В Сиднее три ночи

Тридцать пять шагов. От края сцены до ее середины – тридцать пять шагов; Джеймс поворачивается на носках к черной яме зрительного зала и щурится, пытаясь рассмотреть последние ряды. Тридцать пять шагов: на десятом под ногой протяжно скрипит половица, жалуясь на то, что последние десять лет ее никак не могут заменить, а она устала, устала работать здесь. Театр – это такая нервотрепка, постоянное напряжение; сегодня ты смеешься и держишься за руки со своим возлюбленным в последнем акте, а завтра ты умираешь, едва начинается первое действие. На двадцатом шаге в запах театра, приготовленному по рецепту «сырость, три капитальных ремонта, тысяча сыгранных пьес и два века – смешать, но не взбалтывать», вклинивается резкий аромат хлорки: уборщица, чертыхаясь, оттирает от кресла в первом ряду какое-то пятно. Джеймс пытается не смотреть на эту кляксу, стекающую розовыми струйками на грязную тряпку под стулом, но все-таки задается вопросом: а вдруг здесь кого-то убили? Вдруг чей-то монолог на сцене был таким резким, таким пронзительно-честным, что это зацепило чью-то грудную клетку? Не нужно ли выдавать на входе в театр бронежилеты, чтобы все остались целы? На тридцатом шаге Джеймс сжимает в кулаке кусок своего текста и зажмуривается, пытаясь вспомнить, что там написано. Джеймс хороший актер; так, по крайней мере, многие говорят. К сожалению, сам Джеймс, делая тридцать третий и тридцать четвертый шаги, очень сомневается в том, что ему нужно находиться на сцене. На тридцать пятом шаге Джеймс делает глубокий вдох и останавливается под неярким светом единственного прожектора. Дело в том, что Джеймс никак не может запомнить очередность событий. Когда Джеймс убивает того хилого парня, играющего его врага? Когда он произносит свой заключительный монолог? Когда он прижимается губами к рукам партнерши? Он не готов принять участие ни в одном из этих действий. Джеймс как-то по-детски строптив: «Я не хочу умирать в четвертом акте, я хочу пойти тусоваться с друзьями, пить пиво и принимать наркотики», - ведет себя как мальчишка, пытающийся добиться внимания отца. И режиссер благосклонно кивает ему, будучи добрым родителем: «Сегодня будем репетировать первый акт». У Джеймса вдруг появилось много причин не умирать, и теперь ему очень сложно заставить себя поверить в необходимость лужи крови под ним. К примеру, - Джеймс отворачивает рукав свитера и смотрит на часы, - в Лондоне час дня, и это значит, что на другом конце земли, в Сиднее, три ночи. На первый взгляд это кажется совсем уж дурацкой причиной отказываться репетировать смерть, но Джеймс все равно бы скривил губы, услышав, что три часа ночи в Сиднее – это не похоже на оправдание. Потому что Джеймс-то знает: это очень и очень веский аргумент. Ну или таким он становится благодаря Майклу Фассбендеру. Еще два месяца назад Джеймсу было глубоко, глубочайше плевать на то, сколько времени в Сиднее. Да что там в Сиднее: во всех городах мира. Время везде было одинаковым, и это было довольно печально, потому что по лондонскому времени Джеймс всегда опаздывал, а так можно было бы говорить, что он, к примеру, просто перевел часы на австрийское время и поэтому решительно пропустил первых сорок минут репетиции. Вернемся к моменту, когда жизнь Джеймса МакЭвоя стремительно и бесповоротно изменилась. Два месяца назад, приблизительно в 12:45, Джеймс мнется у входа станции метро Уайтчэппл и ищет мелочь, потому что он забыл кошелек дома. Мелочи, конечно же, не хватает, и Джеймс слышит за своей спиной какой-то странный треск: это рушится его карьера