Открытый финал

О смерти отца он прочёл в новостях. Возможно, это был самый тупой способ узнавать о смерти своих родственников, но утренняя новостная лента на экране смартфона выплюнула пару постов со знакомым именем раньше, чем позвонила Бьянки. Новость, конечно, не попала в топ, потому что смерть какого-то бизнесмена, фамилию которого не слышали никогда в жизни большинство простых обывателей, ни за что не сможет переплюнуть G20 или выход нового эппл-девайса. Бьянки, к слову, ограничилась смс-сообщением. Отец умер, – написала она. Гокудера некоторое время лежал в кровати, глядя в потолок, и прокручивал в голове варианты ответов, соответствующих ситуации. В итоге ограничился коротким «Мир его праху» и посчитал свой долг вежливости исполненным. До похорон всё равно не меньше двух дней – иначе всех желающих попрощаться принять не успеют. У Десятого, как оказалось, было иное мнение на этот счёт. – Да, да, выходные. Отгулы, если тебе так доступнее. Три дня, а дальше там видно будет, может быть, ты мне очень будешь нужен здесь. Но если что – позвонишь, конечно. Я всё понимаю. Ничего вы не понимаете, подумал Гокудера, и тут же поймал чужой проницательный взгляд. Глупо было бы думать, что от Савады Тсунаёши укроется хоть что-нибудь. – Три дня, – мягче повторил он. – С утра я выразил свои соболезнования Бьянки, и она сказала, что полетит домой, в Рим, сегодня в обед. Очень просила отпустить тебя с ней. Вот, видишь? Я отпускаю. И прежде, чем ты начнёшь возмущаться, подумай хорошенько. Это ведь не только дело Семьи, но и ваше личное. Да? – Тсун, – сказал Гокудера, чего он не позволял себе практически никогда. – Ну правда… – Ну правда – иди и собирайся, – велел Десятый. – Будь мужиком, Хаято. А я отправлю письмо госпоже Гокудере, как это полагается, от имени всей Вонголы. Объясниться с Бьянки – точнее, потребовать объяснений, зачем он ей понадобился, Гокудера не успел. Сдал свои срочные дела на руки Хибари – тот промолчал совершенно равнодушно, в своём стиле – и поехал прямо в аэропорт. Бьянки ждала его у стойки регистрации: без багажа, с одной только вместительной дамской сумочкой чёрного цвета, как и платье в самый пол, кружевные перчатки и траурная вуаль, приколотая к подобранным в пучок волосам. Гокудера открыл было рот, чтобы высказать всё, что он думает, но ему помешали. – Простите, мисс, – вежливый сотрудник аэропорта поймал Бьянки за локоть. – Пройдёмте со мной, пожалуйста. Гокудера кинул взгляд на часы, до их рейса оставалось минут сорок, и вряд ли его сестра решила внезапно провести в лифчике партию наркоты – поэтому он поймал её за другой локоть и решительно дёрнул на себя. – Проблемы? – спросил он. Сотрудник покосился на них. – Пройдёмте, – повторил он. Во внутреннем помещении сотрудник позвал серьёзную женщину в форме и, наконец, соизволил туманно объясниться. – Просто досмотр. Приносим свои извинения за неудобства. Мисс, сюда, пожалуйста… Пока Гокудера решал, будет ли это умным шагом с его стороны – поругаться со службой безопасности аэропорта – Бьянки первая сообразила, в чём дело. Она откинула вуаль с лица – зачем ей вуаль, чёрт побери, Бьянки выглядела преступно цветуще для женщины в трауре; не для Гокудеры же нацепила – он давно мог без опаски смотреть в глаза своей сестре, – и прошипела: – Какого дьявола? Я что, похожа на террористку? У меня умер отец, я лечу его хоронить! Сотрудник нахмурился и открыл рот, чтобы что-то сказать, но женщина в форме, в это время рассматривающая паспорт, толкнула его локтём и показала страницу с именем. – О, – он перевёл взгляд обратно на Бьянки. – Ми… синьорина Гокудера. Прошу прощения за инцидент, вы можете быть свободны. – Да ничего, – Бьянки заправила прядь волос за ухо. – Всегда приятно осознавать, что безопасность в аэропортах Италии на высоком уровне. Уже