Доктор Гомогей

Очевидно, Госпожа Удача на самом деле являлась Господином, да еще и одолеваемым нетрадиционной ориентацией, раз он так любил поворачиваться тылом к Мо Гуань Шаню. «Наверное, меня сглазили», – подумалось парню, в общем-то скептически относившемуся ко всяким приворотам, порчам, проклятьям и прочей мистической сволочи. Вернее, относившемуся до этого мгновения. Предки Мо, очевидно, были настолько ужасными людьми, что их карма передалась потомкам, иначе как еще объяснить тот факт, что Шань умудрился сначала получить трещину в ключице, выполняя годами отточенный акробатический номер, а после узнать, кто будет его лечащим врачом. Ебучий бразильский сериал, в котором Мо играл главную роль Хуаниты, с приставучим доном Педро на прицепе. Когда Мо еще будучи учеником узнал, что Хэ Тянь собирается поступать в мединститут, рыжий громко высмеял «сраного Эскулапа», так как благопристойный и чуть ли не благоговейный образ врача ну никак не вязался с курящим, выпивающим и таскающимся со всякими сомнительными шалавами мужского рода Тянем. Шань тогда еще поделился откровением, что сам бы не позволил ему даже пол в морге мести, за что получил хорошую такую зуботычину. Однако, сейчас Мо лежит на больничной койке, морщась от неприятного ощущения творившегося в жизни кромешного пиздеца, а Хэ Тянь – вот он, слегка повзрослевший, в белом халате, который ему просто дьявольски шёл, и с непередаваемым выражением лица, сияющем, как начищенный до блеска таз – до того наслаждался долгожданным триумфом, что не стеснялся злорадно скалиться даже при медсестре и других пациентах. Последний раз они видели друг друга на вечеринке в честь выпускного. Отгуляв на довольно пресном школьном мероприятии проводов учебной жизни, они вчетвером, при поддержке двух попугайчиков-неразлучников в лице Чжаня и Цзяня, завалились на квартиру к Тяню, где в четыре горла выжрали здоровенную бутыль какой-то заморской крепкой дряни, которая сначала подло и нежно убаюкивала, а потом просто резко стерла из квартиры потолок, из под ног пол, а из головы – остатки мыслей, вкупе с инстинктом самосохранения. Что там творили на кухне те двое, осталось загадкой, они выжрали больше всех остальных и если и лизались, то сами об этом и не помнили наверняка. А вот Мо помнил все. Горячие ладони на своих обнаженных бедрах, поцелуи, которые на вкус отдавали спиртным и сигаретами, возмутительно умелый рот, скользящий вдоль его пениса, длинные пальцы, безжалостно проникающие, растягивающие, стирающие напрочь последние крупицы разума, и довольно болезненное проникновение, от которого его отвлекали чувственными укусами в плечи и яростной дрочкой. Само собой, даже если бы он и не запомнил столько интимных подробностей, коих теперь даже самой глубокой амнезией не развидишь, непривычная, тянущая к каким-то чертям и проктологу боль в области пердака не оставляла ни капли сомнений в том, чем он занимался накануне. Хэ звонил потом неделю или две, вернее, пытался дозвониться, приходил даже домой, но Шань, до сей поры буквально доступный двадцать четыре на семь, будто благословился у ниндзя и столь умело скрывался от своего полунасильника, что тому пришлось плюнуть на слишком уж строптивого парня и уехать поступать в какой-то там медицинский Хогвартс в центр провинции. Однако, даже будучи занятым с экзаменами, сессиями и прочими суровыми реалиями студента, он всегда находил время для своего ненаблядного, дабы написать ему нечто непристойное в соцсети, или даже прислать парочку фотографий того же содержания. Каждый раз после очередной фотки из серии «Меня зовут Хэ Тянь и это мой надроченный член» Мо всеми предками клялся себе, что сейчас кинет этого обмудка в черный список вместе со всеми его гениталиями, и всякий раз, пока Шань стыдливо прятал очередную порцию фотографий и скринов с мокрыми сообщениями в отдельную, надежно защищенную паролем папочку, он напрочь забывал о своем намерении заблокировать пользователя «Трахаю_за_еду». Мо в самом деле думал больше никогда не встретиться с этим поехавшим, способным за здорово живешь трахнуть беспомощного парня, насильно доставить ему постыдное удовольствие, а тут такой вот поворот