Нервы юного Витинари

      Не было решительно ни одной причины, по которой отмёрзшая куча ужаса и смерти, в народе прозванная Убервальдом, стала популярна среди анк-морпорской молодёжи (той её части, которая знала своих прапрадедушек по «Книге сэров Твурпа», а не по донашиваемым за ними штанам). Неочевидная причина крылась в том, что детям благородных родов были закрыты такие простые житейские радости, как игра в дерьмосалочки, ну а из безрадостного ребёнка может получиться только безрадостный чудаковатый подросток.       В конце концов суровые лишения доводят человека до принятия ситуации и приспособления под неё. Там, где дырки всё чаще бывают не в ботинках, а в головах, всегда можно соревноваться в пронзительности взгляда или приторности улыбки. Таким незамысловатым способом из чудаковатых подростков тихонько выползают те ещё монстры. В привычном нам мире монстры часто становятся жертвами стресса и переутомления. Именно поэтому мать-природа предусмотрела для них отдельные среды обитания: Убервальд и большую политику.       Не найдя в себе особого стремления к тиранству, самодурству и расхищению, Хэвлок Витинари решил провести каникулярное время в горах, наивно полагая, что на достаточной высоте заботливо наслюнявленный уголок платка леди Мизероль застынет быстрее, чем достигнет щеки её драгоценного племянника. Здравый смысл подсказывал Хэвлоку, что никакая тётя не дотянется до него из другой страны, но, учитывая некоторые особенности отдельно взятого индивидуума, перестраховаться всё же стоило. Дикий край снегов и оборотней буквально притягивал своей недоступностью для дамских платков.       Была только одна причина, по которой об Убервальде не говорили плохо: покойники не разговаривают, а те, что разговаривают, в нём и живут. Здесь не было никаких «уборщица в отеле украла доллар», никаких «местную кухню стоит пробовать с осторожностью». Чтобы пережить Убервальд, нужно было не слышать, но знать о нём. Хэвлок Витинари знал, что он знает, пока земля не оказалась с обратной, неправильной стороны от его ног.       Что ж, прогулка по лесу не задалась с самого начала. Спутник Хэвлока, очень простенький и абсолютно неспособный к любым видам оружия стареющий мужчина, остался в постоялом дворе со всем неценным имуществом. Леди Мизероль настойчиво посоветовала не брать с собой ничего дорогостоящего, однако она совсем не учла, что и всякие там отпрыски всяких там домов могут стать неплохим уловом даже без крупных сумм и цацек.       Ловушка, обыкновенная яма, затянутая кожей чего-то большого и рогатого, была достаточно глубокой, и небольшое количество снега, выполнявшее маскировочную функцию, совсем не смягчило падение. Во рту – лёд с игривыми нотками земли и собственная кровь, но куда гаже кажется вкус настолько нелепого поражения. Снег над ямой наверняка просел, и если бы он был внимательнее, то точно заметил бы следы охотников. Впрочем, любому охотнику полагается оставить на ловушке приманку, если он, кончено же, рассчитывает на поимку животного, а не… Ну да. Убервальд. Тогда всё правильно.       Приняв себя как главное блюдо сегодняшнего ужина, Хэвлок уже приписал парочку цифр после нулевой вероятности выбраться отсюда живым. Высокий рост позволял ему смотреть на большинство людей сверху вниз, но сейчас, изучая до неприличия далёкое серое небо, изрытое чёрными ветвями, юный Витинари был готов поклясться, что смотрит на свою яму с самого возможного во всём Диске дна. При этом стены ловушки располагались слишком далеко друг от друга, и либо дождь, либо заботливая рука неизвестного зодчего добротно оросила их водой. По какой-то неочевидной причине наиболее ужасная пытка, возможная для лесов Убервальда, оказалась проще тушёного артишока. Даже бандиты в Тенях метают бутылки с большей изобретательностью.       