в самолёте Гокудера решил, что самое время проявить характер. – Дожили, – сказал он, – мою сестру приняли за шахидку. Бьянки шикнула на него. Первое правило аэропортов – не обсуждать вслух вещи, которые могут обеспокоить службу безопасности. Гокудера скосил глаза – но стюардесс рядом не наблюдалось, а другие пассажиры были заняты своими делами, и он решил продолжить. – Ну и зачем? – спросил он. – Зачем ты напялила на себя всё это? Да, траур, конечно. Ладно ещё платье, хотя ты ни в жизни не носила такие длинные и закрытые. А вуаль эта дебильная? Её обычно таскают только престарелые вдовы, так ты даже не вдова! – Конечно, – согласилась Бьянки. – Я всего лишь единственная дочь и наследница бизнеса. Бизнесов. Обоих. – Да и то, носят для того, чтобы общественность не увидела распухшего красного лица, – не дав сбить себя с толку, закончил Гокудера. – А ты… – А я, – перебила его Бьянки, – ношу для того, чтобы никто не видел, что моё лицо не красное и не распухшее. И отвернулась к иллюминатору на всё время полёта. С своей матерью, донной Гокудерой, Бьянки, откинув с лица паранджу, троекратно расцеловалась в щёки. Одежда её была поскромнее, и даже не чёрной: просто умеренно-блеклой, тёмной. Донна несколько осунулась с тех пор, как Гокудера видел её в последний раз, но всё ещё поджимала губы и выпрямляла спину до идеальной осанки, прибавляя пару сантиметров своему невысокому росту. Тонкая Бьянки пошла не в неё, а в отца, и именно поэтому они с Хаято, стоя рядом, всё-таки напоминали больше брата и сестру, чем совершенных незнакомцев. Гокудера донне не стал целовать руку; ограничился вежливым поклоном. Та дала понять, что заметила, и потеряла всякий интерес, как обычно и делала, стоило им только оказаться в одном помещении. – Что нам теперь, мама? – спросила Бьянки. – Вы бы отдохнули немного… мы всё сделаем. Отца положили в синей гостиной? Донна махнула рукой. – Умойся с дороги, – велела она, – и я велю накрыть вам на стол. Поешьте. А потом спроси у Роберто, чем нужно заняться в первую очередь, он распорядитель. – Зачем же Роберто, – замотала головой Бьянки, – надо было… меня надо было поставить. Я бы справилась как-нибудь. Гокудера догадался, что Бьянки хотела сперва назвать его имя, но не решилась перед лицом донны. Отношения были у них так себе. Вряд ли донна обрадовалась бы, стань он распорядителем похорон. Потом до него дошло, конечно. – Вы что, всё сами? – он поднял брови. – Ну есть же агентства! Да кто сейчас вообще сам устраивает церемонии, это не принято даже в Семьях! Такие хлопоты, с ума сойти. – А ты, конечно, – спокойно, не повышая тона, заметила донна, – много повидал Семейных похорон. Так, чтобы не шестёрок, а донов или хотя бы консильери. Гокудера подавил в себе желание сотворить охранный жест в знак отрицания безвременной кончины обоих Савад. Потом вздрогнул и насильно отогнал от себя навязчивые воспоминания десятилетнего уже-не-будущего, которое теперь, достигнув отметки невозврата, потихоньку стиралось из памяти, тая, как предрассветный туман в лучах первого солнца. Тогда-то распорядителем, церемониймейстером и священником им всем в одном лице был Джессо. Гокудера до сих пор не простил его и даже не собирался, хотя ради Десятого делал вид. – Нет, но… – сказал он и замолк. Донна уже отвернулась, потеряв какой бы то ни было интерес к разговору. – Куда тебе распорядителем, – сказала она Бьянки. – Но извещениями о смерти займись ты, надо разослать сегодня, хотя из новостей уже все и так знают. Управься до ужина, в семь придёт нотариус, мы будем зачитывать завещание. Я бы хотела, чтобы вы оба присутствовали. В дверном проёме появилась горничная, и донна последовала за ней. Бьянки помялась, стянула с рук кружевные перчатки. – Ты иди, – сказала она. – Ополоснись или переоденься… в твоей комнате