актера. Какая-то странная девушка, лет семнадцати, трогает его за локоть и, широко открывая глаза, говорит: «Вы ведь Джеймс МакЭвой». Джеймс кивает и опасливо отводит свою руку. «Вы не могли бы сфотографироваться со мной?» - «А вы не могли бы дать мне два фунта?» - очень спокойный ровный голос, как будто Джеймс всю жизнь побирался, занимая деньги у своих поклонников. Через пять минут Джеймс занимает место у окна и переключает мобильный в беззвучный режим, чтобы потом было не так стыдно врать, что он не услышал, как ему по очереди звонила вся труппа. Он надевает солнцезащитные очки, поднимает ворот куртки и скрещивает руки на груди, надеясь, что его никто не узнает. Его действительно никто не узнает, хотя он проезжает шесть остановок и люди в вагоне постоянно меняются – Джеймс почти чувствует себя уязвленным и в то же время он чувствует себя говнюком, который опаздывает на репетиции. Смешанные ощущения. Джеймс выбирается из метро, сует руку в карман и достает мобильный, чтобы удостовериться, что его еще не уволили. К счастью для Джеймса и его семейного бюджета, режиссер позвонил только один раз, и, как сообщает телефон, оставил только одно сообщение на автоответчике. Не задумываясь о последствиях, Джеймс нажимает на «прослушать сообщение» и нетерпеливо переминается с ноги на ногу перед светофором, пока милая леди из сотовой компании уведомляет его о новых тарифах. Первое, что слышит Джеймс в голосовом сообщении, - треск и хриплый смех. «Сегодня я подумал, что ты очень красив», - сообщает его динамик. «Мой стилист рассматривала какой-то журнал со статьей о твоем новом фильме и поправляла мне прическу. Представь себе, она смотрит на меня в зеркало и говорит мне: «Джеймс МакЭвой потрясающе выглядит» - и тычет пальцем в глянцевую обложку. И я думаю: «Ну какое мне дело до Джеймса МакЭвоя?», а потом оглядываюсь – и действительно. Ты потрясающе выглядишь. Я смотрю на твою фотографию, пока она обливает мои волосы лаком, и меня как будто осеняет: «Джеймс красив». Даже не так. Я подумал: «Боже мой, Джеймс очень красив». Как будто я твоя фанатка», - Майкл усмехается и, судя по звукам, закуривает. «Не знаю, почему я не говорил тебе этого раньше. Может быть, как-то не было времени». На секунду Джеймсу кажется, что он оглох. Это было в лучших традициях съемок Нолана: окружающие звуки приглушены, но зато очень отчетливо слышен внутренний голос героя: «Этого не может быть». Конечно, если вдуматься, ничего сверхъестественного не произошло: его бывший и в то же время будущий партнер по съемкам позвонил Джеймсу и напомнил о своем существовании. Пока Джеймс пытается не вляпаться в очередную лужу, он рассуждает на тему того, а как еще Майкл Фассбендер мог вернуться в его жизнь. Конечно же, Майкл не мог аккуратно зайти с черного входа, вытереть ноги и заварить себе чай. Майклу обязательно нужно было выбить с ноги парадную дверь и заорать: «Женщины и дети на пол, мужчины к стене! Сейчас у нас с вами будет четыре раза и несколько очень пьяных поцелуев, а потом мы забудем о существовании друг друга!». У Майкла сиплый, густой голос, и Джеймс не совсем уверен: Майкл то ли немного простужен, то ли посадил голос, выстанывая имя кого-нибудь из своей новой съемочной группы. Прошло больше года с последней встречи, если не считать столкновений на вечеринках, где они перебрасывались едва ли парой слов, а Джеймс все равно помнит каждую интонацию. Джеймс все еще помнит, каково это: подставлять губы под липкий, тягучий голос Майкла и сглатывать, когда он смеется в твой рот. Джеймс помнит, как дрожат руки, когда он