще сильнее, и он подходит ближе.        — Я спрашиваю тебя, какого черта ты делаешь, Питер, — но в ответ не раздается ни звука, — когда девчонка отказывает тебе в танце, ты тоже бежишь прыгать с крыши? Отвечай мне, когда я разговариваю с тобой. Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты ведешь себя, как ребенок. Нет, ты ведешь себя еще хуже. Что ты собираешься делать, если тебя заметили камеры? Если кто-то узнал тебя?              Старк говорит громко, выплевывая слова, и не сводя осуждающего взгляда. Питер сжимается сильнее, его лицо багровеет, и он закусывает губу, шумно вдыхая через нос.        — Вы ничего не понимаете.        — Ох, да? — Тони театрально разводит руками. — Тогда просвети меня, малыш.              Питер продолжает молчать, но несколько соленых капель уже катятся по его щекам. От стыда хочется провалиться под землю.              Тони Старк вздыхает, и вся его злость немного рассеивается. Он по-прежнему не знает, как должен вести себя с подростком, должен ли он быть строже, имеет ли он право пытаться понять его.        — Все проблемы решаемы, Питер, — тихо говорит он, приобнимая Паркера за подрагивающие плечи. — Я не твоя мать и не твой отец, я не в праве говорить тебе, что ты должен делать.              Они сидят так в течение нескольких минут, пока Питер не глушит в себе едкую обиду.        — Забери свой костюм, — говорит ему Тони, остановившись перед выходом. — Возвращайся домой и не делай глупостей, Паркер.        — Я все еще люблю Вас, — снова подает голос Питер, — и эта проблема не решаема.              Тони замирает на секунду и бросает, не оборачиваясь:        — Это пройдет.              Он не хочет быть жестоким, но давать парню ложную надежду кажется куда хуже. Питеру всего пятнадцать, что он может знать о любви? Тони Старк давно решил для себя — если через пару лет Паук будет готов говорить ему эти слова с такой же бесконечной преданностью и надеждой в глазах, он даст ему шанс. Тони Старк думает, что поступает правильно.              Питер Паркер считает в уме скопленные карманные деньги. Кажется, ему даже хватает на билет до Дубая — он всегда мечтал побывать на вершине Бурдж-Халифа.              Среднее время его падения — тринадцать секунд.              Железный Человек не летает так быстро.