Камера 29

На стенах облазила светло-зеленая краска, хотя и лет пять назад это место не сияло чистотой. В воздухе можно было различить запах духов приходящих и уходящих женщин, отчего заключенные буквально вываливались из решёток, не понимая, что они при этом только пугают милых дам. Люди поумнее сидели на кроватях тихо, не издавая ни одного звука — они полчаса назад причесались, почистили зубы, если так можно назвать выковыривание остатков еды ногтем, и просто ждали: быть может какая-нибудь дама уделит им внимания больше, чем пять секунд. Но рано или поздно, оставив надежду, все бежали к решётке. В первую субботу каждого месяца можно позвонить на один номер, одному человеку и, если тот согласится приехать, его вежливо пропускают и дают быстро ускользающих полчаса. Обычно приезжало немного: всего двенадцать девушек в этот раз и четырнадцать в прошлый. Приезжали из жалости, обычно даже в последний раз. Так что суббота каждого месяца была для всех особенной — кто-то в этот день прощался, кто-то набирался воспоминаний, чтобы потом было на что дрочить, прикрывшись одеялом. Игорь это не воспринимал. Он уже давно не чувствовал ничего к слабому полу, лишь легкое пренебрежение, скопившееся после стольких лет заключения. Игорь вообще ничего не чувствовал, и это его пугало больше, чем достаточно долгий срок. А еще немногие знали его имя. Только несколько человек, сокамерник и старожилы, что давно уже греют свои кости в земле, либо на воле. Игорь зарабатывал себе такой авторитет потом и кровью, и он добился своего. Теперь зовут его не иначе, как Босс. Новички всегда смеялись, кричали «Босс Обсос» или ещё пару не самых умных прозвищ. А на следующий день их находили с многочисленными переломами. И Игорь даже не прикладывал к этому руку — заключенные не любят менять иерархию. Звонков по субботам каждого месяца также добился Игорь. И пусть еды стало меньше, каждый заключенный знал как истину — лучше сдохнуть от голода, чем от одиночества. Эта суббота должна была стать особенной и для Игоря. Он, впервые за три года решился позвонить. Это обсуждала вся тюрьма. Новички говорили, что Боссу скучно, те, кто тут подольше, рассказывали, что у него есть подружка - Диана, кажется, но ей Босс давно перестал названивать. С Дианой у Игоря и вправду было нечто большее, чем секс и пьяные поцелуи. С Дианой Игорь себя не чувствовал пустым и никому ненужным. С Дианой… Диана пришла лишь два раза, а на третий Игорь позвонил и услышал в трубке чужой мужской голос. Почти как у Игоря даже. Но с того дня Игорь отказывался подходить к телефону. Но, на удивление, новички были правы, говоря, что Босс хочет просто развлечься, набирая номер какой-нибудь соц. службы или номер с бумажки, что иногда ему тайно подкидывали заключённые. В кабинете отклеивались обои, а пол давно было пора покрасить. Но несмотря на это чувствовалось, что дядь Паша, так его называли, вкладывал в это место время и деньги. Мебель старая, но есть. Стул, конфискованный из какой-то семьи — дядь Паша даже не потрудился вывести пятно от чая на спинке — и стол, заказной, наверное, деревянный. Даже диван был в углу, очень мягкий на вид, но никто, кроме Игоря не знал, что как только сядешь, так сразу и чувствуешь — обивка натянута, а за тонким слоем поролона лишь доски. С людьми так тоже бывает, думает Игорь. Зато на столе у дядь Паши был идеальный порядок. В одной стопке номера красивых посетительниц заключенных, в другой стопке остальных. Блокнот тоже всегда под рукой, чтобы очень внимательно слушая кого-то, левой рукой вырисовывать силуэт женщины. Или просто груди. А телефон даже не пыльный и мусорка не в бумажках — все заслуга старой уборщицы Нади Ивановны. Игоря никто из камеры не выводил — открыли дверь только, а дорогу Игорь и сам знал. Не забыть бы вежливо