***
Каран пекла хлеб, а Сиону было скучно. — Иди поиграй снаружи. — Там всё равно нечем заняться, – возразил Сион. – Мы в школе сегодня читали про парки. Почему у нас тут рядом нет парков, мам? Каран вздохнула и отёрла лоб ладонью, осыпая муку себе на нос. — Прости, Сион. Мы живём на окраине, потому что здесь жилище дешевле, чем в центре. Но, поскольку мы у границы, окружающий город нам много предложить не может. Сион об этом думал. — У границы из стекла? — Да. — А почему возле стекла дешевле? — Сиону это не было понятно. Не то чтобы здесь было грязно или шумно. Здесь просто было стекло, которое делило мир на два лагеря. И упиралось в облака. — Людям не нравится видеть, что по ту сторону. Это угнетающе. — Но почему? — Их отталкивает, что они могут видеть других людей, но не могут с ними говорить. И, кроме того, другие люди тоже нас видят, а поговорить не могут. — Мы видим каждый день соседей, но я никогда с ним не говорил, а они никогда не говорили со мной. — Да, но если бы ты захотел, ты бы заговорил с ними. А с людьми по ту сторону – нет. Стекло слишком толстое. Сион не понимал, в чём разница – но что с него взять, ему только семь. — А зачем тут стекло? Они опасные? — Нет. Думаю, они живут, как мы. Может, там даже сейчас какой-нибудь семилетний мальчик спрашивает маму, опасные ли мы. Как думаешь? Эта идея захватывала и давала пищу для размышлений. — Может, — согласился он. Наверное, стоит всё же пойти на улицу. — Но я всё ещё не понимаю, зачем тут стекло. Зачем другая сторона? — Просто мир так устроен. Есть небо, есть стекло, есть другая сторона. — А его кто-нибудь пытался разбить? — Я не знаю, Сион. Почему ты хочешь его разбить? Ты когда-нибудь хотел разбить небо? Но небо было другим. Оно не делило мир пополам. Более того, Сион утвердился в решении, что есть ещё одна другая сторона – другая сторона неба. Немного не мысли-семилетнего-мальчика переполняли его голову. Бросив маме короткое «пока», он выбежал наружу. Стекло было совсем близко – у него на заднем дворе. И на соседском заднем дворе, и у соседей с другой стороны и, наверное, тянулось ещё через много соседских дворов. Он никогда особо об этом не думал, но сегодня Хотей повелел ему сесть напротив стекла и посмотреть через него. Вид открывался зелёный – по ту сторону дремучие леса. Сион, рассматривая деревья, подумал, что, наверное, по ту сторону просто лес и больше ничего. Вот так, возле стекла, он просидел несколько часов, а когда полуденный час его подхватил и принёс домой пообедать, Каран задала Сиону вопрос, который даже он сам себе боялся задавать. — Чем ты там занимался, дорогой? — Ждал, — ответил Сион без особых раздумий. И для него, и для мамы это было неожиданно. — Чего ждал? Сион уткнулся взглядом в тарелку. Он не знал. Но он был взволнован.***
Четырнадцать раз в две недели после школы Сион обнаруживал себя сидящим около стекла. Вплоть до обеда. Домашнюю работу он тоже делал здесь, оценивая взглядом растительность, которая каждый день росла. Леса не менялись – разве только появлялись новые листья или веточки там да здесь. Но Сион был терпеливым и первоначального трепетного ожидания не растерял. Пятнадцатый день вознаградил его за это терпение. Была суббота, и утро только-только будило жёлто-розовое небо, когда Сион устроился на траве около стекла с книжкой и уймой времени. На шестой странице листья зашуршали. Сион ничего не слышал. Стекло было слишком толстым. Но он увидел их шевеление на периферии, поэтому мгновенно обернулся к стеклу, чуть наклоняясь и почти касаясь его носом. Книга была по-прежнему открыта и в его руках, но всё внимание его обратилось к другой стороне. Но он резко отшатнулся, когда из леса, беззвучно смеясь, выскочила двуглавая фигура. Сион моргнул. Фигура не была двуглавой. Это были два человека – два человека с другой стороны. Два человека, которые остановились около стекла. И около Сиона. Две пары глаз расширились. Одна пара глаз была серой. Серые глаза были у мальчика, который, как понял Сион, был его возраста (хотя он был ниже и костлявее). И у него на спине повисла девочка. Пальцами она зарылась в его тёмные волосы – такие же, как у неё. Тут сразу можно сказать, что они – брат с сестрой. Девочке было на вид не больше четырёх-пяти лет. Сион поднялся с травы. Его рот открылся в приветствии, но стекло поглотило звук. Они не могли его слышать. Он не мог слышать их. Он приблизился к стеклу не более, чем на шаг, но и это действие повергло за собой разочарование: мальчик змейкой скользнул обратно под древесные кроны вместе со своей сестрой. — Эй, стой! — позвал Сион, но не был услышан. Он стоял и ждал, уверенный в том, что мальчик вернётся, но, – удивительно! – он не вернулся. Сион просидел там ещё несколько часов, но книга осталась открытой на прежней странице. В воскресенье он тоже был на посту, но мальчик с серыми глазами и его сестра не появлялись. Сион приходил каждый день. Мальчика не было.***
