Влечение Шрёдингера

Практически любая дерьмовая ситуация казалась уже не такой дерьмовой после горячего душа. Практически. Ноитора вдел ноги в белые гостиничные тапочки и застегнул на липучку глазную повязку. Халат точно был ему коротковат, так что вышел он из душа, не заморачиваясь. Взгляд Теслы лизал раскалённым прутом по спине, проводил его до кресла, и руки, подавшие стакан с джином и тоником, чуть подрагивали. Обычно Ноитора бы рявкнул, хули ты так смотришь, словно раздеваешь, я уже и так, блядь, голый, но сейчас ему было не до того. Он выпил, покрутил в руках зажигалку, выругался, подобрал с журнального столика один из телефонов, зашёл в быстрый набор, снова выругался, слушая гудки, стянул с волос резинку, и когда трубку подняли, разразился проклятьями. Ублюдок Улькиорра сдох. Любимого сына Айзена пришил чёртов коп. Не то, чтобы Ноитора питал к нему какие-то тёплые чувства, да он сам бы давно выпустил ему кишки, если бы знал, что можно. Ноитора ждал приказа отправить нерадивого копа на тот свет, но приказа не было. Нихера не было. Тишина на линии. Любимого сына кумите Айзена прикончили, и виновник всё ещё ходил по земле на своих двоих. Горячий душ не помог, джин не помог, ни черта не помогало, Ноитора бесился, потому что не мог понять, что за игру ведёт Айзен. На той стороне зевал пьяный в жопу Гриммджо. Ноитора не поскупился и окатил его потоком смачной брани. Что это за беспредел такой, когда какой-то коп мог шпокнуть члена Эспады, и ему это сойдёт с рук? Гриммджо якшался с этим сраным полицаем, даже изредка сливал ему инфу какую-то, потому что тот неплохо дрался и был невъебись каким другом девке, которую Гриммджо трахал. Господи, что за мыльная опера — у Ноиторы разболелась голова. Надо ж отличать как-то, нельзя же срать там, где дрыхнешь. Между тем Тесла разложил на кровати белье, костюм и почищенную Санта-Терезу в кобуре и подлил ему джина, без тоника. Молодец, Тесла — промелькнула мысль, Ноитора опрокинул в себя стакан, выслушивая бормотания придурка Гриммджо. Тот по уши в дерьме: это с ним Улькиорра должен был встретиться, когда вдруг на них устроили облаву нерадивые полицаи. — Ты мне должен, — Ноитора, ухмыляясь, представил, как Гриммджо сейчас тыкнул в телефон средним пальцем, — если бы я не был так добр, ты бы проспал гребаное собрание. — Собрание? — внезапно собравшись и окончательно проснувшись, переспросил он. — Какое нахуй собрание? Отвечать не имело смысла, они оба поняли, что это означало. Гриммджо не предупредили о собрании, а это значило, что лимит позволенных ему промашек он исчерпал. — В «Лас-Ночес» же? Во сколько? Ноитора фыркнул, играясь в зажигалкой. — Ты подохнуть хочешь следом за своим ненаглядным? Ты же знаешь, что будет, если явишься без приглашения. — Ну да, лучше-ка я пойду обратно спать, чтобы проснуться с перерезанным горлом, — прорычал Гриммджо, — я узнаю, кого они взяли на моё место. Наверняка это Тоусен. И наверняка он поставил какого-то из своих евнухов. Влажные ноги прилипли к кожаной обивке кресла, и когда Ноитора поднялся, то невольно зашипел, а на ляжках остались круглые красные следы. Ему пора было делать свою работу — которую он, в отличие от некоторых, исполнял безукоризненно. Ноитора сбросил звонок, но подумав, отправил с другого телефона смс-ку со временем собрания. Ему ли не знать, что это такое — борьба за место в Эспаде. Сначала он заехал в морг и забрал оттуда труп. Родных у Улькиорры не было, одной проблемой меньше. Следующей остановкой стала его квартира. Место казалось нежилым: пустые белые стены, идеально застеленная кровать, ни занавесок, ни каких-нибудь восковых фруктов, ни даже телевизора. На белом кресле сидела, свернувшись, девка, и Ноитора едва не пристрелил её по