же есть какие-то вещи. Или не переодевайся, хороший костюм. А я к отцу. Попрощаюсь, пока никто ещё не пришёл. Потом не до того совсем будет. Бьянки даже не позвала с собой. То ли решила не надоедать лишний раз – как чувствовала, что Гокудера раздражён мыслью о том, что донна решила не прибегать к услугам ритуальных агентств, а сделать всё по строгим католическим обычаям. То ли посчитала, что Гокудера и сам сможет решить, когда ему удобнее подойти к телу. А может, просто хотела разделаться с обязанностью в одиночестве. Когда они встретились через час в большой гостиной, получили руководства от Роберто и взялись за извещения, глаза её были обычными, сухими, а тушь – не размазанной. Нотариус, белозубая улыбчивая сука, целовал пальцы Бьянки куда дольше положенного правилами и даже приличиями. – Мудак, – тихо сказал Гокудера, проходя мимо и задевая плечом. Бьянки сделала вид, что ничего не услышала. Кроме членов семьи на чтение завещания позвали также ближний круг дона, да ещё приехал дон Матилья, с которым у них всегда были отличные отношения. Бьянки осторожно пробралась мимо рядов стульев и села рядом с братом, хотя Матилья приглашающе оставил рядом с собой пустующее место. Его без раздумий заняла донна. Ничего принципиально нового от нотариуса услышать не удалось. Почивший дон оставил щедрые подношения всем, кому счёл нужным. Гокудера не удивился, когда в завещании прозвучало и его имя: квартира в Риме, часть акций… Справедливая плата для блудного сына, чтобы не дать общественности лишний раз позлословить за спиной. – Наследницей моего бизнеса, – зачитал нотариус и позволил себе едва заметный поклон, – желаю в будущем видеть свою дочь Бьянки. Бьянки повела плечами, как будто ей вдруг стало холодно, но тоже не показала ни малейших признаков удивления, как и никто в комнате. Просто напоминание с того света для донны, что Семья должна остаться в руках семьи, как бы это ни звучало. – Вот и всё, господа, вот и всё, – нотариус улыбнулся. – С вашего позволения я бы хотел попрощаться с моим другом. – Да, – донна встала, и нотариус поспешно подал ей руку. – Пройдёмте. Через полминуты в комнате осталась сидеть только Бьянки. – Ты же понимаешь, что значит это завещание? – спокойно спросила она. – А ты ждала чего-то другого? – в тон ей ответил Гокудера. Она посмотрела странно, как будто хотела сказать что-то ещё, но заставила себя вовремя умолкнуть. – Чёрт! – Бьянки влетела в гостиную, откинув с лица в вуаль, но та, подхваченная потоком воздуха, упала обратно. Тогда Бьянки принялась в раздражении откреплять заколки от волос. – Ты можешь себе это представить? Он сделал мне предложение, этот Матилья! – Какое ещё предложение? – Гокудера потёр виски. Вся эта суета и тяготящая обстановка начинала его утомлять. Бьянки замерла, поражённая. – А ты как думаешь, какое?! – Серьёзно? – дошло до него. – Ему же под шестьдесят, и он вдовец… – О, можно подумать, это когда-то кого-то останавливало! Гокудера заложил руки за спину и сделал круг по комнате. – Да, – признал он, - прекрасно его понимаю. На правах давнего друга отца, небось. Неприятная ситуация, от твоего семейного статуса теперь зависит… статус семьи, как ни парадоксально. Тебе надо поскорее выйти замуж с умом, и тогда… – А вы меня спросили, что я хочу?! – заорала вдруг Бьянки, и её красивое лицо исказилось гневом. Она размахнулась и швырнула вуаль прямо в лицо Гокудере, и пока тот выпутывался из чёрных кружев, подлетела следом и схватила его за воротник рубашки. – Бьянки, – он поймал её руки, – что ты орёшь, как дура? Ты же всегда, и до смерти отца ещё, прекрасно знала, что… – Не знаю! – крикнула она. – И знать не желаю! Какого дьявола, Хаято, я не собиралась и не собираюсь замуж, и уж тем более – не за какого-то козла, который спит и видит, как наш легальный