Мальчик появился в субботу, но кое-что было уже по-другому. Первое – Сион не заметил его в тот же миг. Второе – у него на плечах не сидела маленькая девочка. Сион мучал несчастную ромашку. «Придёт, не придёт, придёт, не придёт...» И только на «придёт» он поднял глаза к стеклу. Из леса на него смотрели два серых глаза. В этот раз Сион не встал. Не особо хотелось снова пугать мальчика, поэтому он осторожно улыбнулся и помахал рукой со всей присущей ему вежливостью. Через минуту мальчик высунулся из кустов и стал медленно подходить к стеклу, пока Сион внимательно изучал его взглядом. Кожа у мальчика была бледная и, в контрасте с чёрными, едва касающимися плеч волосами, чуть ли не просвечивающая. Тело выглядело костлявым и хрупким, но взгляд был стальным. — Привет, — Сион знал, что мальчик его не услышит, но куда без приветствия? Губы мальчика не шевелились. Теперь он стоял возле стекла, и Сион медленно поднялся с земли, внимательно следя за его действиями. К счастью, мальчишка не убежал. Где-то с минуту или больше они просто стояли и сверлили друг друга взглядами. Сион не мог объяснить, почему сердце так бьётся, почему пульс развивает космическую скорость в каждом миллиметре тела, с ног до головы, что происходит, помогите, люди добрые. На истечении второй минуты Сион потянулся вперёд, что, это стекло всё ещё стояло между ними?, но мальчик развернулся и ушёл. — Нет! — прокричал Сион ему вслед. Стекло не ответило.***
На следующий день Сион принёс с собой блокнот, карандаш и мамино предупреждение: «Будь осторожен, Сион». И он не понимал, что она имела в виду. Мальчик не показался ему опасным, ну, а если он таким и был – между ними ведь стекло. И он объяснил это маме, а она только улыбнулась и, сказав ему, что осторожность никогда не помешает, лёгким ласковым жестом взъерошила волосы на его голове. За время ожидания Сион успел их пригладить. Он и не думал, что сероглазый мальчишка сразу вернётся, и был готов посидеть здесь ещё примерно с недельку, но листья зашевелились почти сразу после того, как он сел – и мальчик был здесь, тоже садясь около стекла. Так естественно и привычно, будто он тоже неделями так делал. Сион удивлённо моргнул, потом быстро закарябал в блокноте кривые буквы. «Привет! Меня зовут Сион.» Он показал листок мальчику, но тот не сразу перевёл на него взгляд – серые глаза разглядывали лицо Сиона, пока тот не почувствовал, как загорелись щёки. Только тогда мальчишка взглянул на записку. Он не отреагировал, только выдохнул Сиону в лицо, на котором застыло ожидающее выражение. Сион округлил глаза, потом быстро вернулся к блокноту и снова принялся писать. «Ты можешь это прочесть?» Он не подумал о том, что на другой стороне, может, нет письменности. Или есть, но на другом языке. Мальчик снова посмотрел на блокнот и на Сиона без какой-либо реакции. Сион нахмурился. Всё сложнее, чем он предполагал. Секунду он думал, ожидая, когда мальчик вздохнёт ещё раз, и стараясь это игнорировать, потом снова накурицолапил. Минута-другая, и он, подняв лист к стеклу, увидел первую реакцию от мальчишки. Его глаза поднялись на лоб, и он отшатнулся. Сион улыбнулся, вытянул указательный палец и, выждав, пока мальчик переведёт на него взгляд, приподнял плечи, надеясь, что это будет понято как вопросительный знак. В блокнот был довольно грубо набросан рисунок мальчика, везущего девочку на плечах. Сион показывал на девочку. Серые глаза смотрели на Сиона с нечитаемым выражением, и, когда он уже смирился с фактом, что снова не был понят, мальчик поднял руку и указал ею назад, на лес. Он понял. Он ответил. Сион улыбнулся, кивнул и придвинулся чуть ближе к стеклу. Мальчик отодвинулся чуть дальше. Сион