Плоть и кровь

Юра в полумраке комнаты выглядит ещё более зловеще, чем выглядел бы при свете дня. Жан-Жак хочет отшутиться по поводу «Это новое приветствие?», сострить «Мы вроде с тобой ещё не обручены, дорогой», но у него нет ни сил, ни желания. - И что за ублюдский мужик с тобой в обнимку? – спрашивает зло, словно плюёт, Плисецкий. - Я думал, что эту тему мы уже проходили, Юра, - произносит старший фигурист немного надломленно, но больше с чувством праведного гнева. – Это Ноа Берг, это один из наших фигуристов. Я думал, что заслуживаю доверия. - Какое к херам доверие, если твоя ширинка топорщится на любого, кто человек? Тут сеть немного прерывается, и ссора откладывается на пару секунд. Раз так, то Жан не готов только слушать. Он тоже может много приятного сказать и если Юре это прощается, то ему придется после этого не сладко: игнор Юрия Плисецкого может длиться неделями. - И только попробуй сказать про Отабека, он мне друг и я его не трахал. - Или он тебя, согласись, Юрачка, - с ударом на «а» в середине слова, так, как его злобная фея прямо ненавидит слышать своё имя. – На трахальщика похож ты мало. А почему бы нам не поговорить о герое Казахстана? Почему ты не с ним, раз я такой ненадёжный? На Гран-При он спас тебя от фанаток, болеете за друг друга, музыку одинаковую слушаете, он не выёбывается, не идиот. Что ж тебе так улыбается перспектива быть со мной? Юра по ту сторону выглядит затравленно и шокировано, сглатывает и пытается слиться с мраком комнаты. Куда уж больше? Только в сердце тьмы, но туда нельзя, там я уже. А мы с тобой находиться в одном помещении не сможем. - Джей-Джей… Да я просто… Прости, я не то хотел… - Жан-Жак вздыхает и понимает о чём Юрий хочет сказать: его родители решили, что ребёнок – забота лишняя, оставили мальчика на руки деда, а сами укатили неизвестно в какие страны, перестав слать открытки после двух лет отсутствия. Виктор тоже был лёгок на руку, укатил в Японию, счастлив там, а Юра остался в России. С дважды выкинутым сердцем, кучей агрессии и потайных страхов. – Ты, хоть и мудак последний, но не стал бы изменять. – продолжает пришедший в себя золотой призёр. Это было бы даже приятно, если бы ссоры не продолжались от раза к разу. Будто они друг другу не только на льду враги, будто любовь должна делать больно. Они говорят ещё тридцать минут, Жан-Жак был бы рад проболтать хоть до самого утра, но увы, завтра тренировка, родители ругаются, что я не высыпаюсь, созвонимся потом, Юра, ладно. На самом деле тренировки завтра нет, и Жан просто устал от всего этого: ссоры на пустом месте, куча гнева и озлобленности в его сторону. Он знает, что Юрий любит его так, как умеет и может – со всем пылом и жаром, только вот Леруа тлеет на этих чувствах. Пытаясь не поранить Юру он ранит себя. Так должна действовать любовь, да? Жан-Жаку становится от самого себя противно. Великомученик, страдает за грехи наши, ага. Сам подписался на это, сам в этом котле варится. Он не думал, что будет легко, но и не подозревал, что будет так сложно, так тягостно. - Юра, подрасти. – спокойно произносит главная надежда канадского фигурного спорта, певец, лицо линии модной одежды и самый последний мудак на свете. – Я устал слушать постоянные обвинения, почитай про абьюз и токсичные отношения, много нового для себя найдёшь. Юрий Плисецкий выглядит зло, видно, что он собирается кричать, махать руками, ругаться до потери сознания. - Не смей уходить, Джей! Просто послушай. – смирение в голосе, взгляд устремлён на лампу в углу комнаты, но не на экран. – Ты устал. Я тоже. Но не могу я жизнь свою представить без твоей ублюдской рожи, тупых улыбочек. Почему ты не говорил раньше? – на последней фразе зелёные и яркие глаза устремляются прямо в его, Жанову, душу. - А ты разве хотел слушать? Ты сразу приступал к нападению. «Джей, что это за баба? Чья эта блядская рука на фотографии? Хули ты на звонок не отвечал? Ты где? Неважно чем я занимаюсь, важно, чем занимаешься ты». И так по кругу. Я понимаю, что ты ревнуешь, что после родителей и Виктора ты боишься. - Так какого хуя раз ты такой взрослый и понимающий не сказал мне всё сразу? Они снова ругаются и приходят к тому, с чего начали: недоотношения, злоба и усталость. Любовная история достойная Оскара, не иначе. - Знаешь, Юрочка, я люблю тебя. Иной раз даже страшно от того, насколько сильно. Но я уважаю себя, поэтому выбираю счастье вместо любви. Жан-Жак выключает скайп, телефон, своё сердце. Смотрит в потолок, медленно дыша. Потолок бежевого цвета. Персиковый такой. Его спортивные штаны – серые, глаза – синие, а сердце, налитое кровью – красное. Он пытается снять со своего запястья браслет тигровой расцветки, но руки дрожат, он не может. Счастье вместо любви? Да, Жан-Жак действительно в это верит. Пытается не вспоминать как Юра лежал у него на груди, слушая стук его сердца, как Юра босиком расхаживал по номеру, ругая всех на чем свет стоит, говоря об очевидных ошибках каждого фигуриста, потом поворачивался в его сторону и говорил «Ты, блять, хотя бы трезво оцениваешь свои силы. И не деревянный как Отабек, он, конечно хороший фигурист, но ему артистичности не хватает. И лицо кирпичом, я уже не раз ему говорил…», потом после гневной тириады целовал его в висок, обнимал за шею и тихим голосом рассказывал о том, как Льльмихална гоняет Фельцмана, как Мила его заебала, а Гоша просто имитация нормального фигуриста, и как он этих пришибленных любит. Жан-Жак пытается забыть, сшить себя белыми нитками. Счастье вместо любви. Спокойствие вместо шторма. Я в сердце тьмы, Юрочка. – думает главный ублюдок Канады. – Буду ждать тебя там.