С той стороны гладкой ледяной клетки на Хэвлока виновато смотрела его достоверная копия. «Достоверная», просто потому что кровавый макияж никак не походил на неудачную игру светотени. Только ради красного словца можно допустить, что Витинари разбил губу или нос; в самом деле Витинари разбил лицо. Инвентаризировать зубы пришлось наощупь – кровь шла всеми открытыми ей путями, делая Хэвлока загадкой для самого Хэвлока. Тошнотворно липкие капли не падали вниз, но как будто вспыхивали на снегу, подобные оспинам, из ничего растущим на здоровом чистом теле. Маленькие красные огоньки, они вгрызались в лёд, и от места их борьбы уносился с ветром едва заметный пар.       Всё это было бы похоже на натуральный конец, если бы не одна очень важная поправка: Хэвлок Витинари только начинал своё путешествие, и никакая собака не сможет поспорить с очевидным положением о том, что молодые аристократы не умирают в лесу во имя случайности. Бесцельно шаря по жалящим льдом стенам, Витинари лишний раз убеждал себя в том, что умирает он не за даму, не за государство и даже не за правду. Следовательно, умирать ему не за что, следовательно, умирать ему не за чем.       Именно сейчас такие непрактичные в криминальном быту выдвижные ножи могли бы найти первое в своей истории практичное применение. В распоряжении чересчур здравомыслящего Хэвлока находился только один широкий зубчатый нож, каким и полагалось вооружаться для туризма в любой части света, кроме Убервальда. Пускай лезвие двоилось, расплывалось в тёмных кругах, Витинари хладнокровно всадил нож примерно в печень своего отражения. Лёд хрустнул невыносимо громко, но, вопреки всем ожиданиям, небеса не разверзлись, и даже звон в ушах притих в ожидании. Как следует отдышавшись, Витинари принялся за создание не самого удобного, но единственного пути в сторону «как-можно-дальше-от-треклятых-псов-убийц».       Чем невероятнее кажутся шансы на спасение, тем реальнее оседлать собственные страхи; мысль о пропасти заставляет канатоходца не глазеть по сторонам, и мысль о когтях, каждый из которых сравнится со скромной секирой, заставляла Витинари потрошить лёд с таким усердием, словно он всю жизнь проработал в «Залатанном Барабане». О да, он ведь так заскучал в гильдии, ему ведь не терпелось опробовать на практике все безусловно ценные навыки, скрупулёзно оттачиваемые столько лет… Эта стена снега вообще в курсе, по каким методикам её рубят?!       Первые выемки уже были готовы, когда Витинари безвольно опёрся о собственные колени, кашляя попавшей не в то горло кровью (впрочем, никакого «того» горла для крови конкретно у него никогда не было). В таком краю, как Убервальд, запах плоти разлетается куда быстрее, чем свежий номер жёлтой газетёнки. Уже очень скоро его найдут, и едва ли это будут суровые на вид, но добрые в душе лесорубы. В Анк-Морпорке случались неприятные встречи из вежливости, но обидеть отказом голодных до твоей душонки тварей всегда легче, чем даже самого надоедливого однокурсника. Конечно, с некоторыми приятелями Витинари исход мог бы быть одинаковым, но в случае с ними он уж точно знал, что тётушка Мизероль не останется без его костей, а это говорит о… Надёжности? В Убервальде не было уверенности даже в спокойной жизни после смерти, точнее, в полном отсутствии оной. Несмотря на все возможные перспективы, люди предпочитают относиться к такому с опаской – позиция Игорям на смех.       