понял – мальчик смутился. Сион не возражал. Остаток дня Сион рисовал мальчику картинки. Художник из него никакой, но он старался – изображал маму и любимую еду, школу и свою подругу Сафу. Но не знал, что из этого понял мальчишка и понял ли вообще что-нибудь, потому что больше он никак не реагировал. Но всё же Сион не уходил, пока небо не покрылось багрянцем, пророча скорый оклик матери, зовущей его ужинать. Мальчик встал, и Сион помахал ему на прощание. В ответ мальчик не махал – только развернулся и исчез в лесной чаще. Лёжа ночью в кровати и разглядывая потолок, Сион вдруг понял, что ни разу не видел улыбку незнакомца. Теперь у него есть миссия на следующий день – её увидеть. Если, конечно, он мог надеяться на большее, чем просто его возвращение.***
А он вернулся, и на этот раз тоже с бумагой в руках и карандашом за ухом, торчащим из-за копны тёмных волос. Радость захлестнула Сиона, и он, помахав рукой, улыбнулся в приветствии, когда мальчик сел напротив него. Был понедельник, и Сион смог прийти только после школы. И не мог отбросить прочь мысль: а что, если мальчик его ждал здесь с утра? Или, может, у него тоже была школа? Сион решил как-то объяснить ему своё имя и стал рисовать цветок, но, подняв глаза, заметил, что мальчик тоже что-то царапает у себя на бумаге. Сион взволнованно ждал, пытаясь представить, что он рисовал. Когда тот поднял свою записную книжку, однако, там не было рисунков. Но были две буквы. «Да.» Сион моргнул. Мальчик мог читать. Похоже, отвечал ему на вчерашний вопрос. Сион перевернул рисунок цветка и написал: «Почему ты вчера не ответил?» Мальчик прочитал, но опять не ответил. Сион разочарованно выдохнул и вернулся к своему блокноту. «Как тебя зовут?» Мальчик только взглянул на него, и Сион мог поклясться, что уголки его губ нет-нет да и приподнялись немножко. Он смеялся над ним? «В первый день это была твоя сестра? Почему она не пришла?» Мальчик прочитал и, на радость Сиону, потянулся за карандашом. «Стесняется.» «Как ты.» — отозвался Сион. Глаза мальчика округлились, но не от злости, а от озадаченности. Может, Сион его не правильно понял? Нет, стеснительным он не был, он был... Осмотрительным. Когда осознание прошибло Сиона, он улыбнулся. Наконец-то он его понимает! «Когда ты мне скажешь своё имя?» Пауза, потом «Ты должен заслужить.» Сион, вздрогнув, поднял глаза, и на этот раз можно было точно сказать, что мальчик улыбается – хоть и совсем немного. Сион почувствовал, что рефлекторно отшатнулся. Он был расстроен, но принял вызов. «Как?» «Не могу тебе сказать.» «Сколько тебе лет?» Без ответа. «Мне семь», — написал Сион. «Второй класс. Ты ходишь в школу?» Снова без ответа. «Это нечестно, что только я говорю, ответь мне.» Мальчик прочитал и... Поднялся. Сион сразу понял, чем дело пахнет. — Не уходи! – крикнул он, потом вспомнил, что его не слышат, и быстро записал свою просьбу, но прочитать её было уже некому. Сион вздохнул и упал на землю. И всё же радость в нём бурлила рекой.***
Прошёл месяц, а имени мальчишки он не заслужил. Заслужил, однако, возраст (почти восемь, как Сиону), возраст сестры (только исполнилось четыре) и довольно содержательные (по сравнению с первым днём) ответы. К началу пятой недели блокнотных разговоров Сион решился снова протянуть руку к стеклу. Мальчик, сидевший напротив него со скрещенными ногами, не убежал, а с любопытством поглядел на его ладонь. Сион убрал руку и быстро прокомментировал на бумаге: «Приложи свою руку тоже. Напротив моей. Это может быть как наше приветствие и прощание.» Удивление читалось на лице мальчишки, и Сион успел увериться, что он этого не сделает, но приложил снова свою ладонь и внимательно посмотрел на мальчика. Минута прошла, вторая – и мальчик, наклонившись, через стекло коснулся руки Сиона. И, хотя он знал, что ничего не почувствует, всё же был больно уколот разочарованием – стекло всё такое же холодное. Он заметил, что его рука больше, чем у мальчика. Последний убрал руку со стекла и стал писать. «Во дурак!» — прочитал Сион и удивлённо словил глазами его усмешку. Он смеялся. Сион засмеялся в ответ, взял карандаш, накарябал что-то, потом покачал головой – перевернул страницу. «Что ты только что написал?» — спросил мальчик с другой стороны. «Ничего.» — ответил Сион. Мальчик выгнул бровь, но переспрашивать не стал. Прежде, чем разойтись этим вечером, оба мальчика коснулись ладонями через стекло.***