подходит сзади и шепчет в шею какой-нибудь бред про ирландские восстания. И, что ужасает больше всего, Джеймс детально помнит, как надламывается этот голос, когда Майкл рычит его имя и прогибается в спине, кончая. Джеймс уже обдумывал возможность удаления той части мозга, которая отвечает за эти воспоминания. МакЭвой забегает в зал для репетиций, сбрасывает куртку и забывает о мобильном телефоне до самого вечера. В девять, когда его – потного, вымотанного и порядком вытраханного наставлениями и дельными рекомендациями – наконец отпускают и даже дают в долг 50 фунтов на обратную дорогу, он останавливается у ларька с журналами и отыскивает тот самый, о котором говорил Майкл. Джеймс листает приятные на ощупь страницы, пока едет домой в компании трех панков, проститутки и учительницы младших классов, и – что очень странно – он не находит, что выглядит таким уж красивым. Он выглядит уставшим от жизни мужиком, который сознает необходимость раздеваться на камеру и сниматься в подростковых фильмах о супергероях. Джеймс пытается проанализировать, почему тогда Майкл солгал ему, но продолжается это минут пять, после того, как Джеймс укладывается на кровать. Искать логику в поведении Майкла – дохлое дело; была ли хоть одна разумная составляющая в их отношениях, которые, в общем-то, базировались на том, что Джеймсу нравилась тяжесть тела Майкла на нем, а Майклу нравилось кусаться и тянуть за волосы, открывая его шею? Нет. Было ли хоть одно рациональное зерно в том, что Джеймс послушно укладывался на живот и довольно улыбался, когда Майкл целовал его спину и разводил ягодицы, хвастаясь тем, какие у него есть скрытые таланты? Нет. Джеймс закрывает глаза руками, когда звонит Анна-Мария, его идеальная жена, коротающая время в Брайтоне, пока он переживает очень трудный период антипатии к ней. - Как у тебя дела, дорогой? - Все в порядке, - отвечает Джеймс и, улегшись на бок, подбирает к груди колени. Он любит Анну-Марию – не конкретно сегодня, а в целом. Сегодня он ее недолюбливает, как, впрочем, и вчера, и позавчера, и неделю назад, и вообще Джеймс не уверен, что могло бы произойти между ними, если бы Анна-Мария не была так предупредительна. Как-то утром он проснулся и почувствовал, что может случайно убить ее, увидев еще раз ее лодыжки. Этим же вечером Анна-Мария решила, что пришло время для оздоровительной поездки на море. Джеймс очень ей благодарен. - Постарайся не заболеть. Целую. Спокойной ночи. На следующий день Джеймс старается выйти из дома пораньше и, конечно, не преуспевает в этом начинании. С каким-то смутным удовольствием он разглядывает уведомление о сообщении и прикладывает телефон к уху, входя в театр. «Мы снимали абсолютно идиотскую сцену около костра. Ночь. Трещат ветки, и от них в стороны сыплются искры. Я беру девушку за руку, она облизывает губы, и тут я вспоминаю, какой у тебя потрясающий рот. Я сижу на охерительно неудобном бревне, думаю о том, как ты прогибался и открывал свой прекрасный большой блядский рот, когда я тебе отсасывал, и понимаю, что еще пара секунд – и я буду сидеть напротив камеры со стояком. Я решаю подумать о чем-нибудь другом и вспоминаю, что этим ртом, в который так охуительно кончать, ты произносил кучу всякого дерьма, начиная с того, что тебе нравится быть топом, и заканчивая гениальной фразой о том, что мне надо прекратить курить, а тебе – прекратить трахаться со мной. К слову, я по-прежнему курю. Очевидно, у тебя больше выдержки, чем у меня». Джеймс вполуха слушает, что говорит режиссер, и надеется, что его партнерша запомнит эти ремарки, потому что он