Смеркалось. Не вполне понятно, почему именно сумерки заставляют нервничать по-особому, словно умирающий может пожаловаться на то, что ему становится темновато. В очередной раз отдышавшись, Хэвлок кинулся на стену, игнорируя не только боль, но и факт существования своего тела в принципе. Такая мало замечаемая в повседневной жизни деталь, как кровь, абсолютно беспардонно заявляла о своей нехватке. Агонизирующий мозг явно противился любому лишнему движению, и его можно было понять, в то время как смерть ждала в любом случае, как в яме, так и вне её. Дрожащие от бессилия и мороза пальцы онемели и уже ничем не отличались от тяжело крошащегося скользкого льда. Хэвлок боролся за каждый миллиметр, ведущий к спасению, но думал только о смерти, простое монолитное осознание которой заставляло его из раза в раз отрывать вооружённую руку, чтобы опять и опять дробить новую дыру во льду, соскальзывать, сплёвывать кровь, но неотрывно подниматься под вой ветра и унылый блеск оледеневшего солнца. Наконец он двигался на автомате, и если бы какое угодно чудовище действительно попыталось бы сожрать его, то он бы попросту не обернулся.       Даже проклятое время мёрзнет в проклятом Убервальде. До того момента, как Витинари схватился за край ловушки, А-Туин мог сбросить свою ношу на спину внучатого племянника вместе с тремя дурно пахнущими слонами. На любых испытаниях в гильдии каждый курсант заботился не только о качественном выполнении задания, но и о сохранении достаточно напыщенного лица в процессе; Хэвлок не мог и подумать о том, что однажды он просто вывалит своё тело в сугроб, счастливо ловя трескучий воздух разбитыми губами, и этого будет вполне достаточно для того, чтобы заработать высший балл. Сегодня он спасся, и ни в какой биографии не напишут о том, как же ему хотелось высморкаться и сблевать всей своей кровью в этот момент. Деньги не пахнут, как, впрочем, и победа не обязана быть блестящей. Витинари победил Убервальд, лёжа на брюхе и харкая, словно Старикашка Рон в любой из своих будней. Витинари победил, тем не менее, Убервальд имел право на реванш.       Первым, что он увидел, были туфли. С тех пор он ещё не раз вспомнит их, эти крошечные чёрные лодочки с безупречно белыми гамашами на золотых пуговицах поверх. Всё в них поражало воображение: потрясающий блеск, потрясающе смелое сочетание, потрясающе далёкое расстояние от земли.       – Ви столь уверенно штурмовали эту стену, что мнье было неловко предложить помощь. – подозрительно приятный голос незнакомки звучал так, что невозможно было наверняка принять её слова за насмешку или диковатый, как и всё убервальдское, комплимент.       – Мне бы пришлось отказаться. Мама учила не принимать помощь от парящих леди, особенно в лесу.       – Неужели?       – То есть, если бы мы с ней как-нибудь встретились, она бы точно научила меня таким вещам.       – Раз уж Ви, к сожалению, не научены ей, можьет, Вы всё же дадите мне руку? Мы никому не скажьем.       Она подняла его, как обронённый платок, легко и, должно быть, чертовски изящно. Ощущение парения как нельзя лучше дополнило головокружение. Еле ворочая остекленевшими глазами, Витинари всё же взглянул на неё: кукольное лицо, кукольные кудри и ледяная, безнадёжно ледяная рука, обжигавшая холодом даже после побега из ловушки и валяния в снегу. Не нужно и материнской опеки для того, чтобы всадить нож в горло такой-то красотке. Нож, оставшийся лежать в сугробе. Витинари не мог и помыслить о том, что конец придёт к нему в таких красивых туфлях.       – Я бы пригласила Вас, если бы Ви могли отказать. Не люблью условности.       – Вы всегда приглашаете молодых людей прежде, чем съесть их?       – О, – её лицо изобразило самое искреннее непонимание. – я всегда говорила: одно горло – на горло больше, чем нужно.       Виной тому могли стать и кровопотеря, и травма головы, и самый обыкновенный, но очень действенный страх – при любом раскладе Витинари потерял бы сознание совершенно одинаково. Справедливости ради нужно сказать, что он оставался во вполне здравом рассудке, просто превратился в наблюдателя из участника. Ветер по-прежнему кусал его лицо, от хватки незнакомки собственная рука постепенно превращалась в отдельный от прочего тела орган. Полёт казался скорее наваждением, бредом, и всё же его не могло не быть – такие вещи учишься принимать, закрыв глаза в одном месте и открыв их уже совсем в другом.       