привычке. Вовремя остановил руку, уже выхватившую Санта-Терезу, а она даже не вздрогнула: услышав его шаги, подняла голову и вылупилась огромными мутными глазищами. Как только нелюдимый мудак Улькиорра отхватил себе такую первоклассную девку, было загадкой: она была выше среднего роста, у неё были длинные чудные тёмно-рыжие волосы, которые, небось, приятно наматывать на кулак, а ещё отличные сиськи и ноги. Ноитора опёрся о дверную раму, складывая руки на груди. Девка всё смотрела и как будто даже не моргала. — Я за своими вещами, — наконец тихонько проблеяла она, и даже голосок у неё был словно звон колокольчиков. Ноитора почти предложил ей секс в качестве соболезнования, но потом вспомнил, что до Улькиорры эта девчонка была подстилкой Гриммджо, а теперь ею заинтересовался и сам Айзен. Она даже не делала ничего особенного, была в уродских «маминых» джинсах, в свитере с растянутыми рукавами, от неё пахло хлебом, прости-господи, и глаза у неё были тусклые и красные после рёва — а всё равно у него аж узлом всё внутри завязывалось. В любом случае в списке значилось, что надо было зайти к ней — Ноитора должен быть благодарен, что искать не пришлось, она сама нашлась. Он вынул из заднего кармана конверт, бросил ей на колени, стараясь не прикасаться к ней и вообще не подходить слишком близко. Зрачки у неё слегка расширились в удивлении, она уставилась на конверт, а Ноитора ретировался к своему месту в дверном проёме. — Айзен-сама передавал соболезнования и то, что, конечно, это не вернёт Улькиорру, но он хочет хоть как-то помочь. Считай это проявлением дружбы, — скривившись, отчеканил он. — Я не могу это взять, — запротестовала девка, решительно подымаясь с кресла и подходя к нему. Дурное решение, очень дурное; Ноитора чуть было не попятился как последний трус. Он осклабился. — Понятия не имею, чего Айзен с тобой панькается, но не делай мою работу сложнее, чем она есть. Если не возьмёшь бабки, я тебе их в глотку запихаю и рот зашью. Уясни, мне вообще насрать. В нос бил запах колхоза, девка казалась сердитой, и Ноитора почти предвкушал, как она сейчас отвесит ему пощёчину. Но она отошла, ссутулилась и разом как-то обмякла, прижимая к сиськам конверт. — Спасибо, — зачем-то произнесла она. И зачем-то осталась, наблюдая, как Ноитора обыскивал квартиру, собирал какие-то папки из тайников, чистил холодильник и бар. В этом и состояла его работа, по сути, он что уборщик: заметает за облажавшимися или подохшими дебилами следы. Обычно это означало устранение свидетелей и нежелательных лиц, но иногда и вот такая скукота. Раньше этим дерьмом занималась Нэллиэль, а настоящей зачисткой заниматься брезговала, но теперь на Ноиторе висели все обязанности. Девка не казалась ни возмущенной, ни изумлённой, ни запуганной: она молча следила за его манипуляциями, и Ноитора решил, вряд ли это что-то изменит, пусть смотрит. — Этот ублюдок не заслужил, чтобы его оплакивали, — заметил он, закончив. Девка встретила его взгляд, не дёрнувшись, не рассматривая повязку на левом глазу, но и не отводя специально глаза. — Не заслужил, — просто согласилась она. Ноитора, не понимая своих мотивов, но оправдываясь интересом Айзена, велел Тесле убедиться, что девка добралась до дома (или где она там сейчас ночевала) в целости и сохранности, и двинулся по своим делам, не отвечая на её прощание. Папки легли красивой пирамидкой, и когда он щелкнул своей зажигалкой, зажглись как ритуальный костёр. Ноитора опустился на корточки, наблюдая, как чернеет и скукоживается бумага и течёт вонючий пластик. Здесь данных хватило бы на контр-разведку, Улькиорру не зря прозвали всевидящим и всезнающим. Наверняка даже их унитазы прослушивались — это была одна из причин, почему Ноитора предпочитал не