судьбы спустя шесть с половиной лет. Шань буквально чувствовал, как Господин Удача уперся своими полужопиями ему в лицо. Хуже просто не бывает. C таким лечащим врачом куда проще было сразу шею свернуть, прям там, в сквере, где он показывал проходящим мимо девушкам-студенткам, какие выебоны он способен творить в постели. Один хрен, что там смерть неминуемая, что здесь то же самое, только с особым цинизмом и долгими муками. Помереть от чрезмерного секса было вполне реально, такие случаи уже случались, правда, с древними стариками и старушками, но Хэ Тянь обладал таким темпераментом, что кого хочешь заездит, даже спортсмена с отменным здоровьем. Вот чуяло же сердце, что надо дома отлежаться и все само бы по себе рассосалось, но нет, мамке надо было погнать недужного сына в больницу, аргументируя это тем, что тот и без того двое суток тянул кота за хвост. У Тяня на морде лица буквально было все расписано, все ближайшие увеселительные мероприятия с участием его самого и столь желанного пациента. Уповать на то, что в последний момент Хэ опомнится, удерживаемый клятвой Гиппократа, было столь же бессмысленным, как веровать в мгновенное исцеление одной лишь силой мысли и горячей мольбой боженьке на небесах. «Надеюсь, мать не станет хоронить мои останки в том идиотском костюме в полоску, — окончательно убедив самого себя в том, что его земной путь с позором завершился, рыжий уже прикидывал детали своего погребения. — А что, если фотку для поминок она из студенческого билета возьмет?!» На фотографии в студенческом билете Мо Гуань Шань вышел до того мерзопакостным, что парень поморщился, вспомнив свое изображение. Хэ Тянь, расценив миграцию мимических мышц, как «радость» от неожиданной встречи, задержался взглядом на сережке, той самой, что когда-то подарил рыжему уебану. — Я считаю, что этого пациента нужно перевести в отдельную палату. Шань, почти уже смирившийся со своей скорой кончиной, насторожился, услыхав намерение Тяня увести свою добычу от посторонних лиц и уединиться с оной для вполне себе понятных целей. Хэ Тянь что в школе был пидорасом-первооткрывателем, что во взрослой жизни остался таковым. Даже самая наивная старая дева, полагающая, что детей приносит ангел семикрылый, и та поймет, для чего вполне себе незаразного больного намереваются отделить от общей своры пациентов, если знать, что лечащий врач тот еще гомогей. Но об истинной натуре Хэ Тяня, кажется, кроме него, никто и слыхом не слыхивал. Надо было брать спасение утопающего на самого же себя. — Ты это… давай не это… — выдавил Мо фразу, которая через сотню лет будет находиться в одном томике с мудрыми изречениями Сократа, Конфуция и прочих мыслителей древности. «Давать не это», Хэ Тянь, судя по его ехидствующей ухмылке, не собирался ни разу. В глубине души Мо понимал своего супостата. На его месте Шань бы тоже использовал все подвернувшиеся под руку возможности, дабы максимально унизить заклятого друга, правда, не столь радикальными методами, само собой, в отличие от придурковатого Тяня, рыжий предпочитал фемин. В коридоре, куда выкатили его кровать, вместе с ним самим на ее палубе, Мо окончательно убедился, что предпочитать сегодня вечером будут его. Он предпринял еще пару попыток отговорить Хэ Тяня от любви к ближнему своему, но все его красноречие как по волшебству иссякло невесть куда, и помимо утробного мычания пингвина если и удавалось что-то произнести, заплетающимся от волнения и страха языком, то только те же самые изумительные сентенции в духе «Ты это… не того» и «Это… давай не». — Давай да, — поддержал Хэ Тянь светскую беседу, продолжая толкать кровать, прокладывая себе и своему отчаянно ворочающему глазами седоку путь среди персонала больницы. — У тебя тут чего… медсестер нету? — отмазка от постели была довольно хреновая, учитывая направленность и верования Хэ Тяня, что рыжий понял почти сразу же после многозначительного молчания со стороны врача. — Медбратьев? Тянь загадочно улыбался, что-то мурлыча себе под нос, и продолжал толкать кровать, уводя свою цацу все дальше и дальше от основного потока людей. Все реже встречались медсестры, санитарки и прочий народ. Мо Гуань Шаню было очень