постучаться — вдруг дядь Паша там не один. Хотя он любил, когда кто-то доверчиво сидит перед ним, что-то рассказывая, а под столом старательно отсасывает шлюха, купленная за полцены. — Входите. Сейчас дядь Паша развалился на своем любимом стуле и, на удивление Игоря, был один. — Мне нужно позвонить, — громко, чётко, без капли просьбы в голосе. — Да, конечно, — удивленно. Дядь Паша давненько не слышал этих слов от Игоря. Игорь, по правде, не понимал, что он здесь забыл и зачем пришел. Телефон, давно забытый им, по обыкновению стоял на краю стола, рядом с которым стоял стул. И, если у тебя хорошее зрение, говоря по телефону, можно смотреть в окно и видеть мир, который давно избавился от Игоря. А ещё в окне можно было разглядеть обычных прохожих, иногда почтальона, изредка красивых девушек. В общем все, что теперь Игорь может разглядывать только глядя в эту деревянную форточку. Номер, нацарапанный на раме этого окна, знал каждый. Только он начинался с трёх шестёрок и заканчивался тринадцатью. Более того, все знали, кому принадлежит этот странный номерок. Эта была своеобразная шутка тюрьмы — номер, несущий в себе два таких загадочных числа, принадлежал священнику. И, хотя никто звонить не осмеливался — то ли из-за мук совести, то ли из-за страха перед Богом — Игорю терять было нечего. Три гудка, пока не послышался приятный голос. — Добрый день, Вы позвонили на номер Стаса Конченкова. Желаете проконсультироваться по вопросам церкви? Игорь хотел уже сбросить, мол, не туда попал. Но голос был очень необычен, с лёгкой хрипотцой, будто бы прокуренной. Игорь даже засомневался, действительно ли является этот человек священником. — Да, хотелось бы, чтобы вы приехали. — Конечно. Назовите мне адрес, я запишу. — Тюрьма на Измайловской, камера двадцать девятая. Удивлению сидящего напротив дядь Паши не было предела. Даже рука его оторвалась от блокнота. Игорь же уже четверть минуты ждал ответа от так заинтересовавшего его священника. На другом конце провода глухое черкание ручки прекратилось, но и гудков Игорь ещё не слышал. — Ждите завтра ближе к вечеру. Мне взять библию? — Возьмите электронку. — Как Вы… Доброго вечера. Игорь с особой медлительностью и удовольствием сообщил дядь Паше, что завтра к нему придут. И, чеканя каждое слово, пояснил: придет священник, нужна свободная комната на два часа. И только Игорь вышел, как за дверью раздался тревожный голос. — Четвертый кабинет свободен? Приберитесь там. *** Игоря очень взволновал этот паренёк. Не священник - скорее приемник, юноша лет двадцати пяти, хотя по голосу точно определить нельзя. Определённо не глуп, если так можно окрестить человека, собиравшегося к неизвестному преступнику в тюрьму. Игорь много думал. Сначала он вспоминал начало своей неудачной карьеры. На телефон записывать треки, прикрываясь странным псевдонимом, когда ещё кровь бурлила в венах, и идей было навалом. Дело шло медленно, но даже тут нашлась своя аудитория. А потом, когда Игорь показал свои тексты нужным людям и его заметили, подошел странный человек — дело было небольшое, выступить в закрытом от посторонних клубе и толкнуть пару пакетиков. И Игорь взялся. Поначалу было чувство вины, ведь он завлекал сам, как тот же дьявол. А потом про него узнали за пределами и он взял новое имя. Большой Русский Босс — скандировали в зале. Тот неизвестный выходил на контакт изредка, доверяя передачу пакетов Боссу через своих людей. Но один раз он назначил встречу. И пришёл не один. «Диана. Будет приводить к тебе нужных людей. Вот это чтоб распродали за месяц». И у них всё получалось. Исчезло чувство вины, как и исчезло чувство опасности, теперь можно было не беспокоиться, что тебя заметут — у неизвестного были некоторые связи. Неприкасаемые, чувствующие безнаказанность, они полезли не к тому