Иногда Сион приходил к стеклу, а мальчик – нет. Иногда Сион сам не мог прийти и невольно думал: ждал ли он Сиона, как Сион ждал его, или просто стоял с минуту и уходил. К третьему месяцу Сион спросил то, что интересовало его с первого дня. «Как выглядит небо на твоей стороне?» Мальчик удивлённо посмотрел вверх. Сион проследил за его взглядом, после поглядел на своё небо. Оно было абсурдно жёлтым, со светлыми клочками – как полинялые обои. Сион написал об этом и приложил к стеклу, ожидая ответа. «Линялый жёлтый», — писал мальчишка. Сион улыбнулся. «Выходит, мы под одним небом», — написал он. «Конечно», – закатил мальчик глаза, и Сион рассмеялся. Когда жёлтое небо стало неровными мазками перекрашиваться в рыжий, Сион решился. «Можно завтра встретиться с твоей сестрой?» Карандаш мальчишки завис над бумагой. Он думал над ответом. «Может быть», — наконец, показал он листок. Сион улыбнулся, когда мальчик приложил руку к стеклу. Точно так же он приложил свою и постоял так немного. Он уже не мог дождаться новой встречи.***
«Может быть» превратилось в «да», когда мальчик вышел из леса с прежней девочкой на плечах. Сион уже по чистой привычке поздоровался с ним ладонью через стекло, и мальчик, посадив прежде девочку на траву, коснулся стекла в ответ. Они сели, и Сион помахал девочке. «Она умеет читать?» Мальчик начал отвечать, но девочка вырвала блокнот у него из рук. «Да, умею!» — последовал кривой-косой, но самостоятельный ответ. Сион рассмеялся. «Рад тебя видеть.» «Как тебя зовут?» «Сион, а тебя?» Девочка засмеялась, и, прочитав ответ, Сион понял, почему. «Мой брат просил тебе не говорить». «И как его зовут, ты тоже мне не скажешь, да?» Девчока ответ не написала – вместо этого рассмеялась звенящей тишиной и кивнула. Она бросила записную книжку и карандаш на траву и, вскарабкавшись на колено брату, что-то сказала ему. Тот покачал головой, закатил глаза и кивнул. Она снова стала смеяться, а мальчик – заплетать её длинные, чёрные волосы в косы. Сион в тишине наблюдал за ними. Ни брата, ни сестры у него никогда не было, и он сам не был уверен до конца в том, хотел ли бы он себе вот такую сестричку. Но, стоит отметить, – было что-то милое в том, как мальчик общался с сестрой. Это была его сторона, которую Сион никогда прежде не видел (за три-то месяца общения). Он был... Проще. Улыбался проще, смеялся проще. А ещё как-то теплее, и в его жёсткий взгляд примешивались яркие всполохи солнечных дождей. Сион был рад, что мальчик позволил ему увидеться со своей сестрой. Этой ночью к стеклу он приложил две руки – одну пониже другой. Мальчик, как обычно, коснулся рукой напротив Сионовой, а девочка быстро хлопнула по другой его руке и, хохоча, стрелой понеслась в лес без брата. Мальчик задержал стеклянное прикосновение и поглядел на Сиона. Он говорил, зная, что это бесполезно, но наплевав на это. Он говорил «спасибо». Мальчик кивнул. Его рука сползла со стекла, и он последовал за сестрой, постепенно ускоряя бег. Догоняет.***
И вот так Сион снова сидел у стекла после школы, ожидая мальчишку – уже который раз. Прошло четыре месяца со знакомства с его сестрой и семь месяцев общения с ним. Сион читал, – иногда он так скрашивал время нетерпеливого ожидания, – но стекло перехватило его внимание через некоторое время. Он вылупился на него, не зная сам, почему. А потом осознал, что оно казалось каким-то... Жидким. И колебалось. Сион вытянул руку и коснулся его. Стекло было твёрдым, как всегда, но, к удивлению Сиона, тёплым. Стекло темнело, туманилось и колебалось. А, когда Сион поднял глаза на лес, то понял. Это не стекло. Это дым. Лес горит. Сион вскочил. Книга упала с его колен на траву и глухо захлопнулась, прикусив страничку. Он знал, что там, в лесу, на полянке есть маленькая деревня. А в ней жили брат и сестра, у обоих – тёмные волосы. Она много смеётся. У него серые глаза. Можно закричать, но кто его услышит. Искры прямо на его глазах разгорались в яркие языки пламени, пожирая растительность и приближаясь к стеклу. Сион взвизгнул, отскочил – но пламя только бессильно забило по стеклу своими большими рыжими лапами. Оцепенение. Потом – бег. Прямо в дом. — Мама! Мама, быстрее! Каран выбежала к нему. — Сион, что~? — Быстрей! — Сион