страшно за свою задницу. Даже больше, чем за все остальное тело. Отдельная палата палатой не выглядела вовсе. Скорее, некий закуток для хранения всяческого барахла, которое выкинуть было жалко, а использовать по делу не представлялось возможным. Кровать, на которой восседал Мо, еле вместилась между опасно накренившейся, подобно Пизанской башне, горе старых, эмалированных уток, по другую сторону возвышался древний шкаф, цеплявшийся паутиной за потолок. На антресолях его стояли чинным рядом клизмы довольно внушительного объема. Что называется, самое место для долгожданного воссоединения бывших любовников. Когда Мо все же смог отвести взгляд от медицинской утвари, невесть каким образом все еще сохранявшей равновесие и попирающей собой все законы физики, он заметил, что его персонально-анальный доктор уже успел снять с себя халат с футболкой и приступил к брюкам. Действительно, зачем какие-то прелюдии, когда они этими самыми прелюдиями последние несколько лет только и занимались, вон, фотографий и всяких пошлых сообщений, в коих Тянь расписывал, что, как и сколько раз он сделает с рыжим, хватит на целый многосерийный порнофильм. — У… у меня кое-кто есть, и этот кое-кто страшно обозлится, когда узнает, что меня касался кто-то посторонний, — это был самый последний козырь. Шань в самом деле надеялся, что вот сейчас Хэ разочаруется из-за неверности своего предмета вожделения, обзовет его шлюхой и вытурит прочь из лечебного учреждения, раз уж назвался пидором, будь им до конца, ан нет. Выслушав вдохновенную отповедь, Тянь снисходительно улыбнулся своей фирменной улыбочкой молочного брата Сатаны и произнес: — Да, у тебя в самом деле кое-кто есть, и я действительно страшно обозлюсь, если узнаю, что тебя касался кто-то посторонний. Не старайся вешать мне лапшу про метафизического возлюбленного, по моим агентурным данным, у тебя с самого выпуска из школы никого нет, хотя попытки и были, бесплодные, правда. Мама сдала его со всеми потрохами, больше некому. Чем дальше в лес, то есть, чем ближе тридцатник, тем чаще упоминалось имя Хэ Тяня в доме Мо, причем в явном таком контексте, что на безрыбье в виде отсутствия жены для ее сына, мать была согласна и на мужа для своего же отпрыска. Её как послушать, так Хэ, разве что, по воде не ходит, и то, потому что не пробовал. Шань проигрывал на всех фронтах, хоть и старался по мере своих сил и возможностей. Но, то ли у него уже аура гомогейская из-за постоянно общения со сплошными пидорами, и девушки, замечая голубое сияние, исходящее от Мо на манер нимба, обходили предполагаемого ухажера стороной, то ли с внешностью у него что-то такое, чего сам парень в упор не замечает, факт оставался фактом, единственная тян, которая предвидится в далеком горизонте, это сиделка из стардома, и то нет никаких гарантий, что до такого преклонного возраста Шань доживет с таким-то доном Педро. Дипломатические переговоры не были коньком Шаня. Ему казалось, все аргументы были исчерпаны, особенно когда кровать крякнула под взгромоздившемся на нее совершенно обнаженным Хэ Тянем. Когда на тебя голодным взглядом смотрит здоровый голый мужик, для которого ты просто дичь, которую вскорости скрутят рачком и выебут во все предназначенные (возможно даже не очень) для сих дел места, ты сразу теряешь все то свое немногое красноречие, коим худо-бедно тебя наделили. Тут уж хоть какие доводы приводи, все они не только не остановят возбужденного Тяня, но и, скорее всего, раззадорят. А руки у него все такие же горячие, так же ласково гладят именно там, где хочелось больше всего, жадно касались, трогали, чуть сжимали, слегка царапали, пощипывали и, забравшись в пижамные штаны, по-хозяйски шарили внутри, распаляя все больше еле держащегося Шаня. У чертового Хэ Тяня просто сверхчеловеческое обаяние, всего три-четыре минуты назад рыжий желал внезапно нарисовавшемуся воздыхателю провалиться вниз, к своему рогатому родичу, а сейчас тёк самым пошлым образом от действий Тяня. Бессвязные слова противоборства сменились тихими стонами, руки, до этого отталкивающие от себя жаркое тело соблазнительного доктора, отчаянно цеплялись за спину, проходясь чуть отросшими ногтями по