человеку. Даже Диана не смогла удержать чужую руку от рокового звонка. Сначала накрыли Босса. И он, все время молчав, подумал, быть может будучи не в самом трезвом состоянии, что Диана — молодая, у неё вся жизнь впереди. Не сдал никого — то ли пацанские законы вспомнил, то ли сглупил. Когда глаза начали слипаться, он, думая о Стасе, уснул. *** Игорь совершенно не ждал прихода Стаса (встал за час до того, как прозвучала команда «подъём»). И совсем даже не готовился (впервые за три года чистил зубы дольше пяти секунд и, удивив даже сокамерника, побрился). Да и кого ждать, служителя церкви? (даже попросил у одного из заключённых крестик). Настроение испортилось к обеду. Откуда-то взялись мысли, что никто не придет, или же придёт какой-то старик и начнет втирать про то, что Бог есть и, если Игорь покается, будет шанс попасть в рай. Чтобы отвлечься, Игорь начал играть в карты, неизменно выигрывая, оттого и перейдя на более интересное задание — подсчет секунд до прихода Конченкова. Стас опоздал на 31 минуту и 14 секунд, но Игорь всё равно был рад. Дядь Паша провёл Лаврова вдоль камер, и Игорь впервые почувствовал себя Боссом этой тюрьмы. «Ко мне, не к вам, тупицы, пришёл гость. И не вам выделили комнату и два часа, вместо положенного одного». Под градом завистливых взглядов, дядь Паша дал ключ Игорю, что-то прошептал на ухо, и, помахав кулаком заключенным, ушёл. А у Игоря ноги не двигаются. Есть ещё шанс догнать дядь Пашу, всучить ключ в потную ладошку, вернуться в камеру. Но он же Босс, и он чувствует, что эта встреча перевернет его жизнь. «Босс! Босс! Босс!» Сначала неуверенно кто-то прошептал, а потом его поддержал еще один и, через несколько секунд, под общее скандирование, Игорь вошёл в ту самую дверь. Дверь противно скрипнула, пропуская немного света в слишком темную комнату, и закрылась с таким же звуком. Всё, как Игорь и представлял: стершуюся краску на стенах неудачно прикрывали вырезки каких-то полуобнаженных девиц, в центре комнаты — старый, но прочный на вид стол, три стула и лампа, свисающая с потолка на проводе. А еще полка с книгами и жалкое подобие ковра. Человек, сидящий в самом дальнем углу, был до неприличия худощав. Сидел Стас почти расслабленно, но взгляд, мечущийся от Игоря в любую часть комнаты и обратно, выдавал. Игорь-то думал, что одет он будет в какие-нибудь брюки и рубашку. Но на Стасе были лишь толстовка и черные треники, далеко не новые, с протертыми коленями и с едва заметной россыпью краски. Райтер? Взгляд метнулся к рукам, держащим массивную книгу. Изящные длинные пальцы, которым бы позавидовала любая девушка и, при этом, маленькая ладонь. А ещё, как бы Стас не старался прикрыть руки рукавами, Босс распознал татуировки. Да и странная ткань на голове. — Эйоу, сука. Что за подобие хиджаба у тебя на голове? — Добрый вечер. Это — балаклава. Но мы же пришли не о ней говорить? — Ну тип о чём тогда? Игорь мысленно ударился головой об стену. Он-то думал, что будет строить из себя пай-мальчика, будет говорить о вере и монашках, расспрашивать Стаса о жизни верующих. Но предательское волнение и противоречие ожиданием включило в нём ту личность, которая совсем не похожа на истинного Игоря, и с помощью которой он был выше, увереннее других. Он, честно, не хотел показывать этот высокомерный образ Стасу. Поздно. Он сейчас уйдёт. Скажи же что-нибудь. — Я — сын священника Олега, помогаю отцу в свободное время. Я могу ответить на многие вопросы, касающиеся церкви и Библии. У Вас есть какие-нибудь вопросы? — Да, несколько. Разрешены ли верующим татуировки, могут ли они курить? А бисексуальность — грех? — Если Вы намекаете на мои татуировки, то они — временные, а курить я давно бросил. Снять. Снять. — Стас, ты верующий? Но Игорь и так догадался. Всё это напускное примерное поведение верующего — бред. *** Стас, как и многие подростки, мечтал о татуировках. На день рождения одногруппника всё начиналось с одной рюмочки. На следующий день, разглядывая спину в зеркале, Стас судорожно натягивал майку назад. Татуировка на полспины, черный феникс. И отец, который всё это время стоял в дверях. На вывод татуировки Олег не пожалел ни сбереженных денег, ни времени. Стас впервые за всю жизнь умолял отца: прочитает библию три раза, вместо положенных двух, деньги накопит сам, а тату сведёт через год. Не вышло: с фениксом, которого Стас за три дня полюбил, пришлось расстаться. А так же с карманными и с некоторыми друзьями. Утешение пришло неожиданно. Алекс, старый друг детства, предложил четыре баллончика и стену. Не то, чтобы Стас считал, что граффити — это плохо, но и увлекаться не хотел. Но затянуло. Сначала это были просто неумелые рисунки на разрушенных зданиях и заброшках, потом к ним присоединились четверо. Всей компанией надевали причудливо сделанные балаклавы и рисовали. Стас приходил домой только под утро, где его неизменно встречал отец с библией. Конченков помнил некоторые страницы наизусть, некоторые даже преследовали его во снах. Но всему хорошему, как всегда считал Стас, приходит конец. Один из их компании, третий присоединившийся, достал какие-то таблетки. Стас не глуп, нет, он никогда бы не стал даже смотреть на них по своей воле. Всё решил неуклюжий поцелуй Алекса. Неуклюжий на первый взгляд, умелый на самом деле. Стас никогда не чувствовал ничего подобного. Это было не похоже ни на один мокрый поцелуй с девчонкой. Да что уж, Стас вообще целоваться не любил, ибо инициатива всегда должна была исходить от него, а пьяный чмок в губы был верхом способностей. Алекс целовал так, что подкашивались ноги. Только когда поцелуй прекратился, на языке явственно стал ощущаться горький вкус. Бежать в туалет и выплевывать содержимое желудка не хотелось, да и зачем, если теперь всё стало совсем иначе: движения замедленными, а огни города в глазах светили яркими пятнами, которые не хотели никуда деваться даже при закрытых глазах. А еще, Стас списал всё на действие таблеток, он был крайне возбужден. Рамки Алекс-друг-нельзя сменились на Хочу-получить-разрядку, и вот он — Стас — уже ластится словно кот, вылизывает другу шею, поглаживая пах. В таком виде их и застал разъяренный Олег. Но Стасу уже было всё равно, стой там хоть толпа людей. Последние сбережения отца были впущены, чтобы все, кто был там, забыл увиденное, и три года, чтобы Олег наконец поговорил со Стасом. Конченков, естественно, все отрицал, списывал на действие наркотиков, извинялся, даже пообещал помогать отцу в его работе. Всё было относительно хорошо: Стас каждый день ездил к пожилым людям, иногда бывал в школах. С Алексом Конченков оборвал все связи, пытался забыть, как страшный сон. Но в памяти изредка всплывал тихий, сбивчивый шепот и мягкость губ. *** — Ну, и что, где сейчас этот Алекс? Игорь почему-то чувствовал раздражение, при упоминании этого человека; человека, которого он не знал. — Я не знаю. И не хочу знать. — Так тебе понравилось… с Алексом? — У нас ничего не было! — Так ты… — Да, девственник, ясно? Что тут такого, не следовать каждой своей прихоти? Для сына священника это нормально. — Вот это нормально? — ногой по бедру напротив, с заметным давлением в область паха. — Твоё возбуждение в закрытой комнате с преступником — нормально? Стас не знал, что сказать. Хриплый голос неизвестного будоражил, заставлял пальцы рук подрагивать, а дыхание сбиваться. И эта настойчивость в голубых глазах. Стас не знал, что сказать, поэтому принял простое решение — покинуть здание. Конченков только было поднялся со стула, но не успев сделать и три шага, удивленно сел на стол перед Игорем. На запястье красовалось железное кольцо, соединяющее