схватил её ладонь, – его была потной, – и потащил за собой к двери, где она застыла. Он застыл вместе с ней. Стекло было похоже на гневно-красную, изменчиво-рыжую стену. Огонь сильно его колебал, злясь, что не может выбраться наружу. Сион слышал крики соседей, которые также повысыпали на улицу, наблюдая за огненной стеной, обжигающей посеревшие (уже, наверное, тлеют) облака. — Мам, он там! — закричал Сион и потащил её к стеклу. Он заскрипел кулачками по стеклу. Каран не пыталась его оттащить. — Помоги! Надо разбить стекло, его надо спасти~ — Сион~ — Я иду! — крикнул Сион стеклу, которое, как и прежде, сохраняло молчание – даже когда дерево упало прямо на него, царапая ветвями. Сион ожидал услышать большой «бум» и треск погорающего дерева, но слышны были только «бумы» его собственных кулачков и его сердца. — Сион, дор~ — Как его сломать? — повернулся к ней Сион с безумием в глазах. Где-то на заднем фоне соседи стояли, как камни, как бесполезные садовые гномики, и бросали косые взгляды на мальчика, бьющего по огню. — Сион, дорогой, если дерево не смогло сломать его~ — Нам нужно вытащить его! — срывал Сивон голос до кашля. — Эй! Эй, мы здесь, мы поможем... Я... Я обещаю, обещаю, я... — Сион, — слабо позвала его Каран – достаточно слабо, чтобы Сион мог проигнорировать её и закричать громче прежнего. Сион тузил стекло кулаками и кричал. Он сдирал кожу на костяшках пальцев. Стекло было горячим. Огонь издевательски отшатывался, притворно сдаваясь, но вскоре вновь льнул к стеклу – и ему не было конца, и не было видно, где он касался почерневшего неба, но он знал – небо-то одно и то же, и стекло должно, должно кончаться где-то там, наверху. — Мама, я ему пообещал, мы должны его спасти, я обещал ему~ Горло болело так, будто и туда влили этой рыжей стеклянной массы, но мальчику, мальчику с серыми глазами было хуже, и весь этот дым с огнём ранил и жёг больше, и Сион просто продолжал кричать, увеличивая громкость – чтобы самому пострадать точно так же. Пока едкий дым не проникнет в лёгкие через равнодушную прозрачную преграду. — Я... Обещал~ Каран притянула к себе сына, и Сион стал неистово брыкаться, кусаться и бить, бить кулаками по стеклу – потому что вот-вот, ещё один удар – и оно порушится, он сломает его, и огонь вырвется наружу – прочь из деревни мальчика, который ухмылялся и закатывал глаза, но в то же время так ласково перебирал волосы сестрички, который... И он, и он спасётся, и... И... — Мам, пусти, надо~ — Прости, Сион. — Я даже не узнал, как его зовут~ — Я знаю, знаю... — Я даже ему не сказал, что~ Огонь бился с утроенной жестокостью и пытался, кажется, растопить стену, и Сион почти видел своими глазами, как стеклянные капли скатывались со стеклянной поверхности, и по его щекам скатывались капли, горячие и влажные. Мать держала Сиона слабо и бессильно, принимая его горе. Он рванулся, освобождаясь от её рук, и хлопнул рукой по стеклу, а оно горело, и ладонь так обжигало, а он держал её вот так и ждал, что по ту сторону его руки коснутся. Он ждал, пока пламя не утихло, пока соседи не повозвращались в свои дома. Он ждал, пока дым не рассеялся и не проступили хрупкие, истлевшие очертания ветвей – обуглившаяся могила прежней природной красоты. Он ждал, пока мама звала его в дом где-то на периферии, он ждал, пока стекло холодело под его ладонью, он ждал, пока ночь не затмила копоть своей обволакивающей тьмой. Он ждал мальчика, жившего по другую сторону неба.***
Три месяца мальчик не приходил к стеклу, когда у Сиона кончались занятия. И он перестал мучать себя бессмысленным ожиданием, но всё ещё сидел здесь часами по выходным. Он выполнял домашнее задание или читал, а потом возвращался домой, где ему уже не нужно было смотреть на голые, чёрные, погибшие ветви.***