бизнес растворяется в его нелегальном! Это всё ты, ты, ты… – Я – что? – опешил Гокудера. Бьянки внезапно успокоилась – во всяком случае, расслабилась внешне, хотя её глаза метали молнии. – Ты, – повторила она. – Испортил мне всю жизнь. Это была твоя семья, твоя наследственность, твоё дело, но на совершеннолетие ты публично отрёкся от отца и от нашей фамилии. Которую отец тебе, к слову, всё-таки оставил. Да, это было необходимо тебе для того, чтобы перейти в Вонголу, я знаю, не перебивай. А когда ты уходил из дома? Ты ведь совершенно не думал о том, что это повлечёт за собой, правда? О, как я тебя ненавидела… Гокудера разжал руки, и Бьянки машинально потёрла запястья. – Ненавидела, – повторила она. – Мы не очень ладили в детстве, конечно, но я всегда считала тебя своим братом. А потом ты ушёл, и я возненавидела тебя, потому что осталась единственной наследницей, но отец считал, что всё ещё наладится. А потом ты ушёл к Саваде, и я поняла, что, в общем, ненавидеть тебя мне уже не хочется. Ты был в своём праве. Но поступил с нами как последняя скотина. – Сын любовницы наследует семью? – усмехнулся Гокудера. – Господи… – Бьянки приложила пальцы к вискам. – Ты занимаешь место правой руки в Вонголе, а такой непроходимый тупица, когда дело касается жизненных обстоятельств. Да каждый четвёртый наследник – ублюдок, и даже не всегда по линии матери. Просто не все об этом громко говорят. – Супер, – Гокудера отошёл на шаг. – И ты ждала столько лет, чтобы сказать мне это? – Всё как-то к слову не приходилось, – Бьянки усмехнулась. – Да и вышло бы не наглядно. Зато теперь – наглядно? У моей матери нет такого влияния, как у отца, ей не удержать власть надолго. Я, как ты понимаешь, тоже не из Джилио Неро с их вечным матриархатом. А наш легальный бизнес слишком хорошо пахнет, и если мы не помашем белым платком первые, то нас просто раздавят. Ну как? Нравится тебе быть причиной грядущей войны кланов в Риме? Она улыбалась. Гокудера, перекинув через руку пиджак, торопливо спустился по ступеням со второго этажа и в холле натолкнулся на донну. – Опять сбегаешь? – спросила она, не делая, впрочем, ни малейшей попытки его остановить. – Это, – Гокудера яростно обвёл рукой вокруг себя, – вообще не моё дело. Не нужно было сюда приезжать в первую очередь. Передали бы завещание на словах, и дело с концом. А на похоронах я даже ради приличия Семьи никому не сдался, только сплетни плодить. А вы... – Ну, ну, – поощрила его донна Гокудера. – Стерва? Или что там твой грязный рот собирался произнести? – Пользуетесь мной как наживкой для тех, кому следует считать, что вашу семью поддержит Вонгола. – Не в моих правилах рассеивать чужие заблуждения, – помахала рукой донна. – Что ж, благодарю за то, что остаёшься в рамках приличия, всё-таки с возрастом, я вижу, ты научился сдерживать свой темперамент. Спасибо, что не решил обвинять меня в том, что я сжила твою мать со света. – Дураком меня только выставлять не надо, – пожал плечами Хаято. – И Саваде нет до вас никакого дела. Но вы и так это знаете. Донна обошла его кругом, стряхнула пылинку с воротника рубашки. – А когда-то ты называл меня мамой, – отстранённо сказала она. – Нет, не мамой – матушкой. Как и Бьянки. Воспитывать детей нужно без излишней строгости, но с уважением к традициям семьи, тогда из них вырастают дельные наследники. Я ведь признала тебя своим не потому, что так приказал муж. Если бы не Лавина, я бы сама нашла ему какую-нибудь любовницу, но как получилось, так получилось. Нам очень был нужен сын, кровь от его крови, и когда после рождения Бьянки семейный врач сказал, что детей у меня больше не будет, я ни секунды не сомневалась. Так что ты был долгожданным ребёнком для нас троих, что бы ты там себе не выдумывал. – Да, да, конечно, — Гокудера сделал шаг назад. – А я... – А