может переваривать только то, что сказал Майкл. Ну, подумаешь, Джеймс как-то сказал, что этот странный секс не доведет их до всемирного признания. Но ведь они были очень пьяны, Майкл вылизывал его ухо, гладил живот и терся носом об обросшую щетину, говоря какую-то ерунду о том, как сильно он хочет отодрать Джеймса. И не то чтобы в тот момент Джеймс не хотел, чтобы Майкл наконец закончил с этими подростковыми нежностями, перестал его трогать и поставил в коленно-локтевую. Просто он лежал рядом с ним, водил ладонью по его лопаткам, чувствовал, как под рукой перекатываются мышцы, и в тот самый момент Джеймс понял, что это не продлится долго. У этого нет никакого будущего. И он решил напомнить об этом Майклу, потому что они делились очень многими вещами: от маек и нижнего белья до размышлений о том, как сложно снимать драмы в наши дни. Вечером Джеймс покупает бутылку виски, телегид, омерзительно жирный фастфуд и усаживается напротив телевизора, готовясь встретиться лицом к лицу с двадцатью бесплатными каналами. Джеймс не удивляется, когда на первом же канале Майкл поправляет рубашку и спрашивает его: «Как же мне дышать без тебя, Эйр?». Джеймс не удивляется – он делает большой глоток виски и смотрит на Майкла, насмешливо изогнувшего губы. К полуночи он дозревает до беседы с Майклом Фассбендером. Он набирает его номер мобильного, слушает четыре гудка и забывает, что хотел сказать, когда Майкл сонно растягивает: - Алло? - Фассбендер? – Джеймс облизывается и упирается языком в щеку. - Да? - Отъебись от меня, Фассбендер. Он бросает трубку, и через минуту до него доходит, что он собирался по-взрослому поговорить с Майклом, объяснить, что тот прерывает его плотный график работы над пьесой и Джеймс просто не может растрачивать время впустую. «Отъебись от меня, Фассбендер» - в принципе, то же самое, только другими словами. Джеймс отмечает свою маленькую победу, допивая стакан. Джеймс чувствует себя на социальном дне, набивая с утра карманы куртки шоколадными батончиками из автомата и покупая маленькие бутылки с водой. Он, конечно, не собирается забиться в угол и, укрывшись одеялом, пожирать там шоколад, проклиная Майкла, просто ему надо чем-то заняться до того, как Майкл решит оставить ему еще одно сообщение. Джеймс учится падать на одно колено и при этом не забывать рычать свою реплику, когда телефон в кармане вибрирует. - Я на одну секунду, - выбегает в уборную и запирает дверь на замок, перенабирая Майкла. – Послушай… я не знаю, что ты там мне оставил… Майкл смеется. Подонок. Джеймс знает этот вид смеха, он сам дал ему название. Это смех «Я-очень-сексуальный-и-очень-возбужденный» - Майкл использует его вместе со своей акульей улыбкой и подрагивающими от хохота плечами. Если в этот момент с Майкла стянуть майку – а Джеймс пробовал – можно увидеть, как напрягаются мышцы его живота и разводятся лопатки, предвкушая близость. - Я рассказал тебе, что у тебя очень красивые глаза. Знаешь, я работаю сейчас с Бенедиктом, - на заднем плане слышен какой-то смешок, - у него классные серые глаза. Сегодня мне пришлось в них пялиться часов пять. Я почти пожалел, что это был не ты. - Почему «почти»? – Джеймс упирается спиной в прохладную стену и закусывает губу. - Мне бы захотелось тебя поцеловать. У тебя всегда такой взгляд «поцелуй-меня-пожалуйста», и я не могу отказать. - У меня не всегда такой взгляд, - огрызается Джеймс. - Ну ладно, он у тебя такой, только когда ты рядом со мной, - повисает тишина, и рядом с Майклом хлопает дверь. - У тебя трейлера своего нет, что ли? - Почему? Есть, - Джеймс явственно