— Вы уверены, что с Вами всё хорошо? — вновь спросил Феликс, глядя на кролика, готового расплакаться в любой момент.
— Я с-сказал, что в порядке… — дрожащим голосом прошептал Освальд, прижимая длинные уши к лицу. Даже дураку было понятно, что тот был далеко не счастлив. Воспоминания нахлынули на него внезапной волной боли.
Впервые в жизни Феликс взял себя в руки и решился на более серьёзный разговор. Подойдя ближе, он почти уверенно взял Оззи за плечи и произнёс:
— Может… Вам стоит выговориться? Излить душу? Вы можете мне доверять, я правда хочу помочь Вам.
Хоть кот и был настроен весьма решительно, в его глазах читалась свойственная тому робкость. Он только сейчас осознал, что стоит вплотную к любви всей его жизни, и теперь задачей Феликса было как можно дольше не краснеть.
— Даже ес… Если Вы не хотите говорить, давайте просто прогуляемся. Сегодня небо звёздное, как никогда, — всё ещё не веря своим словам, продолжил писатель. Освальд, до этого сверливший пустым взглядом пол, неожиданно поднял заплаканные глаза на Феликса и вяло кивнул. У второго в животе запорхала целая сотня бабочек, и утихать эта возбуждённость не собиралась.
«Сладкая» парочка неторопливо вышла из здания и направилась в сторону небольшого ботанического сада, находившегося неподалёку. Это было чуть ли не единственное место в городке, где можно было увидеть живые цветы - в этой степи на много миль вокруг едва ли можно было найти что-то красивее бледной травы и таких же деревьев. Возможно, именно эти скучные пейзажи когда-то и побудили Фила к путешествиям.
Царило напряжённое молчание, нарушаемое лишь пением сверчков. Феликс старался как можно меньше заглядываться на Оззи, медленно и тихо шагающего рядом с ним. Разговор совершенно не клеился, слова замирали на устах путешественника, и он не решался их выпускать.
Спустя минуту они уже бродили по саду, почти не глядя перемещаясь от одного растения к другому. Проходя мимо очередной клумбы Фил уже начал задумываться о том, что это была крайне плохая идея, как тут Освальд замер, а его зрачки сузились.
— Лилии… — прошептал он, не сводя взгляда небесно-голубых глаз с кустика больших белых цветов. — Это были… Её любимые цветы…
В голове Феликса образовался целый клубок разных мыслей: от сочувственных и печальных до крайне непристойных. Последние он старался запихнуть поглубже или прогнать вовсе. Возможно, это не лучшая тема для разговора, но…
— Мистер Оз… Освальд, Вы… Можете рассказать мне о ней? Я пойму, если это будет тяжело, и всё же… — договорить он не смог, ибо почувствовал, как заливается краской уже в который раз за вечер. Как ни странно, эта просьба имела положительный эффект.
Следующий час для обоих пролетел незаметно. Они неспешно проходили мимо закрытых лавок по безлюдной улице, ничего не замечая. Прошли насквозь и небольшой парк, где деревья еле слышно шелестели листьями, а недавно покрытые лаком скамейки блестели от лунного света. Вскоре парочка уже приблизилась к пустынной дороге, по которой днём проезжали телеги, дилижансы, а иногда и грузовики.
За это время Феликс узнал куда больше, чем хотел. Например, что Ортензия любила читать, готовила вкуснее всех на свете, а её смех был подобен звону лесного ручейка на заре. Освальду, кажется, стало легче — голос перестал хрипеть, в глазах появились былые искорки. Наконец-то, спустя столь долгое время, он почувствовал тепло на душе, какого не ощущал с тех самых пор, когда она была жива. Оззи с упоением продолжал рассказывать, а его слушатель не отрывал от него взгляд.
Эти двое и сами не заметили, как подошли к огромному камню, едва в него не врезавшись. Разговор продолжился уже на нём. Они лежали, уперевшись взглядами в бездонное небо, на котором сияли сотни тысяч звёзд.