ты, – кивнула донна. – А ты опозорил нас на всю Италию, щенок. Можно подумать, хоть у какой-то семьи нет фамильных тайн. Но только ты у нас предпочёл расшвырять грязное бельё по всей округе, сделав достоянием общественности. – Да ваша прислуга, – Гокудера скрипнул зубами, – трепалась о любовнице дона налево и направо! – Кому есть дело до слов прислуги, – донна пожала плечами, – кроме одного глупого мальчишки. Что ж, иди, если хочешь, я тебя не задерживаю и даже не прошу проявить последнее уважение к отцу. Только будь добр, подойди к охране снаружи дома и попроси, чтобы тебя довезли до гостиницы или аэропорта, куда ты там собрался, я не знаю. Ночь в окрестностях Рима – не самое приятное время и место на свете. Донна Гокудера проплыла мимо, обдав Хаято лёгким запахом духов, и растворилась в одном из коридоров. Гокудера никуда не уехал. Всё оставшееся время в Риме прошло для него как в тумане. На следующее утро — похороны назначили на третий день, хотя это было и не обязательно, — Бьянки вела себя так, будто и не было никакого разговора накануне. В дом начали съезжаться те, кто хотел попрощаться, и Бьянки приходилось подолгу сидеть вместе с донной подле синей гостиной, чтобы гости могли поговорить с ними о покойном. Хаято, конечно, не звали. Бьянки, собранная и серьёзная, иногда выходила, оттягивала тугой воротничок платья и пила воду, попутно выясняя у Гокудеры и Роберто, как продвигаются дела с организацией похорон. – Да мне, в общем, всё равно, какие вы заказали венки, – она нетерпеливо отмахивалась. — Кто понесёт гроб? Вы знаете, донна настаивает не на сотрудниках ритуальных агентств. – Даже в этом упорствует? — Гокудера закатывал глаза. – Семья достаточно большая, чтобы вы нашли шестерых парней покрепче, – Бьянки поправляла перед зеркалом вуаль, натягивая её ниже. – Как они меня утомили, эти визитёры... Видит Бог, я завидую терпению донны. Выслушивать в сотый раз одно и то же... – И в тысячный выслушаешь. Сами похороны Гокудера почти не запомнил. Отсидел службу – он хотел притулиться сзади, но Бьянки уверенно подхватила его под локоть, сделав вид, как будто это он предложил ей руку, и они пошли вслед за гробом. Донну вёл советник. Так же уверено Бьянки затащила брата в первый ряд, на места для родственников, и после ему пришлось выслушивать соболезнования и предложения помощи. – Пусть видят, – шепнула ему Бьянки на ухо, не уточняя, что имеет в виду. – Пусть. Гокудера уехал сразу после похорон: оставаться в доме больше не было смысла, да и три дня, отведённые Десятым, истекали. Бьянки осталась. Ей нужно было как можно скорее ознакомиться с делами отца, нанести визиты вежливости кому следовало – делать хорошую мину при плохой игре. Впрочем, на Сицилию она вернулась уже спустя неделю. С Гокудерой они периодически обменивались короткими сообщениями: Бьянки, проворачивающей какие-то комбинации, продуманные на пару с донной, теперь было некогда. Невысказанные слова повисли между ними мёртвым грузом, и с этим надо было что-то делать. Гокудера столкнулся с Дино Каваллоне аккурат перед домом, где чаще всего квартировалась Бьянки, когда жила в Палермо. Ну блядь, – подумал Гокудера, рассматривая красный след на щеке Каваллоне, в происхождении которого не приходилось сомневаться, – зашёл, называется, в гости без предварительного звонка. Решил, что проще будет сначала оказаться с сестрой лицом к лицу, а потом уже начать откладываемый разговор. Хорошо ещё не на сестринском пороге столкнулись. А то совсем неловко вышло бы. – Пожалуй, заскочу в другой день, – пробормотал Гокудера, машинально подавая Каваллоне руку. Тот пожал в ответ, поморщился, потёр щёку. – Да ладно, – сказал он, – тебе-то вряд ли вломит. Или ты тоже будешь ей свадебными рекомендациями надоедать? Тогда не ходи, конечно. – Ты что, – поднял