Сиону было двенадцать и он читал у стекла. Наружу его вытащило приветливое солнышко и лёгкий ветерок, а у стекла он сел, когда понял, что давно уже, в общем-то, там не сидел. Привычка поглядывать на лес и ожидать успела погибнуть, когда стало не на что глядеть и некого ждать, поэтому в книгу его быстро затянуло. Впрочем, как затянуло, так и вытянуло, потому что краем глаза он заметил движение. Сион оглянулся, уверенный, что это была птичка или зверёк, но... Сердце громко забилось. К нему шёл мальчик. С серыми глазами, белой кожей, чёрными волосами и записной книжкой, зажатой между указательным и средним пальцами. Сион не мог даже подняться, дыхание замерло где-то там, в горле, а ноги сделались ватными, как облачка. А мальчик подошёл к стеклу и, замешкавшись на мгновение, приложил к нему руку. Сион вдруг понял, что его тело шевелится, всакакивает на ноги и бьёт ладошкой по стеклу, другой – тоже. — Ты жив! — кричит он мальчику, который, конечно, не слышит, и Сиону нужен блокнот, но он носил его к стеклу годы назад, а сейчас... Сейчас его надо было достать где-нибудь, но нельзя уйти от стекла. Нельзя. Мальчик сел, скрестив ноги, и Сион заставил себя сесть точно так же – будто и не было между ними этих четырёх лет и... Забавно, стекла. «Привет, Сион.» Четыре года – четыре года, а он написал два слова. Закричать бы, заплакать – но Сион этого не сделал. Больше слов, ему нужно больше... Он показал указательный палец. — Подожди... Подожди меня здесь, хорошо? Мальчик посмотрел на него с любопытством. Конечно, он не знал, что он сказал, конечно, он не слышал. Но написал: «Хорошо.» Сион на секунду остановил на листочке взгляд, а потом забежал в дом. Мама была в пекарне, так что его неистовым поискам блокнота никто не мешал. Старый, привычный нашёлся под кроватью. Сион дрожащими пальцами сгрёб со стола сразу три ручки (вдруг одна писать не будет?), по дороге обратно растеряв сразу две. Мальчик спокойно сидел и ждал. Сион перелистнул блокнот на чистую страничку, стянул с ручки колпачок и... Замер, разглядывая ровные синие клеточки. Что писать? Слишком много вопросов, слишком много слов, как много невысказанного, как много, но в итоге он написал очень честно: «Я по тебе скучал.» Мальчик долго смотрел на слова. Серые глаза сверкнули и снова стали спокойными. Сион ждал, потому что мальчик вернулся, он жив, и теперь время – такой пустяк. Прошла минута, потом две. А где-то на середине третьей мальчик встал, забрал записную книжку и ушёл. Сион проводил его взглядом до самого леса, одевающегося по весне в скромные листья и оживающего, а потом улыбнулся старому, исписанному блокноту. Как приятно и смешно, ему снова дали эту надежду.***
Когда мальчик снова вернулся полторы недели, у Сиона уже было написано приветствие, но подождал, пока мальчик сядет и поломается целую минуту прежде, чем сдаться и приложить к стеклу ладонь. Сион тоже приложил ладонь. А потом показал ему блокнот. «Я так рад, что ты в порядке. Но можешь не уходить на этот раз?» Он ожидал, что мальчик снова уйдёт, но перед собой увидел круглые и большие, как теннисные мячики, глаза. Сион быстро нацарапал следующее сообщение. Сердце стучалось в рёбра, и он был напуган, но не мог не спросить... «С твоей семьёй всё в порядке? С сестрой?» Тот, прочитав его слова, медленно потянулся за записной книжкой, которую уронил, и подумал прежде, чем написать: «Какого цвета твоё небо сегодня, Сион?» Сион где-то три раза перечитал сообщение, убеждаясь, что не спит, потом смирился с фактом, что на его вопросы здесь отвечать никто не будет, и глянул на небо. «Пятнисто-фиолетовое. Твоё?» Они были под одним небом, но, прежде чем ответить, мальчик посмотрел на свою половину. «Как синяк.» Сион быстро выпустил из ручки непослушные буковки. «Скажи мне своё имя.» «Кажется, я теперь выше тебя.» «Я ждал четыре года, и ты мне не скажешь своё имя?» «Тебе бы волосы постричь.» «Что я могу сделать, чтобы заслужить? Скажи, я сделаю!» «Как ты вообще можешь видеть, когда тебе на глаза падают такие лохмы?» «Ты был здесь, и всё горело, и я звал, но не знал, как тебя звать, Господи, просто» — Сион вырвал листок, скомкал и выбросил. Если бы он ему показал этот лист, мальчик бы, конечно же, ушёл. Сион покачал головой под взглядом серых глаз и сдался. «Я нормально вижу. Но кто бы говорил, у тебя волосы по грудь.» И эта бесполезная беседа продолжилась, хотя она не была бесполезной, она не была просто беседой. Это были кусочки жизни этого мальчика и кусочки Сионова рвения к нему через стекло. Но солнце не могло ждать. Оно село, и мальчик ушёл, но не раньше, чем приложил ладонь к стеклу.***