Густой, как парное молоко, и такой же тёплый мрак ничем не отличался от пустоты, в которой приходится болтаться, потеряв сознание. По этой причине Хэвлок осознал своё возвращение в себя далеко не сразу, и только робкое пламя полуприкрытого камина заставило его принять тот факт, что он, по какой-то причине, жив.       Первым, что встретило Витинари в новой жизни, оказались его ограбленные на пару сапог ноги, нескромно торчащие из-под пледа. Несмотря на умильно розовый цвет и целомудренные рюши по кайме, в сложившихся обстоятельствах плед рождал определённую интригу– что ещё сняла с него заботливая спасительница?       – Отлиффно, Вы уже очнуться! Я взять смелость убрать сапоги – Вы не замерзайт?       По сути, встреча с Игорем в темноте в Убервальде не должна была стать неожиданностью, и всё же Витинари отдал должное традициям, аккуратно отдалившись от причудливой аппликации, которую стоит назвать лицом только из преступной вежливости. Кажется, он был бы не против остаться в одежде, даже если бы она кишела огненными муравьями. Кажется, в этой стране не очень-то прилично случайно встретить человека.       – Вижу, Вам ужье намного лутше. – она выросла из тени, наставив рога всем фотонам, и улыбнулась так, что Витинари невольно схватился за горло. – Ви меня обижаете. В век анчоуса даже в Убервальде веет ветьер перемен.       – Кажется, меня им продуло.       – Ви стали жертвой территорьяльных притязаний моего сосьеда.       – Он слишком щепетильно относиться к команде «место»?       – Не держите зла. Старого пса не научьить новым трюкам. – и она взглянула на него тем видом виноватого взгляда, в котором невозможно найти и капли сожаления. – Осмотри нашего гостя, Игорь.       – Пожалуйфта, смотреть, сколько пальцеф! – четыре пальца, имевшие разных хозяев в самое разное время, заставили Витинари замешкаться с ответом. – Следить за молоточек. Сейчас немного ударяйт…       – Чувствуюсебяпрекрасно. – на выдохе, с очень значимой точкой в конце выпалил Хэвлок.       – Гут, гут, но если голова болеть, я фсегда меняйт.       –Вытакдобры.       – Игорь, нам с гостем нужно выпить что-то… Согревающее.       – Конефно, леди.       Дождавшись ухода слуги, она села в кресло напротив софы, так что лежать перед ней стало неудобным. Витинари сел, сложив едва шевелящиеся руки на розовом пледе. Чем дольше он блуждал взглядом по темноте, тем чаще как из ниоткуда вырастала такая же розовая мебель, искусственные цветы в аккуратных вазочках и даже небольшие фарфоровые фигурки, изображавшие чересчур зловещих в сложившейся обстановке пуделей. Сама она сидела спиной к камину, так что затухающий огонь оттенял её насыщенно розовый костюм с роящимися у горла маленькими летучими мышками. На её скрещённых ногах, как страшное напоминание об их встрече, блестели языками пламени чёрные лодочки.       – Надеюсь, Ви уже вступили в возраст, позволяюсчий выпить?       – Странно слышать такой вопрос от своей сверстницы.       Она лишь покачала головой, но Витинари сразу же понял, что этот простой жест касается не только тех столетий, которые разделили даты их рождений. Если бы он когда-либо сталкивался с этим чувством ранее, он бы понял и то, как легко и жестоко она задела его самолюбие.       – Хэвлок Витинари. И я бы хотел услышать ту часть Вашего имени, которую я бы смог запомнить.       – Вижу, Ви основательно подготовильись к поездке.       – Откровенно говоря, я ехал сюда для того, чтобы беспрерывно злорадствовать.       – Марголотта. Марголотта фон Убервальд. – сказала она, протягивая руку.       Игорь неосторожно звякнул бокалами, пытаясь открыть дверь.