цепью другое, покоящееся на железной трубе, соединяющей ножки стола под его поверхностью. — Что ты творишь? — Помогаю тебе разобраться в себе. — Чт… Рука Игоря скользнула по предплечью Стаса, а губы накрыли чувствительную шею. И, Стас мог поклясться на библии, что он в жизни не чувствовал ничего подобного. Даже момент, когда он впервые затянулся косяком на пару с соседским мальчишкой, не вызывал таких ярких вспышек перед глазами и слабости в коленях. Лавров спешно стянул балаклаву со Стаса и, оценив красоту и смущение худощавого мальчика, поцеловал в чувствительное место за ушком. — Хватит, мне нужно… Куда нужно было Конченкову, Игоря не интересовало, да и Стас сам не знал, что хотел сказать, после того как Игорь начал всасывать нежную кожу то на одной, то на другой ключице. Стас первые минуты пытался выбраться, необдуманно лез ногтями в замочную скважину, после чего по безымянному пальцу скатилась струйка крови. Игорь сразу оторвался от ключиц и крепко схватил за запястье мальчишку — не дергайся, — после чего прошелся языком от первой фаланги к третьей и вобрал весь палец в рот. Стас что-то жалобно заскулил, но попытки высвободится прекратил. Игорь не торопился. С нежностью прошелся руками по плечам напротив, огладил грудь, впалый живот, тыльной стороной коснулся острых скул Конченкова. А теперь руки стягивают толстовку, неумолимо для Стаса, слишком медленно для Игоря. Игорь впервые подумал, что Бог действительно существует, ибо такое прекрасное тело было словно создано для ярких, бурых засосов и укусов. Только вот Стас, видно, всего этого не осознавал, пытаясь прикрыться свободной рукой и жмуря глаза. — Ты такой красивый, — сбивчивым шепотом и неприкрытым восхищением. — Прекрати. — Прекратить что? — Говорить такое. Я — глист, и всегда им буду. В ответ Игорь впился зубами в шею Стаса, зализал полученный кровоподтек и легко мазнул языком по нижней губе Конченкова. Тот в ответ невнятно заскулил и ещё раз дёрнул руку в наручнике. Игорь в тюрьме достаточно долго, чтобы забыть запах женщины. Но Стас, от которого веяло едва уловимым лавандовым парфюмом и ментоловой электронкой, сносил крышу и заставлял вылизывать его везде, пока к этим запахам не добавится ещё и запах спермы. Усадив Стаса на стол и развязав шнурок, Игорь стянул треники Стаса и чуть ухмыльнулся — трусы с Бэтменом были пропитаны предэякулятом, а член немного подрагивал, прижатый к животу. — И это кто у нас тут сопротивлялся? Ответом послужил хриплый стон, после того, как Игорь провёл языком по натянувшейся ткани боксеров. Видя краснеющего и подрагивающего Стаса, Игорь уткнулся ртом в пах, проведя языком по головке, а после и вовсе обхватив её ртом. Стас, пытаясь не поддаться бёдрами вперёд, укусил себя за запястье, чувствуя отрезвляющую боль. То, что Игорь только начал, а Стас уже не может сдержать стонов, здорово льстило Лаврову и он, спуская со Стаса пропитавшиеся смазкой боксеры, довольно уткнулся в основание члена. Губами обхватить головку, языком надавливая на уздечку, а рукой провести по уже влажному стволу, и сверху услышать громкий стон, стоит того, чтобы первый раз в жизни отсосать. Пока левая рука надрачивала член, Игорь вылизывал поджавшиеся яички, а правая легко касалась сосков. Стас почти кончил от такого постыдного вылизывания, но Игорь пережал основание и сверху донёсся крайне разочарованный стон. Лавров, перемещая одну руку на член, и начиная его снова надрачивать, пальцы другой руки протянул к губам Стаса. Видя растерянное лицо, протянул поближе к губам. — Соси. Неловко подхватывая губами, Стас прошёлся языком по двум пальцам и, когда рука на члене начала двигаться, он понял, что делает всё правильно. Губы на руке Игоря двигались уверенно, вылизывая пальцы словно самую сладкую конфету. — Хватит. Игорь, не