Сион не заслуживал имени мальчика до шестнадцатого дня рождения. Мальчик ждал его, когда он сел у стекла. Было темно – у него был ужин с его подругой, Сафу, и мама приготовила торт, а уйти Сион смог только после восьми. «С Днём Рождения, Сион», — показал ему мальчик после взаимного касания ладонями через стекло. Сион благодарно улыбнулся. А мальчик написал что-то ещё. «Но ты не подрос. Я по-прежнему выше и рука у меня больше.» Сион удивлённо положил на стекло руку. Мальчик – тоже, и, похоже, он был прав, но грех не поспорить. «Они одинаковые», — написал он упрямо. «Брешешь.» «Всё равно слишком темно, чтобы сказать наверняка.» «А я заметил ещё на прошлой неделе, когда было светло. Но дождался твоего др, чтобы поделиться новостью.» «Это мой подарок на День Рожденья? Новость о том, что я меньше тебя?» «А ты что-то ещё хотел?» Сион никогда ещё так быстро не писал. «Твоё имя». Мальчик засмеялся, и Сион скис. «Вижу, мудрость с годами не приходит.» «Ты ужасен. Мы общаемся восемь лет. Почти девять.» «А ты всё ещё не заслужил моего имени. И кто из нас ужасен?» «Так ты же мне не говоришь, что мне сделать, чтобы "заслужить"!» «Это не то, о чём спрашивают.» «Раздражаешь.» «А если я скажу тебе имя – уже не буду?» Сион скрипнул зубами. Всё, что он узнал о мальчике за восемь лет,– почти девять! – это разве то, что он упрямый, ужасно раздражающе упрямый. — Сион, иди домой, уже полночь! — позвала Каран через несколько часов их письменного спора. — Иду! — бросил Сион через плечо и повернулся к мальчику. Они сидели прямо друг напротив друга на траве, и чем темнее становилось, тем тяжелее было читать ответы друг друга, хотя Сион мог просто принести фонарик. «Подожди», — написал он, когда Сион уже собрался попрощаться через стекло. Сион кивнул и подождал следующей заметки. «Когда мы в первый раз встретились, ты что-то написал, но не показал мне. Что это?» Сион сощурился, пытаясь вспомнить, а потом стал листать блокнот. Он был толстый, исписанный, но за годы всё никак не кончался – Сион добавлял в него чистые листы, но держал всё в одном блокноте вместе со старыми и исписанными. Когда он нашёл нужную запись, невольно высмеял звеняще свою глупость и детское смущение, поднимая её вверх, к стеклу. Наверное, он тогда постеснялся, потому что знал его всего лишь месяц. «Ты мой лучший друг.» Мальчик прочитал, замер, потом написал одно слово. «Незуми.» Сион широко раскрыл глаза и непонимающе потряс головой. Мальчик пояснил: «Моё имя.» — Оу! — воскликнул Сион, и Незуми расхохотался – он всегда так делал, если Сион забывал и говорил что-то вслух. — Незуми, — произнёс он – на этот раз не случайно. Он хотел знать, каково его имя на слух. Замечательное. «Незуми», — написал он также, показал мальчику, – мальчику по имени Незуми, – который только закатил глаза и приложил к стеклу ладонь. Сион приложил ладонь в ответ. Это был его лучший День Рождения.***
Прошёл ещё один год их переписки. Особо ничего не изменилось – разве только за несколько месяцев перед тем, как Сиону исполнилось семнадцать, Незуми наконец рассказал Сиону о своей семье. Дело было вечером, делать было нечего, и Незуми в записке случайно упомянул о важности математики. «Могу перечислить тебе несколько настоящих мировых открытий и наук, если хочешь», — начал было спорить Сион. Вычисления он не любил. Незуми довольно долго думал над ответом и, когда он стал писать, Сион следил за его бегающей по бумаге ручкой лениво, не думая ни о чём. А потом, когда Незуми повернул записную книжку к нему, его сердце застряло в горле. «Моей сестре бы сегодня исполнилось двенадцать. Ей должно было сегодня исполниться двенадцать. Я посчитал. Не хочу говорить о родителях или о пожаре. Просто хотел рассказать, потому что кто-то должен знать, что ей бы сегодня было двенадцать. Когда Сион дочитал, Незуми снова взял ручку и склонился над записной книжкой. Сион ждал и пытался всё переварить – Незуми с самого пожара не говорил о своей семье. «Поговори со мной о чём-нибудь. Но не о математике.» Сион только завис на нём взглядом. Серые глаза были слегка влажны, но Незуми смотрел по-прежнему твёрдо и почти зло. Сион кивнул, касаясь ручкой блокнотной страницы. «Мы проходим Гамлета в школе. Я подумал, ты бы мог помочь мне с сочинением.» О родителях Незуми, сестре и пожаре они больше не говорили. Зато говорили об остальном, обо всём остальном. Они никогда не задумывались, о чём писать, а если вдруг так и получалось, что темы для разговора не было – Сион делал у стекла домашнее задание, а