брови Гокудера, – мужественно предложил ей руку и сердце, чтобы спасти состояние и статус её Семьи? Типа, рыцарь и принцесса? Каваллоне красноречиво посмотрел. – Издеваешься? – спросил он. – По-моему, твоя сестра не такая дура, как ты сейчас описал. Или это сарказм в мою сторону? Я предложил ей сделку, выгодную для нас обоих. Мне нужно укреплять свежеобретённый статус второй семьи Альянса, ей нужно как можно быстрее найти какие-то тылы, чтобы всем на материке стало ясно: за ними кто-то стоит, если вдруг что. Ты уж извини, но давай честно: Тсуне будет не с руки устраивать вендетту за Гокудер, хотя Бьянки он по-человечески сочувствует. Не гарем же из жён ему заводить… – Но что-то в разговоре с мудрой женщиной пошло не так, – заметил Гокудера. – Я смотрю, ты даже без букета роз к ней пришёл предложение делать. Царапины от шипов по-другому выглядят. – Да ты прямо знаток. – Каваллоне пожал плечами. – Сделка, а не предложение. Сделка. Мы с твоей сестрой всегда неплохо дружили, если ты не заметил. Передай ей, что если остынет и передумает – всё в силе, а если нет – ну, значит, нет. Гокудера машинально нашёл глазами окно Бьянки. – Зачем тебе это нужно-то? – спросил он. – Нашёл бы жену поперспективней. А так – влезать одновременно и в Альянс, и в Малый совет, который заправляет всем в окрестностях Рима… Больше проблем, чем пользы. – Боюсь, что когда гипотетическая дочь Савады станет легальной, жениться будет поздно уже мне, – пошутил Каваллоне. – А у Гокудер хороший бизнес в Риме и за его пределами. Как ни посмотри, неплохой выбор… Гокудера кивнул, принимая аргумент. Хотя Десятому, наверное, такое сближение Каваллоне и Малого совета бы не понравилось. Вряд ли это повлияло бы на Вонголу в достаточной степени, но всё же… – Ах, да, – Каваллоне хлопнул его по плечу. – Мои соболезнования. Он пошёл вдоль дома пешком – видимо, автомобиль был припаркован где-то подальше, на стоянке у парка, может. Гокудера постоял ещё немного, перекатываясь с пятки на носок, и решил, что разговор может немного подождать. Было проще думать, что встреча с Дино оказалась знаком судьбы, нежели признать, что всю дорогу искал повод отложить выяснение отношений и почувствовал облегчение, когда нашёл. Через несколько дней Бьянки позвала его сама, аккурат после второго возвращения из Рима с Малого совета. Официально главы Семей собирались вместе первый раз после смерти дона Гокудеры, и Бьянки было необходимо присутствовать там – тем более, один из вопросов дня напрямую касался её. – Ну что? – спросил Хаято, скидывая в прихожей ботинки. Бьянки сидела на кухне, у окна, крутила в пальцах пачку женских сигарет с ментолом, но не курила. Присмотревшись, Гокудера заметил нетронутую плёнку. Как амулет на удачу с собой таскала, что ли? – Да всё нормально, – устало сказала Бьянки. – Как мы с донной и думали. Эти старые хрычи даже побоялись напрямую вопрос ставить. Совершенно справедливо опасаются, что я не просто так рванула к Саваде под крылышко. Полгода траура, конечно, да и вообще, с таким обычно не торопятся, но потом никто не может помешать Саваде ввести меня в Семью законным путём. Так что не меньше года у нас есть, войны кланов не будет. А там уже посмотрим. – Серьёзно? – Гокудера присел на подоконник, к Бьянки лицом. – Они на многожёнство рассчитывают или как? Бьянки засмеялась. – Саваде достаточно сосватать меня ближнему кругу. – Не получится, – заметил Гокудера. – Это уже инцест будет, католичество такое не одобряет. – Дурак, и шутки у тебя дурацкие, – поддела его Бьянки. – И самомнение – тоже. Родственники его жены больше подойдут, чем правая рука, потому что тогда это уже будет кровная месть. Родство с донной Вонголы – очень надёжно. – У родственника донны невеста есть, – напомнил Гокудера. – Невеста – не порок… – Пусть лучше за Хибари