Вереск

До заката оставалось не более получаса. И Коннор совершенно отчетливо и ясно понял, что окончательно заблудился. Заблудился в необъятных лесах этой маленькой страны, абсолютно обезоруженный и ошеломленный ее полудикой красотой. Пару часов назад, засмотревшись на лесного оленя, чьи мощные ветвистые рога мелькнули слева от него, Коннор необдуманно сошел с тропы, по которой собирался следовать до конца дня. Повинуясь безотчетному неосмысленному порыву, он последовал за зверем, желая взглянуть поближе. Очнулся путешественник в незнакомой ему части леса. Олень, привычный к передвижению в густой чаще, скрылся так же незаметно, как и появился, и Коннор вдруг сообразил, что остался совсем один. И, стоя посреди небольшой прогалины, вдыхая запахи леса дикого, нехоженого, почти первобытного, он раздраженно спрашивал себя, как же так получилось. Что, оленей не видел никогда? Солнце опускалось к горизонту все ближе, а выражения, которыми крыл себя Коннор, продираясь сквозь плотный кустарник в поисках тропы или какого-нибудь линейного ориентира, становились все изощреннее. Совсем уж глухим этот лес никак не назвать, и, по всем подсчетам, он уже должен выйти на тропу, оставшуюся на западе (в этом Коннор был уверен — солнце светило ему в спину, когда он пошел глазеть на оленя). Но почему-то, против всякой логики, он уходил в лес еще глубже и глубже, и чаща, два часа назад казавшаяся знакомой, становилась все более таинственной и пугающей. «Колдовство какое-то», — подумал Коннор, остановившийся передохнуть. Стоило только перестать ломать кусты, как навалилась неестественная, давящая тишина, и мужчина сообразил, что последние минуты единственным источником звуков в этом лесу являлся он сам. Коннор прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и пару раз глубоко вздохнул. В следующую же секунду его глаза широко распахнулись, поскольку в нос врезался запах, которого в шотландских лесах в октябре быть не могло. Запах вереска. Коннор еще раз повел носом, завертев головой в поисках источника аромата. Вот где-то вдалеке позади мелькнул желтый отблеск костра, и, быстро поразмыслив, путешественник направился к нему. Он рассуждал просто — там наверняка разбили лагерь такие же туристы, как он сам, и они подскажут ему, как выйти обратно к цивилизации. Коннор как-то разом взбодрился, и, позабыв о гудевших от усталости ногах, зашагал к источнику света. Костер оказался куда ближе, чем он думал, и намного, намного больше, чем обычно жгут люди. Коннор завороженно уставился на ревущие языки пламени высотой в рост человека. Кожа на лице натянулась от жара, пересохшие губы слиплись. Но несмотря на это, он захотел подойти ближе, и, уже подняв ногу, чтобы сделать шаг, вдруг заметил, что на этой поляне пляшет не только огонь. В круг рыжего света откуда-то из вечерней лесной тьмы запрыгнула девушка, и Коннор удивленно заморгал, разглядывая ее. Она же, исступленно танцуя под неравномерный гул костра, его будто вовсе не замечала. Ее блестящие волосы метались в опасной близости от пламени, разноцветная бахрома на рукавах длинной пестрой куртки мелькала, словно прозрачный хвост рыбки-телескопа. Коннор заметил, что по успевшей подмерзнуть земле она ступала босиком. Этот факт привел его в чувство. Он наклонился в сторону, сбрасывая рюкзак на землю, и его глухой шлепок о мягкий мох привлек внимание неведомой танцовщицы. Девушка резко остановилась и выпрямилась, поворачиваясь в его сторону. Коннор еще успел заметить, что ее платье, видневшееся под грубой курткой, сделано из очень тонкой, почти прозрачной ткани, что оно все расшито, и рисунок почти незаметен, что в свете костра оно необычно блестело. Но потом она подняла на него свои удивительные, желтые птичьи глаза, и Коннор понял, что навсегда пропал. Ему больше не нужно искать тропу, больше не нужно вспоминать, в какой стороне дорога, больше не нужно возвращаться домой в Лондон. Ее платье расшито цветами вереска. Она вся сладко пахла вереском. … А в голове тонкий звенящий голос выводил какую-то кельтскую песню, древнюю, как сама Моргана, и прекрасную, как фейри, уводящую Коннора в лес.