медля, начал проталкивать по одному пальцу. Стас заёрзал уже на первом, когда указательный прошёл больше, чем на две фаланги, но Лавров, чувствуя неудобство Стаса, с большим энтузиазмом начал сосать, втягивая в рот чувствительную головку. Когда два пальца уже свободно двигались, Игорь вспомнил о рассказах сокамерников. После того, как Стас шептал: "еще, сделай так еще", Лавров понял, что согнуть пальцы и поменять угол было довольно неплохой идеей. Стас, уже не скрывая стонов, разрывался между тем, чтобы толкаться Игорю в рот, либо насаживаться на пальцы. Рука Конченкова потянулась к каштановым волосам, заставив Игоря заглотить до основания и Стас, сделав ещё несколько отрывистых толчков, кончил, крича так громко, что, наверное, услышал даже глухой начальник. — Блять. — Ты ж, вроде, верующий. — Ну ты и пидор. Где ключи от наручников? — Папочка вернёт тебе ключи от наручников. Только ты должен кое-что сделать. — Сука, иди нахуй. Я буду кричать, если ты хоть пальцем меня ещё тронешь. — О, так же, как ты кричал, когда я тебе отсасывал? Этот Стас ужасно мил. Даже в приглушенном свете ламп можно было разглядеть румянец на впалых щеках и, о, боже, на верхней части ушей. Игорь ни в коем случае не хотел принуждать Стаса, он не понимал, как вообще можно тронуть это чудо, не считая моментов, от которых Конченков извивался, пачкая свой живот и форму Игоря. — Лови, принцесса, — Игорь ловко достал ключ из кармана и, повертев на пальце, кинул в руку Стаса. Освобождение прошло в молчании. После громких звуков, что впитала в себя комната, стояла полнейшая тишина, не считая лязганья цепи наручников и щелчка в замке. Стас встал, разминая затекшую шею, натянул на себя треники и толстовку, направился прямо к двери. У выхода он немного сбавил шаг, буквально чувствуя прожигающий спину взгляд. — Ты ведь навестишь меня, Стас? Слышать мольбу за завесой сарказма непривычно. — И не мечтай, пидор. — Ну, хотя бы скучать по мне будешь? — Сколько тебе ещё? — Полгода. Не успел Игорь и моргнуть - дверь с оглушительным стуком закрылась. Лавров, словно в трансе, только размышлял о том, как он отдаст ключи дядь Паше, который будет стойко делать вид, что не слышал, чем они там с Конченковым занимались. На полу остались только капли засохшей спермы и трусы с Бэтменом, мокрые и ненужные. Ненужные Стасу. *** — Тебя завтра выпускают. Как настроение? Твоя жёнушка опять тебя навестит? Каждую неделю, и как он только для такого как ты время находит. — Завались, жиртрест. И не завидуй. Тебе-то ещё три года без секса. — Раньше я бы сказал, что лучше без секса, чем в жопу с мужиком, но как же этот пидор стонет… — Для тебя он Стас, никак иначе. Ты забыл, благодаря кому ты куришь по две сигареты в день? — Ну, а ты зачем бросил, нормально ж всё было, ты парень здоровый, тьфу-тьфу. — Стас хочет, чтобы я курил меньше. Легче бросить. — Ну вы и пидоры, ребята. Стук в дверь, звук защелки замка. — На выход, Лавров. — Прощайте, суки. Я знаю, вы будете скучать. — Без разговоров, заключённый. *** Свежий воздух был для Игоря раем. Не то чтобы заключенных не выпускали на улицу, просто для Игоря это было совсем другое. Деревья, располагающиеся достаточно рассредоточено, двигались в порыве ветра в разные стороны, отчего Игорь не сразу заметил такси, стоящее неподалёку. Не изменяя шаг, Игорь пошел навстречу желтому автомобилю, с забавными наклейками на стекле. Только сев в машину, Лавров смог вздохнуть спокойно. — А я сохранил твои трусы. Правда, сперма кое-где не отстиралась, не понимаю почему, я их вчера стирал-стирал, и никак. — Я даже не буду спрашивать, почему ты их постирал только вчера, а не неделю назад. Это ведь не связано с твоими появившимися мозолями на руках? — Никак нет, принцесса. Чистое совпадение и слу… Игоря заткнули громким поцелуем.