лопаткам. — Хэ Тяяяянь... — протяжно простонал Мо, кажется, впервые назвав его по имени во время секса, когда почувствовал его пальцы кружащими около ануса. — Если ты сейчас же... ничего не сделаешь, я тебе ухо откушу, так и знай. — Увы, к моему глубочайшему сожалению, этот запретный пирожок сегодня останется нетронутым. Сей ответ был до того внезапным, что Мо сначала растерялся, не зная, как реагировать на сей пассаж. То есть, его завезли в дикие ебени больницы, Тянь разделся догола и, запустив руку в штаны Шаню, сообщает, что то, для чего они тут и собрались, не состоится? Это какой-то новый и трудноуловимый гомогейский прикол? И все то души томление, что самым прозаическим образом скопилось в низу живота, останется невостребованным? — По ебалу захотел, доктор Гомогей? — что за хреношуточки этот мудище тут творить удумал? Мо сейчас вот выпластает из-за его спины руку и такого леща отвесит зарвавшемуся ушлепку, и не посмотрит, что опальный здоровее его почти что в полтора раза, не говоря уж о том, что из них двоих именно оскорбленный в светлых и мокрых чувствах Мо возлежит на больничной койке не потому что ему так захотелось. — Да я не в этом смысле, не заводись. Я, конечно, очень хочу отодрать тебя так, чтобы ты потом даже на боку лежать не мог, но я, в конце концов, врач, и знаю, что тебе с твоей травмой нельзя активно прыгать в постели и сильно перенапрягаться. Один вот это поворот вслед за другим. Впервые на веку Шаня Хэ смог договориться со своим хуем. Ранее это считалось настолько невозможным, что едва ли не соперничало с легендами и мифами Древней Греции по своей выдуманности. Этот день определенно стоит сделать государственным праздником, сопровождающимся парадами, салютом и народными гуляниями. — И на кой хер ты тогда ко мне полез? Только сейчас одумался, когда уже вставлять хотел? А мне теперь со стояком лежать тут до рассвета? — Да, ты будешь лежать со стояком. Остальное предоставь мне. И – интрига. Хотя, скорее, М – минет, навряд ли существовал иной способ быстро и действенно избавиться от возбуждения и при этом особо в постели не ворочаться. Шань еще раз мысленно приласкал незадачливого насильника самым отборным матом, расслабился на подушке, позволяя стащить с себя пижамные штаны с бельем и прикрыл глаза, ожидая прикосновение губ к своей плоти. Вместо еле уловимых, как взмах крыльев бабочки, поцелуев, рыжик ощутил приземление слона на бедра. От неожиданности Шань испуганно дернулся и тут же зашипел от собственной оплошности – потревоженная ключица неприятно отдала в руку тянущей болью. — Какого хрена ты там расселся? Ты, знаешь ли, не пушшшшш... — от увиденного Мо резко перешел на безакцентный парселтанг. Тут кто угодно на змеином языке заговорит, когда увидит на себе сидящего верхом Хэ Тяня, трущегося своими педобулками об его член. — Ты это... ты чего?.. — ослабшим голосом продолжил возмущаться недужный, алчно впитывая глазами всё, что видел в этой скудно-бедно освещенной комнате. Больше всего возбуждал даже не каменно стоячий член Хэ, трущийся об живот Шаня, не чудесные бедра, не похотливый взгляд доктора, а его легкий румянец. Сегодня прям день открытий какой-то, сначала одно, потом другое, потом вот это. Хэ Тянь умеет смущенно краснеть. Будь на месте Мо кто-то более подверженный паранойе, он бы уже пришел к выводу, что это некий монстр, столь неумело прикидывающийся Тянем, что уже несколько раз грубо спалился. — Не думай, что я буду давать тебе такую поблажку постоянно, так что, закатай губу. Это только на сегодня, и то, потому что ты не в состоянии быть снизу, — типа оправдался жопных дел мастер, направляя в себя сочащийся член. «Я, наверное, все же умер во время того прыжка и теперь вижу странное, но крайне приятное посмертное видение», — никак иначе Мо не мог объяснить себе происходящее. Погружение в святая святых, что раньше казалось слишком нереальным при всей гомогейности Хэ Тяня, было слишком щедрым даром для столь грешной душонки, как у Мо. Очевидно, бесячий утырок время от времени баловался со своим черным ходом, раз особого дискомфорта от проникновения не испытывал, разве что брови на несколько секунд сошлись у переносицы, но