Ночь-ошибка

      Бухать на буткемпе можно, если осторожно и немножко. Но для моих парней слова «осторожно» и «немножко» видимо не совсем понятны.       Пьяные в хлам мои подопечные, которые всегда такие, блять, трезвенники, танцуют белый танец, под музыку, которую поставил Соло. Где он вообще нашел ебанный дисковой магнитофон? И где нашел диск?       Оставшийся без пары на этом «балу» Рамзес косит на меня свои карие глаза, которые пропитаны хмелем. «Ром, я в этой пьяной хуйне участвовать не буду», — не получив взаимности, он скучающе обращает свой взор на танцующих тиммейтов. Всем понятно, что это все не серьезно, Илья вжимающийся в Березина, Паша и Нун, кружащиеся в позе лодочки — просто пьяный рофл, но если кто-то завтра проснется в одной кровати — я даже не удивлюсь.       Кушнарев вновь смотрит на меня, придвигается ближе. Будто случайно его ладонь накрывает мою. Моя, так же случайно, переплетает наши пальцы.       «Он же ребенок.»       Глоток из полупустой бутылки.       «Ну ему же есть восемнадцать, пойдет.»       На лице Ромы решительность в своих действиях, в глазах неуверенность. Все еще не понимает, всерьез я или нет. Все еще не понимает, всерьез он или нет.       Касаюсь губами щеки и шепчу в самое ухо: «Я тебя трахну, хочешь?» Мелкий нервно сглатывает, накрывает мои губы своими, кладет свою руку на мой пах. Делает это, недолго колеблясь, будто делал подобное уже не раз. Забавно.       Сдерживаюсь, чтобы не застонать прямо в рот Ромы, когда он сжимает мой член через ткань джинс. Сейчас я чертовски рад, что свет в комнате горит лишь на кухне, где под медляк оттанцовывает большая часть «медведей». Кушнареву совсем не обязательно видеть мое покрасневшее лицо, еще надумает себе лишнего.       Убираю его руку, сжимая запястье. С его лица не сходит хитрая ухмылка, когда он тащит меня за собой в свою комнату. Дверь громко захлопывается. Когда глаза привыкают к полумраку, который царит в комнате, замечаю краем глаза футболку, закинутую на небольшой комод, по размеру явно больше, чем носит Рома. Вдвойне забавно.       Жмется дольше минуты возле кровати, которая мала для двух людей. Но сегодня я буду в тебе, мой мальчик, нам хватит места. Время брать инициативу в свои руки. Резко хватаю малого за локоть, в его глазах на секунду мелькает испуг, бросаю на кровать. Она неприятно скрипит, когда я пытаюсь устроиться сверху. Кушнарев не перестает извиваться и дергаться, на лице нет былой решимости, в карих глазах страх. Но чего ты боишься? Меня? Или того, что сейчас происходит?       Рома что-то невнятно бурчит, осознавая, что происходит. Что-то невнятное про Рому Резолюшна, любовь. Дергается, опять что-то бурчит. Слишком поздно, мой мальчик, мои руки слишком крепко сжимают твои запястья. Жаль, что их нечем привязать к спинке кровати, думаю тебе бы такое понравилось.       Мелкий не сильно вырывается, когда я снимаю его футболку, попутно покрывая поцелуями плоский живот, грудную клетку. Задерживаюсь на сосках, провожу по ним языком, Рома томно стонет. Возбуждает. Стягиваю свою футболку, откидываю куда-то назад, куда она приземлится волнует меня меньше всего. «Можешь прикоснуться, если хочешь», — произношу, замечая, как мелкий жадно поедает глазами мое тело. Облизывает губы, проводит пальцами по моей груди, я даже слегка вздрагиваю от его холодных прикосновений.       Ширинка и пуговица джинсов Ромы поддаются, несмотря на мои слегка дрожащие руки. Кушнарев дергается, но не пытается убрать мои ладони, которые слегка надавливают на его член, через ткань трусов. Выдыхает, закатывая глаза, когда я провожу пальцем по всей длине. Ухмылка сама собой образуется на моем лице.       