видит, как Майкл пожимает плечами. – Просто я пришел к Бенедикту повыебываться: «Посмотри, я в романтических отношениях с Джеймсом МакЭвоем». - Пошел нахуй, Майкл, - Джеймс кладет трубку в карман и открывает кран с водой. «Ты не хочешь быть со мной в романтических отношениях?» - трель смски. «Я не хочу тебя знать». Джеймс лжет, но об этом никто не узнает. Между ними нет никаких отношений, никакой связи – ничего нет; Джеймс выходит на темную улицу и жмет руку режиссеру: «Большое спасибо за то, что вы делаете… Не угостите сигаретой?». Джеймс втягивает горький дым и фыркает, сглатывая его. У Майкла получается курить изящнее. Более стильно, что ли. Майкл курит так, будто без сигарет он будет неполноценным человеком: глубоко затягивается, задерживает дым во рту и… - Джеймс зажмуривается, сцепляя зубы, - и наклоняется к нему, касается губ и выпускает струю, дотрагиваясь до языка Джеймса. Курение – это привилегия Фассбендера; недокуренная сигарета оказывается в мусорке. Из того, что помнит Джеймс, очень трудно воссоздать какую-то историю их отношений. Однажды Майкл был пьян и решил, что будет очень смешно покусать Джеймса за шею, а Джеймс решил, что будет очень смешно обхватить его за талию и прижать к себе, ну и немного полапать его за задницу. А потом они оба, такие остряки, решили, что будет совсем уж уморительно раздеться и обменяться дружескими минетами. Они с Майклом просто большие ценители юмора – вот это все и затянулось. Джеймс лязгает замком входной двери, стаскивает обувь и вешает куртку. - …боже, - он устало поднимает телефон. – Я не хочу разговаривать. - Слушай, у меня пять утра. Чтобы поймать тебя вечером, мне пришлось завести будильник и лечь спать в восемь, как будто мне завтра на занятия в младшую школу, - Майкл скалится на другом конце земли и, наверное, переворачивается на спину, накрываясь одеялом. – Ты злишься? - Да, я злюсь, - Джеймс включает чайник и насыпает кофе в чашку. – Я пытаюсь работать. И у меня нихуя не получается, угадай, почему? - Но я ведь ничего не делаю, - удивленно тянет Майкл и шуршит простыней. - Но тебе, блядь, и не надо ничего делать! – Джеймс упирается рукой в стол и подается вперед, будто Майкл стоит напротив него. – Ты действительно такой тупой?!.. Майкл молчит. Щелкает зажигалкой. Затягивается. - …над чем ты сейчас работаешь? - «Макбет» в Трафэлгар студио, - Джеймс передергивает плечами и, усевшись за стол, размешивает кофе. – Ты у МакКвина снимаешься? - Ага, - Майкл глухо стучит сигаретой по пепельнице. - Опять? Мне кажется, это любовь… - смешок в трубке. - Не ревнуй. Джеймс улыбается и подпирает кулаком щеку. - Я не ревную. А где съемки? - Семьдесят километров от Сиднея. - Господи, какая глушь, - мягкий смех. - Почему у тебя не получается с пьесой? – Майкл говорит глуше, потому что, очевидно, слишком хочет спать. - Потому что ты названиваешь мне, и вместо убийства соперников я вынужден думать... – Джеймс обводит языком край чашки и ничего не добавляет к фразе. - Я тоже скучаю. - Отвали, - они оба молчат. Судя по шорохам, Майкл переворачивается на бок и подкладывает телефон под ухо, туша сигарету другой рукой. - Послушай, просто я решил, что, наверное, недостаточно… - Майкл, пожалуйста, замолчи, - Джеймс накрывает глаза ладонью и сжимает пальцы на телефоне. – Замолчи, ладно? Не звони мне, пожалуйста. Для меня важна эта пьеса, понимаешь? Важно полностью выложиться в театре, - Джеймс переходит на шепот, - давай каждый будет заниматься своей жизнью и своей работой? Майкл молчит. Джеймс чувствует, как у него что-то сводит внизу живота от