как только Тянь уселся полностью, лицо расслабилось, принимая такое бесстыдное блаженное выражение, что у Шаня, что называется, кокоро кудахнуло. И не только там. — А ты довольно опытен в таких делах, — не удержался от язвительного комментария Мо, балабольство помогало ему отвлечься хоть немного от происходящего и не показывать лишний раз самодовольному аристократу голубых кровей, что рыжий разве что слюни не пускает от удовольствия. — Дай угадаю, тебя катал тот здоровый гопарь со взглядом властелина анальных колец? Тянь знал как минимум, пару десятков тех, кто подходил под это описание, но из всех данных господ вконец оборзевший Шань мог говорить только о его брате, коего видел всего раз, издалека и то не подозревая, кем ему приходится Хэ. Решив припомнить это расслабившемуся говнюку в следующий раз, сразу же, как только тому оформят выписку, Тянь вернул должок своему ненаблядному: — Уж кто бы говорил, – Шань поразительнейшим образом одновременно и раздражал и возбуждал своим не фильтрованным базаром; так и подмывало заткнуть этот хамоватый, соблазнительный ротик, да так, чтобы рыжий поперхнулся. — Страшно даже представить, при каких обстоятельствах ТЫ получил травму. Наверняка репетировал наше воссоединение в постели, да так яро, что чуть не убился. — Я… я просто подрался… – сказать правду, про попытку соблазнить студенток гибкостью тела – это все равно, что совершить суицид. Он еще в школе успел понять, что Тянь ревнивее беременной бабы, успел отпиздить буквально все, что шевелится и стреляет глазами в сторону его рыжего имущества, будь то хоть тот же Чжань, хоть дружки-гопари, собратья Ордена Семок, даже миловидному кассиру из супермаркета после закрытия явно сверхдуши досталось – когда Мо приходил за хлебом, он заметил, что к смазливой физиономии парня добавился роскошный, насыщенно-фиолетовый, с желтоватым отливом, синяк под левым глазом. Не было сомнений в личности адресанта сего презента, уж кто-кто, а Мо Гуань Шань был самым настоящим знатоком в плане увечий, нанесенных Хэ Тянем, и, пожалуй, из сотни разнообразных кровоподтеков, ссадин и ушибов безошибочно определит те, что оставили руки/ноги пришлепнутого брюнета. — С кем ты там дрался, тебя даже древняя бабка может ушатать так, что ты потом обе ноги будешь друг за дружкой подволакивать, — насмешливо фыркнул Хэ Тянь, и следом за своими словами сдавленно охнул – оскорбленный столь нелестной оценкой своих боевых умений Мо вскинул бедра, засаживая в междужопное ущелье, пусть даже и ценой очередных неприятных ощущений в верхней части груди и плече. Реакция на данный маневр была незамедлительной – доктор склонился над окончательно утратившим инстинкт самосохранения пациентом и, обхватив лицо недовольно сопящего парня, заставил его посмотреть на себя: — Я бы на твоем месте не делал столь резких движений. Иначе я могу решить, что ты достаточно здоров для того, чтобы быть выебанным самым жестоким образом. — Ну, должен же из нас двоих хоть кто-то двигаться, бревно болтливое. В комнате воцарилась такая тишина, что Мо отчетливо слышал отдаленный шум голосов в приемном отделении. Обычно не отличающийся особой прозорливостью, сейчас он понял, что только что он допизделся самым натуральным (в его случае – гомосексуальным) образом. Такое Хэ уж точно не станет прощать и кое-кто сейчас огребет на пряники, печеньки и леденцы на «пососать». И в самом деле, Тянь злобно сощурился и до того сжался, скотина, что Шань едва не спустил сразу же, сдавленный одуряющей теснотой горячего тела. — Приготовься к своей выписке, мелкая сучка, — процедил сквозь зубы самый сексуальный доктор во всем мире, начиная двигаться, то медленно, едва шевелясь, чем доводил ерзающего Мо едва ли не до радужного каления, то устраивая такие скачки, что рыжий начинал волноваться за сохранность своего члена. Ему приходилось лежать как тому самому вышеупомянутому бревну, любая попытка перехватить инициативу или хотя бы по-хозяйски уместись ладони на десятибалльной заднице Тяня отзывалась болью в потревоженной ключице. Ах, если бы не сие досадное недоразумение, Мо бы опрокинул скакуна на спину, перевернул бы свою добычу на четвереньки и так бы