оседать надолго на одном месте. Вся эта информация стоила миллионы… Но за его работу тоже неплохо платили, а что эти миллионы, если за ним откроют охоту и кокнут в первые же сутки? Оттягивала рубашку единственная тонкая папочка, прикарманенная им. Он не собирался, но зацепился случайно за имя, выведенное ровным, словно отпечатанным на пишущей машинке, почерком. Когда выбрасывал бесценные бумажки, рука самовольно сжала эту папочку и спрятала за пазуху. Решив в качестве благодарности за то, что Улькиорра при жизни накопанным воспользоваться не успел, прочитать ему панихиду, Ноитора прикурил от костра. — Как ты уже понял, никто по тебе скучать не станет, — начал он, хрустя пальцами. — Жил козлом, окочурился совсем не вовремя, в Вальхаллу подлецов не пускают, а из ада твою высокомерную задницу выгонят, наверное, потому что ты им там все котлы с кипящим маслом затушишь своей постной рожей. Хотя ты вроде не верил в жизнь после смерти, значит, всё, сказочке конец. Если честно, я тебя года два считал мужиковатой уродливой бабой, думал, во не свезло, а потом узнал, что ты мужик и понял, что точно не свезло. Хотя вон даже нашёл себе девку со Стокгольмским Синдромом. Она подчас пугает похлеще тебя, муж и жена — одна Сатана, всё такое. Сейчас догорает дело всей твоей жизни, и после этого от тебя не останется ничего. Ни фотографий, ни тела, ни черта. Ноль. Зеро. Как будто и не было тебя. Ну тебя нахуй. Теперь ни одна полицайская псина не доберётся до них. Ноитора выпрямился и отряхнул штаны. «Лас Ночес» днём выглядел почти что неприметно. Неоновая вывеска была лишь набором белёсых потухших трубочек, на ступеньках вниз разводы грязи, а дверь совсем уж неказистая. Зонтиками обычно заморачивался Тесла, так что Ноитора просто пробежался от машины до входа в клуб, отряхнулся как собака, выжимая мокрые волосы, и ткнул своё приглашение в глазок. Дверь немедленно открылась, пропуская его в коридор с красноватым освещением. Ночью он обычно надымлен, возле лестницы стоят два амбала, проверяющие печатки на руках посетителей. Ему «Лас Ночес» нравился, минималистично, но зато никакой раздражающей мелкотни, трахающейся и/или блюющей у толчка. Ноитора точно рассчитывал время, чтобы, дьявол упаси, не явиться заранее. Поэтому когда он поднялся на второй этаж и зашёл в зал для переговоров, все уже присутствовали. Кроме Гриммджо, естественно. Вместо него в его кресле томно развалился женоподобный пиздюк. Жеманно облизав губы, он протянул свою тонкокостную руку и представился. Люппи, мать его. Мамаша явно хорошо поржала над ним, назвав таким убогим именем. Даже не кивнув в его сторону, Ноитора занял своё место между Халлибел и Старрком. Люппи-хлюппи сузил глаза и весь аж подобрался, но ему хватило ума промолчать — впрочем, вряд ли от него можно было ожидать чего-то другого. В контраст залу клуба, комната была в спокойных тонах, и пили они мерзкий китайский чай, отдающий календулой. Ноитора вспомнил, что ничего так сегодня и не ел пока, а уже махнул два стакана джина. Айзен и два его прихвостня вскоре присоединились к ним и началось шоу лицемерия. Они помянули своего брата, и официанточки наполнили каждому пиалу с саке. Вот это уже другое дело — Ноитора поднял свою в осушил в один глоток. Улькиорра алкоголь не пил, бар держал исключительно для вида, а они сейчас напивались в его честь, хотя даже не собирались отомстить за него. Ха. В эти тонкие хитровыебанные планы он не углублялся, Айзен с почти искренне грустным выражением пояснил, что на протупившего копа у него долгоиграющие планы. Из всего Ноитора для себя вынес, что трогать они говнюка не будут, только пошлют ему дружеское напоминание — предупреждение — чтобы впредь тот был осмотрительнее. Обычно такими вещами