ужаса: вот прямо сейчас он доломал все, что оставалось между ним и Майклом, и теперь ему даже нечем будет утешаться. Но Майкл цокает языком и произносит: - Нет. Я буду делать то, что захочу. И кладет трубку. Джеймс задумывается, а есть ли на свете такие вещи, которые могут остановить Майкла. Тридцать пять шагов до середины сцены – Джеймс останавливается и смотрит в зал, боясь, что так же пусто там будет и на премьере, если он все испортит. Джеймс не знает, хочет ли он открывать голосовую почту, но, наверное, у него просто нет выбора. Джеймс слушает, как пьяный Майкл Фассбендер, шипя в трубку, говорит: «Я очень хочу, чтобы ты справился. Хочу этого почти так же сильно, как хочу тебя». Джеймс думает: «Блядь». Джеймс думает: «Ну какой мудак». Джеймс расправляет страницы пьесы, откладывает мобильный и закрывает глаза, повторяя текст. * Джеймс не боится выходить на сцену, не боится играть, не боится забыть что-то, не боится провалить пьесу, не боится не оправдать ожиданий публики – Джеймс ужасается той абсолютно кошмарной секунде гробовой тишины, возникающей после того, как он произносит последнюю реплику. Зал молчит. Джеймс молчит. А потом он слышит грубый мужской голос с последнего ряда: «Браво!» И пытается не заткнуть уши от грохота аплодисментов. Они выходят на поклон раза четыре – Джеймс прекращает считать и просто глупо улыбается, сжимая чью-то руку. Кто-то всовывает ему цветы, какая-то девушка кричит «Я люблю тебя, Джеймс!», и он с облегчением понимает, что не Анна-Мария. Джеймса берут под локоть и ведут за кулисы, помогают ему стянуть тяжелую кожаную куртку и неудобные ботинки, и кто-то подталкивает его в спину: «На улице – поклонники. Нужно выйти, Джеймс». - Да-да, - рассеянно отвечает Джеймс и поднимается со стула. – Я иду. У Джеймса размашистая роспись и какая-то пьяная улыбка. - Это было великолепно, - девушка дотрагивается до его запястья, пока он черкает что-то в ее блокноте. – Вы были великолепны. Поражаюсь, как вам удалось так прочувствовать роль. - Я просто старался, - смеется Джеймс и разминает плечи, приобнимая кого-то за талию и оборачиваясь на зов «Сюда, Джеймс! В камеру, пожалуйста!» По идее, где-то здесь должен быть Майкл – так думает Джеймс, зажмуриваясь от ярких вспышек. Так ведь всегда бывает в мелодрамах: сейчас Джеймс обернется, а там Фассбендер в длинном черном пальто и сером шарфе. И Джеймс засмеется: «Брэндон», а Майкл ответит: «Хочешь, порепетируем сцену секса у окна?» Джеймс сжимает ладонь в кулак и впивается зубами в щеку, когда кто-то из журналистов вопит, как девка: «Это Майкл Фассбендер!». Да, черный вход – это не для Майкла. Только парадные двери. «Майкл, как проходят ваши съемки?», «Вы давно в Лондоне?», «Почему вы приехали?». Майкл растягивает губы в улыбке и приподнимает бровь, когда толпа не догадывается разойтись в стороны, чтобы он прошел к Джеймсу. Джеймс смеется, когда он над чьей-то головой протягивает ему букет белых роз. - Я не девчонка, Майкл Фассбендер, - усмешка в рот; Майкл бросает кому-то, что он возвращается в Австралию через два дня, так как он прилетел поддержать друга на премьере, и Джеймса прямо трясет от хохота, когда Майкл с серьезным видом сообщает, что «Макбет» с МакЭвоем – это настоящий прорыв. - Да тебя не было на пьесе, - Джеймс захлопывает дверь в гримерку и ставит розы в вазу, пока Майкл пытается справиться с замком на куртке и достать пачку сигарет. - А кто тогда орал тебе «Браво»? - Ценитель моего таланта, конечно же. Долгая затяжка – Майкл откидывает голову и выпускает струю дыма. - Я очень ценю твой талант. Целоваться. Трахаться. И