… — Знаете… Когда я был ещё ребёнком, наш дедушка внезапно скончался. — сказал неожиданно писатель и приподнялся. — Я долго не мог прийти в себя, пока моя бабушка не рассказала мне одно древнее поверье. Говорят, что те, кто покидают нас ради иного мира, на самом деле никуда не уходят. Они всегда с нами, до тех пор, пока память о них не только в разуме, но и… В сердце.
Произнеся последнее слово, Феликс, сам того не ведая, взял руку Освальда и приложил к груди последнего, туда, где билось сердце. Тот нежно перехватил ладонь путешественника, некрепко сжал, и, приблизившись к его лицу, еле слышно прошептал:
— Спасибо тебе…
Кот ощутил невероятную лёгкость внутри. Каждая клеточка его тела трепетала от радости. Сейчас кролик казался ему прекраснее всех во Вселенной. Даже звёзды не могли в этот момент сравниться с ним в красоте.
Поддавшись тёплому порыву страсти и нежности, прокатившемуся волной по его телу, Феликс сократил расстояние между их лицами, начиная робкий, невесомый поцелуй. Губы у Освальда оказались мягкие, холодные, обветренные. Писатель бы отдал всё на свете за то, чтобы это мгновение длилось вечно.
Стоило их губам соприкоснуться, у кролика тут же расширились глаза. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее, а с осознанием пришёл и страх. Страх не только забыть о своей прошлой любви, но и потерять будущую.
Освальд быстро, но аккуратно оттолкнул Феликса от себя, пряча глаза за длинными ушами. Второй тут же зарделся, поняв, что он только что сделал.
— П-простите, я… Я… — начал было кот, но был прерван.
— Нет. Это моя вина. Не стоило д-доводить до этого… — нервно пробормотал бывший фокусник, спрыгивая на землю. — Нам лучше в-вернуться.
Через несколько секунд он уже скрылся в темноте, оставив Феликса в одиночестве. А в голове у последнего крутилась всего одна мысль: «Какой же я идиот…»
Быстро отдаляясь от того злополучного места, Освальд позволил круговороту мыслей завладеть его разумом. Среди них господствовал страх. Да, он боялся полюбить вновь. Боялся, что рано или поздно он потеряет всех, кого любит. Боялся, что злая судьба не пощадит его. И теперь, когда в его сердце, пустующем так долго, кто-то появился, он всё ещё пытался это отрицать.
Всю ночь Освальд не спал, думая о том, что будет с ним, если он всё-таки обретёт счастье, вопреки потере той, за которую был готов отдать жизнь, и не лишит ли его судьба этого счастья вновь.
Спустя какое-то время и измученный гнетущими опасениями писатель всё же вернулся в свою наспех обустроенную под спальню комнату и, не снимая шляпы, завалился спать, успев только повесить свою сумку на спинку стула..
***
Ночь была быстротечна, но мучительна. Лишь один кошмар не давал покоя Феликсу — кошмар, в котором предмет его обожания жестоким образом его отвергает, презрительно сверля взглядом. Кот проснулся в холодном поту, а затем заметил на прикроватном столике небольшую записку, на которой мелким, можно сказать, элегантным почерком было выведено: «Мистеру Феликсу». Развернув лист бумаги дрожащими пальцами, путешественник быстро пробежал глазами по её содержанию.
Дорогой Феликс,
Я очень сожалею о том, что произошло вчера вечером, а так же о том, как я себя повёл.
Я осознал, что Вы чувствуете, но… Пока не могу ответить взаимностью.
Мне очень страшно. Я боюсь забыть то, что было у меня, и ещё больше боюсь потерять то, что будет. Я просто… Не готов внушать кому-то лживые надежды, когда сам не уверен в том, что со мной происходит, и не хочу, чтобы кто-то страдал из-за моих ошибок.
Простите.