занимались либо Ямми, либо, если требовалась тонкость, Гриммджо. Люппи ощерился и вкрадчиво предложил Ноиторе присоединиться к веселью. Какое такое веселье мог предложить такой хлюпик, было непонятно, особенно, когда калечить клиента запретили, так что Ноитора очень вежливо послал его нахуй. Маленькие ладошки сжались в кулачки, и он чуть не заржал, но вовремя сдержался, имитируя равнодушие, которое задевало малютку куда сильнее. Наконец явилось настоящее веселье: Гриммджо ворвался в комнату ураганом, мгновенно находя Люппи и наводя на него пистолет. Люппи неожиданно ловко вскочил на кресле, выудив откуда-то из выреза в костюме собственный. Что в Гриммджо хорошо, он никогда не строил никакие козни, если уж хочет избавиться от кого-то, то вот так вот среди бела дня прёт на него с Береттой. Ноитора уже не сдерживал ухмылку, сжав под пиджаком ножку Санта-Терезы, готовясь присоединиться к потасовке, если оная начнётся. Но быстрее всех среагировал, конечно же, Тоусен, слепошарый мудила, вечно портящий все забавы. Он молниеносно оказался рядом с Гриммджо и заломил ему за спину руку. Тот выронил оружие и зарычал, пытаясь вывернуться. Но Тоусен на них всех страх нагонял своей мистической сноровкой. Для того, кто выглядел как апостол растафарианства или спустившийся с горы монах, он слишком легко побеждал их, знал все эти дурацкие болевые точки и как обратить их вес и умения против них самих. Тоусен даже Ямми на лопатки укладывал. Вот и сейчас он, словно бы не при делах, удерживал Гриммджо за руку, не давая ему и двинуться. — Какая поразительная наглость, — сокрушённо вздохнул он, — никакой дисциплины. Зоммари отвернулся, а Тоусен дёрнул руку ещё дальше, и они все услышали характерный влажный хруст — Гриммджо заорал и изогнулся, намереваясь зубами впиться ублюдку в шею и перегрызть тому сонную артерию. Но тут встал Айзен, поднимая руку, и в комнате мгновенно воцарилась тишина. — Достаточно, я думаю, Гриммджо-кун усвоил урок, — он дружелюбно улыбнулся ему. — Но боюсь, если ты попытаешься поквитаться с Канаме или Люппи-куном, я не прощу тебя. Воспринимай это как отпуск. Поезжай на источники, залечи руку, а как будешь готов вернуться к работе — физически и духовно — возвращайся. Я не забываю услуг и верных людей, и меня так огорчает, что об этом забыл ты. Тоусен отпустил Гриммджо, и тот принялся баюкать сломанную руку, смерив его взглядом исподлобья. — Я вернусь, — пообещал он сквозь стиснутые зубы. Люппи опустился обратно в кресло, перекидывая тощие ноги через перильце и жмурясь от самодовольства. — Если только на источниках не произойдёт какой-то несчастный случай, — нараспев протянул он. — Такие вещи случаются, не поверишь. После окончания собрания, Ноитора позволил Гриммджо привалиться к себе, пока тот вызывал кого-то из своих ребят. — Убью их, — рука стремительно опухала и наливалась синевой, — обоих. Сниму с них кожу и сделаю из неё ковер. — Ага, квадратиками, как шахматную доску, — фыркнул Ноитора, забирая у официантки пакет со льдом. Наконец в клуб залетели двое его прихвостней: красавчик Ильфорте и коротышка с щербатыми зубами, имя которого он так и не запомнил. На кой ему имена всяких слабаков. Передав им их непутёвого вакагасиру, Ноитора заехал по новому адресу. Эти апартаменты ему даже нравились, достаточно просторно, и на другом этаже он заметил тренажёрный зал. Тесла возился на кухне, заканчивая с готовкой, и в ожидании обеда Ноитора развалился на диване, включив телевизор. Папка всё маячила на периферии, но её демонстративно игнорировали. Позже. Это не срочно. Ему не позарез. На обед у него был ростбиф, йоркширский пудинг и салат. Салат он напрочь оставил без внимания, и Тесле ещё повезло, потому что когда он впервые попытался