Незуми мог вздремнуть немного. Уже через несколько недель после Сионова Дня Рождения что-то стало меняться – сначала неприметно, потом только в его голове. Незуми спал напротив стекла, взъерошенный, как кот, и где-то через пятнадцать минут Сион понял, что так и не притронулся к учебнику и только внимательно рассматривал мальчика всё это время. Нет, не так. Незуми больше не был мальчиком – он был мужчиной. Он был высоким – слишком высоким, чтобы Сион мог оспорить, что его перегнали в росте. Он всё ещё был худым, но не тощим – мускулы стали отчётливее видны, и он вырос в плечах. Волосы отросли ещё сильнее, но он теперь завязывал их в хвост. Ресницы стали длинные до боли, ухмылка – примерно такая же. Незуми проникал в его сны давно, но он это игнорировал, отрицал, убеждал себя в том, что это вторжение в его наивный мозг было ничтожным по времени по сравнению с тем, как он и при свете дня его оккупировал. И у Сиона были фантазии, но, ох, у него же переходный возраст, а Незуми, бесспорно, красивый, и Сион с ним общается очень много, потому и привязан, это нормально, пфф, да вы что. Окей, с переходным возрастом Сион ещё мог разобраться. А вот почему он сейчас так откровенно пялился на спящего парня, жадно ловя взглядом каждую мелочь от слегка согнутых в коленях ног до съехавшего набок хвоста – об этом думать не хотелось. Не важно, сколько вечеров, небес и переписок они делили – между ними всегда будет холодное стекло. Но стоит признать, что оно с каждым днём казалось ему всё тоньше. Сион даже мог чувствовать ладонь Незуми на своей, иногда – даже тепло, сочащееся через прозрачную гладь.***
«Незуми.» Через месяц Сиону восемнадцать. «М?» «Ты мне нравишься.» Сион зачеркнул это почти сразу и вырывал из блокнота. «Я люблю тебя», — нет, так же плохо, даже хуже. Порвать и выбросить. «Ты полный», – Сион даже не позволил себе закончить. Перевернул страницу, помусолил её пальцами, переборол такое частое в последнее время желание элементарно посмотреть на Незуми (несмотря на то, что и так понятно – парень скептически на него смотрит или, может, ухмыляется). «Мир для меня без тебя ничто, Незуми, ничто.» О Господи, нет, чёрк-чёрк-чёрк-чёрк-чёрк, и этого никто не должен видеть. В конце концов он поднял взгляд, но Незуми не ухмылялся. Он только внимательно смотрел. А когда пересёкся с Сионом взглядом – переключил своё внимание на записную книжку, чтобы написать короткое: «Скажи это.» Сион долго жёг слова взглядом, эти ленивые каракули, которые он любил, в которых нуждался. О чём он? Может, он догадывался, что Сион хотел сказать? Может, чувствовал то же самое? Может, стоит тогда ему открыть? Сион обхватил карандаш пальцами, но он стремительно выскользнул из поднявшейся к стеклу руки. После небольшой заминки Незуми тоже поднял и приложил свою ладонь. Сион глубоко вдохнул. В горле встал ненужный ком из бормотанья и неловких оборванных фраз, но верные слова внезапно сами слетели с губ – будто были уже давно на подходе и ожидали нужного момента. — Я люблю тебя, Незуми. И мне, кроме тебя, ничего не нужно. Он приложил к стеклу вторую руку, и Незуми коснулся её – но только через стекло. Сион стоял на коленях, и глаза нестерпимо жгло, потому что оно всегда будет здесь, и Незуми всегда будет по ту сторону, под другой половиной неба. — Я люблю тебя. Хорошо, что не слышен этот слабый хрип. Он опустил голову. Не хотелось, чтобы Незуми видел, как глаза его слезятся. Он приложилося лбом к холодному стеклу. Ладони с противным, режущим уши скрипящим звуком сползли вниз – жаль, что не увлекли стекло за собой, в бездну подземных пучин. Душа скрипнула так же неприятно. На лицо упала тень, и Сион поднял глаза. Незуми в той же позе. Он слегка шевелит губами. Сион взял своему мозгу тайм-аут в несколько секунд, чтобы понять. Незуми пел. Сион не знал, как долго они так стояли на коленях, пытаясь соприкоснуться ладонями и лбами, пытаясь почувствовать тепло, пытаясь что-то услышать – Сион, как Незуми поёт, Незуми – как Сион его любит. Не то чтобы это знание было очень важно, потому что стекло между ними всё равно было и будет дольше. Где-то, наверное, всегда. И это единственный временной промежуток, который Сион выждать не сможет. Этот временной промежуток отделял его от этого человека. Не важно. Он будет любить Незуми всё это время.