Искренне Ваш,
Кролик Освальд
Перечитав эти строчки несколько раз, Феликс всё ещё не мог поверить в происходящее. Он предпочёл бы забыть всё, как страшный сон, ведь именно сном всё это и казалось.
Через секунду он уже аккуратно свернул записку и положил к себе в сумку, поднял с пола смятую куртку, впопыхах сброшенную вчера, а затем отправился завтракать.
***
Следующие две недели были, пожалуй, худшими в жизни Феликса, ведь случилось то, чего он так боялся: Освальд стал избегать его. Он пресекал любой контакт, будь то случайная стычка в дверном проёме, на улице или в любом другом месте. Да, писатель совершенно не для этого согласился ночевать вместе с компанией Освальда. Тот лишь с опаской, изучающе и смущённо поглядывал на Феликса временами, заставляя его чувствовать себя ещё хуже. Такая обстановка просто сводила с ума.
После вышеописанных двух недель непереносимого для путешественника угнетения и боли от собственных чувств, Оззи всё же решился на разговор, который мог решить всю его дальнейшую жизнь.
Был жаркий полдень, когда Оззи попросил Шебу отпустить Феликса на «прогулку». Кошка, загадочно улыбнувшись, дала согласие, однако самому писателю она о том, кто и куда его пригласил, не сказала.
Едва выйдя на террасу, Феликс чуть было в обморок не упал — перед ним стоял Освальд, приветствующий его тёплой улыбкой и слегка краснеющий под неловким взглядом кота.
— Здравствуй, — мило поздоровался Оззи, — Я хотел сказать тебе кое-что важное.
— М-м-мистер Освальд, в-вы… Это очень неожиданно и мне жаль, что так получилось, и…- начал было тараторить Феликс, но кролик его остановил.
— Пожалуйста, можно на «ты»? Мы ведь достаточно давно знакомы.
— Д-да, хорошо. Так что Вы… Ты хотел сказать?
— Она приходила ко мне… Приходила во сне. Она была несчастна. Она сказала мне, что не может быть счастливой, пока я не обрету счастье здесь. Я многое понял, и… — он медленно подошёл к Феликсу вплотную, обхватывая руками его талию и поглаживая спину, в то время как последний краснел, как помидор, непрерывно глядя в сияющие теплотой и радостью глаза кролика.
— И я понял главное. Моё счастье… Это ты.
В следующее мгновение они слились в нежнейшем поцелуе. В него было вложено столько любви, на какую Освальд только был способен. В первые секунды писатель оторопел, сердце его забилось чаще, он в оцепенении уставился на Оззи, прикрывшего от удовольствия глаза. А затем первый сначала робко, а потом уже уверенно и страстно стал отвечать на поцелуй.
Их языки сплетались в любовном танце, бережно исследуя уста друг друга. Влюблённые на минуту забыли обо всём на свете, сейчас существовали только они и их счастье. Оба хотели, чтобы это не кончалось, однако всегда ведь есть один «кот в мешке», который всё испортит, верно?
— Эй вы там, жених и невеста! — негромко прокричала Шеба, выглядывая из-за двери и ехидно улыбаясь. — Ничего, если мы вас потом обвенчаем? Сейчас у Феликса есть работа, и я намерена у тебя его украсть, окей, зайчик?
Кот и кролик тут же оторвались друг от друга, быстро заливаясь краской. Освальд виновато хихикнул и кивнул, а кошка, тем временем, уже схватила Феликса за запястье и с усмешкой потащила в дом, не забыв при этом приподнять свою ковбойскую шляпу в знак благодарности. Ей нужны были подробности воссоединения двух половинок.
Писатель успел бросить быстрое «прости!», прежде чем исчез за дверью. Оззи лишь глуповато улыбнулся и помахал ему ручкой. Да, Шеба умела появляться невовремя. Хотя… Кто знает, как долго она там стояла?
Всё это было уже не важно. Освальд знал одно — у них ещё будет время на счастье. Они будут счастливы. Вместе.