втюхать ему кроличью жратву, Ноитора опрокинул салатницу ему на тупую башку. Но упёртый осёл своих попыток обратить его в здоровое питание не оставил, и только потому что во всём остальном он его беспрекословно слушался, Ноитора решил спустить ему эту дурость. Тесла как обычно пожирал его взглядом, пока он пожирал своё мясо, поэтому пришлось гаркнуть, чтобы он, в конце концов, перестал бесить и сам чего-нибудь там съел. Поспешно стянув фартук, тот, слава Богу, уселся и принялся уписывать за обе щеки. Убираясь, Тесла, конечно, заметил папку и заметил имя на папке. Но разговора об этом не подымал, спросил, нет ли для него какого-то задания и, получив пару свободных часов, ушёл в спортзал. Ну, или подрочить, чёрт его знает, этого Теслу. Он был странным парнем. Просто однажды появился на его пороге и попросил работы. Ноитора закрыл перед ним дверь и вскоре переехал, а он опять его нашёл. И опять. И опять. Тогда Ноитора избил его и оставил у мусорных баков, и его полгода не было ни видно, ни слышно: думал, то ли сдох, то ли отстал — а потом он снова стоял под его дверью бездомным щенком. Собак Ноитора не любил, он вообще всё живое не любил, хотя если сравнивать собак и людей, первые были всё-таки предпочтительнее. Поэтому и впустил Теслу, а тот перенял на себя домашние дела, выполнял поручения, очень раздражал, когда волновался за него или пытался прикрыть его, как хренов телохранитель какой-то. Что ему удовольствия во всём этом было — Ноитора не заморачивался. Если был и не жаловался, то какая к дьяволу разница? Потом стало как-то недвусмысленно, когда Тесла помогал с повязками и совал эту траву, смотрел на него так преданно, что аж страшно становилось иногда — хотя Ноитора всё ещё не понимал. Он высокий и тощий, у него лисьи черты лица и нет ебучего глаза, и зубы крупные, такими только любопытные щенячьи носы откусывать, у него дерьмовая внешность, а характер ещё дерьмовее. А Тесла смотрел и судорожно вбирал в себя воздух, и менял ему кровавые повязки, и разрешал подкладывать себя под кого-ни-попадя, чтобы заманить жертву или узнать нужную информацию. Может, ни в зал, ни подрочить — а взять свой глок и поехать на прогулочку. Ноитора глянул на папку, пытаясь понять, двигали её или нет, успел ли Тесла пролистнуть её. Снова находя оправдания: ну, а вдруг дурень реально сунулся устранять угрозу своей уютной мазохистской жизни — Ноитора схватил папку и ринулся наружу, к машине. Дура в джипиэс пообещала, что он доберётся за два с половиной часа, а он стоял у пункта назначение едва ли за пятьдесят восемь минут. И подумать ни над чем толком он так и не успел, понятное дело. Да хотя и лишних полтора часа не спасли бы, он полжизни об этом думал-думал, и пока всё никак не додумался. Райончик был так себе. Серые многоэтажки, унылая детская площадка и плешивый палисадник. Ноитора в своей Акура был тут как бельмо на глазу, поэтому он остановился подальше и прошёлся пешком. У него был код от замка и номер квартиры, но это не понадобилось: она шла навстречу ему с двумя пакетами из супермаркета, качала головой в такт песне в наушниках. Он сел на ступеньки, ожидая, когда его заметят. Блядские полные губы сложились в маленькое «о», а глаза распахнулись широко-широко — счас вылезут, овца. Ноитора ухмыльнулся как оскалился, гадая, что будет дальше. Бросит пакеты и побежит? — Давно не виделись, Нэллиэль. Она справилась с волнением и вынула наушники, оставляя их ожерельем вокруг шеи. — Зачем ты тут? Не «как ты меня нашёл?», не «кто ещё знает, что я тут?» Ноитора вот с волнением справиться не смог, ухмылка становится всё шире, перерезает зубастой пропастью его лицо — он забрал у неё один пакет и кивнул на дверь. Нэллиэль не стала спорить, прошла и