Рамзес помогает стянуть с него джинсы вместе с бельем, заливаясь краской и закидывая на меня ноги, лодыжки которых находятся в сине-белых носках. Я не фетишист, чур меня, но это чертовски сексуально. Приспускаю свои джинсы вместе с боксерами, мелкий кидает оценивающий взгляд. Имею основание предположить, что не впервой ему видеть такую картину.       «Вань… Ты первый», — Приплыли. Не ожидал, что с его поведением, он окажется девственником. Спрашивать в ситуации, когда стоящий член упирается прямо ему в бедро, «А может у тебя смазка есть?» — очень неловко. Сплевываю на пальцы, Рома нервно вздрагивает, пытаюсь успокоить, поглаживая его бедра. Ввожу один палец, Кушнарев довольно громко вскрикивает, да, я не пианист, пальцы у меня неаккуратные.       Внутри он такой узкий, на секунду в голову вкрадывается мысль, что лучше прекратить, пока не зашло еще дальше. Но я вижу, как он тяжело дышит и чуть ли не хрипит, и добавляю второй, растягивая. Рома громко всхлипывает, щеки красные, но он не просит остановиться. Из меня плохой романтик, но я пытаюсь увлечь мелкого в поцелуй, прибавляя третий палец. На его губах соленый привкус слез, мой бедный мальчик.       Когда его дыхание выравнивается, всхлипы становятся тише, а Кушнарев уже сам насаживается на пальцы, еще сильнее закусывая губу и стыдливо отводя взгляд на потолок, я понимаю, что пальцы уже не нужны. Вытираю пальцы об простынь, возбужденный член так и сочится влагой, когда упирается в пульсирующее кольцо мышц.       «Смотри мне в глаза», — тихо шепчу, совершая первый толчок. Рома пытается, но не может. Он закрывает глаза и вскрикивает, царапая ногтями мою спину. «Просто смотри», — повторяю я более громко и грубо, делаю второй толчок. Тело Кушнарева дрожит, и он еле поднимает на меня свои карие глаза, помутневшие от слез.       Встречаюсь с ним взглядом. Толчок.       Беру его руки в свои, целую костяшки пальцев. Толчок.       Наблюдаю за тем, как Рома через секунду начинает сжимать этими же пальцами простынь, громко простанывая мое имя. Толчок.       Просит быть быстрее, извиваясь. Сразу несколько толчков подряд.       Кушнарев уже не плачет, он закатывает глаза от удовольствия, из его рта вырываются такие пошлые стоны, что только из-за них возбуждение бьет в голову так, что хочется вдолбить мелкого в кровать, заставляя его кричать от ебанного удовольствия, вперемешку с невъебической болью. Да так, чтобы на утро он даже не мог встать.       Но ведь нам нужно не это.       Поэтому мои движения плавные, но быстрые. Бедра Ромы приятно шлепают по моему телу, задавая определенный темп. Еще несколько сильных толчков, от которых мелкий прогибается в спине, и я изливаюсь прямо в него. Кушнарев так же изливается себе на живот, тяжело дыша. Вся подушка влажная от его слюны, а простынь от нас. Я слизываю языком сперму с живота Ромы, задевая головку и заставляя его в очередной раз простонать.       Он не шепчет, я люблю тебя, да и я не собираюсь это произносить. Ведь зачем врать друг другу, правда?

***

      Утро начинается с чужого плача и осознания, какую же хуйню ты натворил этой ночью, попутно затягиваясь сигаретой, которую нашел в пачке в комоде. Видимо кто-то спешил и оставил, забавно. Я перевожу взгляд на Рому, который обнаженный лежит на кровати, укрывшись легким одеялом, и периодически тихо всхлипывает. Выбрасываю окурок в окно, присаживаюсь рядом. «Ром, ну хватит. Это ничего не значит, все остается, как прежде.» — произношу я, пытаюсь погладить его по плечу, но он дергает им, скидывая руку. «Просто уйди уже, а?» — прохрипел мелкий. Понимаю.       Дверь закрывается с невъебически громким стуком, который отдается в виски. Слегка шатает, когда спускаюсь вниз, на диване сидят Илья и Леха, оба избегают взглядов друг друга, прикрывают глаза ладонями. «Ну что, выпускницы мои, херово, да?» — фыркаю я, присаживаясь рядом. Синхронное «да» и порозовевшие щеки. Не у одного меня была ночь-ошибка.