тебя выдаст, – Гокудера потянулся рукой к карману пиджака, потом вспомнил, что Бьянки не любит, когда при ней курят, и досадливо поморщился. – Тогда даже помощи Вонголы не потребуется, он в одиночку весь этот Малый совет разгонит. – Бог ты мой, – Бьянки снова засмеялась, – это будет что-то с чем-то. Они оба, конечно, прекрасно знали, что Савада не будет помогать Бьянки. Вонголе было не с руки втягивать себя в конфликты семей Рима, шаткое равновесие между Альянсом и Малым советом устраивало всех. Худой мир лучше доброй ссоры. Но именно это знание позволяло им относиться к вопросу философски. – Я так устала, – тихо призналась Бьянки. – Все эти политические игры… Из её глаз медленно уходила сосредоточенность и ожесточённость, которую Гокудера привык видеть в последние дни. Он встал с подоконника и положил руку на голову Бьянки: волосы она забрала в обычный низкий хвост, перекрутив пару раз чёрной резинкой. Вкупе с нежно-персиковым домашним халатом резинка смотрелась последней данью трауру – как нечто частное, сокровенное, а не публичное. Бьянки вдруг вздрогнула под его рукой, ослабила осанку, и покатые плечи опустились вниз. – Я сейчас заплачу, – предупредила вдруг она. – Вот ещё придумала, было бы из-за чего, всё же уже решилось и закончилось, – буркнул Гокудера и осёкся. – Закончилось, – эхом отозвалась Бьянки. Она прикрыла глаза, даже не пытаясь стереть крупные капли слёз, стекающих по щекам. Её нос и губы моментально покраснели, лицо подурнело. Чёрных разводов не оставалось – значит, смыть косметику уже успела. Правильно, чего перед братом краситься… – Ну что ты, – пробормотал Гокудера. Он ненавидел, когда женщины плакали, и ещё больше ненавидел их успокаивать – не умел, если честно. – Ты чего вдруг ревёшь? Всё решаемо. Твоя мать и сама нормально справится, она у тебя железная, не будет никакой войны кланов. Донна-то на тот свет ещё не собирается. А ты замуж потом выйдешь как-нибудь. Или хочешь – вообще не выходи, родишь просто ребёнка – и всё, вот и наследник. Ребёнка же ты всё равно заведёшь рано или поздно. Или хочешь – я рожу… а, чёрт, не в смысле рожу, а… ну, ты поняла. Кровь-то всё равно одна. Пусть он будет наследником, мне-то что… – Ты дурак? – спросила Бьянки, поднимая голову. – Не хочешь моего ребенка – не надо, – успокоил её Гокудера. – Я просто предложил. Бьянки зло всхлипнула, всё-таки размазывая тыльной стороны кисти слёзы по виску. – Ты точно дурак! – сказала она. – Я что, разве поэтому… – А почему? – опешил Гокудера. Не могло же за такой короткий срок случиться что-то ещё? Бьянки прижалась к его пиджаку другой щекой, закрыла лицо рукой. – Вы все заладили: наследство, война кланов, свадьба, обязанности… А у меня папа у-у-умер, – прошептала она отчаянно, захлёбываясь слезами. – Папа умер, понимаешь? Ах, чёрт. Гокудера обхватил её за плечи обеими руками и обнял – да бог с ним, с пиджаком. Её слова задели что-то глубокое, далеко и давно спрятанное в его душе, вскрыли, разворошили и вытянули наружу. Где-то за переносицей предательски засвербело, но только и всего. Вспомнилось, как в детстве отец иногда находил свободное время, отсылал Шамала прочь и играл вместе с сыном и дочерью в прятки по всему особняку, да ещё просил прислугу не рассказывать донне, потому что она никогда не одобряла. А донна всё равно узнавала и возвышалась потом над ними немым укором. Тогда отец говорил ей что-то на ухо и подталкивал в поясницу, а сам подмигивал – и Хаято с Бьянки бежали прочь, чувствуя себя мировыми заговорщиками. Гокудера вспомнил ещё, как год назад отказался приезжать на юбилей отца. Тогда это казалось правильным. Теперь – нет, но это уже не имело значения. – У нас умер, – сказал он и погладил Бьянки по спине, по шёлку персикового халата, чувствуя, как её волосы путаются вокруг пальцев. – У нас.