открыла, придерживая, чтобы он тоже прошёл. На ней сандалии с высокими шнурками, болотного цвета топ и короткие шорты, и Ноитора проглотил своё «что за обноски», а потом подумал — и повторил вслух. — А ты хорошо выглядишь, — отозвалась она. — Все с деньгами хорошо выглядят, — закатил глаз Ноитора. Она сунула ладонь в задний карман, а его напряжённый взгляд спустился вслед за ладонью. Вытащив ключ, она отперла квартиру. Тесная однушка, ничего примечательного. Они поставили пакеты на пол в прихожей, и пришли в движение практически одновременно: Ноитора сжал в кулак проводки от её наушников и потянул, душа, а она голой круглой коленкой пнула его в живот. Хотела между ног, вестимо, но не успела. Захрипела, обхватила его руки своими, пытаясь разжать. Ноитора в два шага оказался у стенки и припёр её, перекрывая пространство для действия. Они оказались нос к носу: он вперился в наполовину закатившиеся медовые глаза, в хлопающие пушистые ресницы, в розовый шрам, пересекающий её лоб. Волосы у неё теперь идиотского глубокого зелёного цвета — цвета морской, блядь, волны. Он застыл на мгновение, а Нэллиэль ушла вниз, упираясь теперь руками в его бедра, толкая его. Ноитора врезался в тумбочку у входа, и на пол посыпалась мелочь и ключи, разные листовки и рекламки, он сам и за провода вслед за ним Нэллиэль. Она успела выпутаться, но он уже держал её за волосы, намотал на кулак, потянул к себе в попытке перекрутиться, оказаться сверху. Они перекатились, но она всё равно угрём выскользнула и уселась, стискивая его прижатые к бокам руки тёплыми голыми ляжками. В её руке ключ, и рука остановилась аккурат перед целым глазом, а другой она погладила местечко у кадыка, показывая, что могла выбить его в любую секунду. Ноитора с чувством чертыхнулся. Она несколько лет задницу отъедала, а он тренировался, и всё равно она сильнее. — Зачем ты тут? — Нэллиэль спросила спокойно, будто и не запыхалась совсем. — Улькиорра сыграл в ящик, — он говорил, и его горло вибрировало в её ладони, прикасаясь на миллисекунды. — А ты живёхонькая оказалась. Я думал, я тебя отправил на тот свет. Нэллиэль почему-то отвела руку от его глаза. — Я сама так думала. — И теперь ты вот так вот живёшь? В этой дыре? Серьёзно? Ты жалкая. Она убрала ладонь с его горла и села поудобнее. Ноитора фыркнул. — Гриммджо со сломанной рукой порывался наброситься на того, кто посмел оспорить его место в Эспаде. Хотя все знают, что это временно, ну, все, кроме Люппи, он сказочный долбоеб и оптимист. А ты после всего… сбежала? — Я не собираюсь возвращаться, — Нэллиэль слезла с него, упираясь в половицы коленями. Теперь Ноитора мог бы вновь напасть на неё. Но не стал. — Я думал, Тесла попёр тебя заново убивать. — И пришёл, чтобы спасти меня? — с иронией осведомилась она. — Его, — поправил Ноитора. Они поднялись с пола, и он отметил, что на её коленях отпечатались неровности половиц. — У тебя убогое жилище. — Будешь чай? — безмятежно отреагировала она, забирая пакеты с продуктами. — Терпеть не могу чай, у тебя есть что-то нормальное? — Алкоголя нет. — Ну пиздец. Он с трудом помещался на кухоньке, втиснулся между столом и микроволновкой, не зная куда деть длиннющие руки и ноги. — У нас вакансия открылась в Эспаде, — Ноитора смотрел, как она раскладывала продукты, — если не нравится, я могу грохнуть кого-нибудь и будет другая. Например, Халлибел. Зачем нам две телки в Эспаде, правильно? Нэллиэль опёрлась о стол, боком к нему. — Ноитора, зачем ты тут? Убить тебя хочу. Избить тебя хочу. Просто тебя хочу. Я думал, тебя больше нет, а ты есть. Была всё это время. Он психовал, разбивал телевизоры и ебучие вазы эпохи Мин, делал твою дерьмовую скучную работу, а ты всё это время дышала, жила — была без него. — Да хуй его знает.