отомстил за все те поругания, что ему пришлось в свое время претерпеть по вине этого наглого домогателя!.. Он бы добился всего того, о чем до сей поры лишь мечтал, разглядывая коллекцию снимков, присланных Хэ Тянем. Было бы всё, и слезки удовольствия, скатывающиеся из уголков темных глаз, взирающих на своего актива похотливым взором, и искусанные губы, растерзанные поцелуями и шепчущие имя своего господина, и узкие, слишком прекрасные даже для пидораса бедра, подмахивающие навстречу каждому погружению в жаркую узость послушного тела. — Шаааань… угх… Шаааань… Шаааань… МО ГУАНЬ ШАНЬ, ЕБАЛ Я ТВОЙ РОТ! — А?! — подпрыгнул на месте рыжик, бестолково таращась перед собой. Все вокруг было расплывчатым, без контура, лишь по цветовой гамме Мо понимал, что он находится в своем классе, а над душой навис Хэ Тянь, еще более мерзопакостный без фокуса. Проморгавшись, Шань вернул четкость зрения и, выпрямившись, охнул, хватаясь за поясницу, но едва он ухватился за недужную часть спины, как пришлось ухватиться и за левую ключицу, которую он умудрился сильно отлежать. Он что, спал, что ли? — Проснулась, ебучая принцесса? — поприветствовал его Тянь, наблюдающий за возвращением рыжего в реальность. — Значит, пока твои бедные одноклассники страдали над пределами, ты нагло дрых и видел мокрый сон. Дай угадаю, сон был с моим участием? Покосившись на раскрасневшихся одноклассниц, которые сначала смутились заявления Тяня о том, что он орально навещал Мо, а после стали лихорадочно собирать с парт манатки, как только до их ушей дошла информация о том, что в Китае стало одним пидором больше, Шань ответил как можно более ровным и естественным голосом: — На самом деле, мне снилась Аса Акира. — Тебе? Аса Акира? Ты бы хоть на курсы вранья походил, чудик. Максимум, кто тебе может присниться, помимо меня, это неведомая херня из улицы Сезам. Давай, шевели багетами, я тебя жду в коридоре, — Хэ подхватил свою сумку, легонько щелкнул по носу осоловелого возлюбленного и двинулся к выходу из класса, продолжая бубнеть уже по большей части для себя: — Спать он будет на уроках, говнарь, посмотрим, как ты будешь учить пределы, с моим хуем за щекой, а после этого мы… ами… ран…и… — по мере отдаления, конец его тирады был неразборчив, но весьма многообещающ. Мо потряс головой, пытаясь сообразить, что вообще произошло. То есть, теперь от приставучего Хэ Тяня даже во сне не скрыться, он и там поселился на веки вечные? И надо ж было такую херню придумать, страстный выпускной вечер (хотя, признаться честно, подобное мероприятие вчетвером уже было, но это был не выпускной, до которого еще восемь месяцев, и вообще, тот день Шань пытается развидеть по сей день), разлука, внезапное воссоединение двух голубей под сенью больницы, потрахушки в пылесборнике, восседающий верхом доктор Хэ… Кажется, Мо всё больше и больше становится одним из этих, раз вместо обычных девушек ему теперь снится нечто подобное. — Мне тебя еще долго ждать, пиздюк? — щедрый на ласковые слова Тянь заглянул в класс и, увидев, что Шань даже не шевельнулся, чтобы собраться домой, предложил своему гопарю: — Если ты хочешь сделать это в классе, с риском быть пойманным техничкой, то ты только скажи, я мигом, — в подтверждение этих слов Тянь сделал движение, будто собрался снимать с себя штаны, что самым эффективнейшим образом способствовало шевелению багетов у Шаня: — Да иду я, иду, чтоб тебя… У Мо Гуань Шаня было множество различных предпочтений в извращениях, но подобных изысков, как то быть застуканным с голой задницей женщиной, в порыве гнева способной и швабру о хребет неугодного сломать, рыжику как-то не хотелось. Конец ОМАКЕ: — Спать он будет на уроках, говнарь, посмотрим, как ты будешь учить пределы, с моим хуем за щекой! — Если честно, репетитор из вас так себе. *** — Сиси, вот это Лорд Теней, он наносит урон шестьдесят единиц, если бой проводится ночью и в клетке рядом находится нежить, а если он атакует святых юнитов, вроде Купидонов, то получает бонус к урону до ста единиц сразу. — Очевидно, это очень крутая стратегия, но мы сегодня трахаться будем или мне на твоего Лорда Теней дрочить прикажешь? (шучу-шучу, потрахались они, потрахались)