так низко шептать «Майкл, ну пожалуйста», - наклоняет голову и тушит сигарету о край стола. – Я вообще очень ценю тебя, - говорит Майкл и делает к нему шаг. Джеймс успевает сказать «Твою мать» и, собственно, вот и все, что успевает сделать Джеймс до того, как Майкл тянет его за ремень джинсов и расстегивает молнию. - Майкл… - с трудом сглатывает и надавливает языком на нижнюю губу, когда ладони скользят вниз по его животу и останавливаются на шве боксеров. - Что? – Фассбендер поднимает глаза и мягко улыбается. – Что? - А как же поцеловаться? – Джеймс насмешливо ухмыляется, когда пальцы опускают джинсы ниже и дотрагиваются до бедра. - Нет, мы уже прошли этот период, - скалит зубы и прижимается губами к шее. – По идее, мы можем даже не разговаривать. Я должен тебе отсосать, а ты можешь молчать и даже не говорить мне «Ну пожалуйста». - Не получится, - выгибается и подается вперед, усиливая давление на пах. - Да. Ты очень громкий, - Майкл обнажает зубы и прикусывает кожу под ухом, с довольным мычанием слушая стон Джеймса. Во рту пересыхает, и Джеймс приоткрывает губы, глядя, как Майкл стягивает его белье и становится на колени. Джеймс закрывает глаза, чтобы не кончить в ту же секунду, когда Майкл хищно улыбается и аккуратно целует ниже головки. Мало чем оправданное внимание: он ведет языком к основанию, придерживая ладонью член, и дотрагивается губами до мошонки, уткнувшись в жесткие темные волосы. - Ты здорово пахнешь, Джейми-бой… - язык плавно обводит одно яичко, и Майкл оттягивает кожу, чуть прихватив ее губами. - Майкл… - собственнически кладет ладонь на затылок и надавливает. – Пожалуйста… - Я не слышу, - Майкл медленно, отвратительно медленно облизывает ствол и касается бороздки кончиком языка. - Майкл, - пальцы тянут за волосы, - пожалуйста, отсоси мне. - Лучше, - Фассбендер ухмыляется и открывает рот. Джеймс не хочет узнавать, где Майкл научился брать так глубоко, но они все равно это обсудят чуть позже, когда сжимающееся горло Майкла не будет так давить на член и Джеймс не будет гладить его по шее и говорить «Блядь, ты потрясающий… Лучше всех». Майкл пропускает член через покрасневшие, опухшие губы и перехватывает у основания, поднимая лицо: - Ты выглядишь еще лучше, чем обычно, Майкл, - Джеймс обхватывает член ладонью и легко бьет им по губам Фассбендера. Майкл щурится и довольно улыбается: - Окей, давай, - хорошо, когда понимают намеки. Джеймс быстро дрочит рукой, грубо сжимая головку, и отклоняется назад, держась за плечо Майкла. - Кончи для меня, Джеймс… - грудной, бархатный голос. – Кончи для меня. - Сукин ты сын!.. – словно рвут что-то внутри; Джеймс вскрикивает и впивается ногтями в руку Фассбендера. Майкл облизывается и пальцем собирает со щеки сперму; Майкл выглядит как довольная порнозвезда, которой очень много заплатили. - А теперь можешь поцеловать меня, Джеймс. Джеймсу как будто подрубают ноги: он бухается на пол рядом, устало обнимая Майкла за талию, и прижимается губами к его губам. - Проваливай из моей жизни, - на языке – собственный вкус. – Проваливай, пожалуйста… - Я не могу… Я забыл в Сиднее ключи от своей квартиры – мне негде жить целых два дня. К тому же, - Майкл целует его в щеку и спускается губами к кадыку. – Мне прислали сценарий сиквела. - И что там? – тяжелое дыхание – Фассбендер касается ключиц и обводит языком ямку. - Нам надо потренироваться целоваться, Джеймс. У нас плохо выходит. Джеймс привлекает его к себе за шею и смеется. Им надо потренироваться жить в разных часовых поясах. Похоже, эти разговоры по ночам затянутся надолго.